Боль при родах

Русские кодексы Некрон, Тёмных эльдар и русская книга правил.

Деградация Потомков - часть 7

"Пила"

В битве душ на истощение между добром и злом добро может взять инициативу в свои руки и обойти низменную мораль яркими примерами и стыдящими проповедями, но зло в конечном итоге обладает большими резервами и превосходной логистикой. Ведь сама природа жизни состоит в поглощении другой жизни; в выживании любой ценой; в том, чтобы вгрызаться в свою добычу и наслаждаться вкусом своей жертвы, пока есть возможность, ибо ты тоже погибнешь в этом мрачном мире.

Вопросы следуют сами собой: на какие злодеяния мы способны? Какие низменные деяния могут совершить наши руки? Какие безжалостные планы могут придумать наши умы? И ответы лежат совсем рядом. Их можно найти здесь и сейчас, в повседневной жизни, в бесконечной мелкой злобе, которую дети обрушивают на своих жертв, во лжи и обмане взрослых, в темных побуждениях, кипящих в глубине помыслов у всех людей. Их можно найти в прошлых веках, в грандиозном параде жестокостей и оргии кровопускания, грабежа и причиненных страданий. Но больше всего их можно найти в грядущих веках, ибо человеку предстоит погрузиться в бездонные глубины своей души, спуститься в ад на земле и переделать мир по своему дьявольскому образу и подобию.

Узрите мрачную тьму. Узрите будущее, которое ожидает наш род. Узрите Империум Человечества, разлагающиеся владения Бога-Императора Священной Терры, империю из миллиона миров, поддерживаемую постоянными жертвами, бесконечным отсутствием милосердия и вечной ненавистью. Вглядитесь в Империум, и вы станете свидетелем ужасающих излишеств, гноящихся в сердце человека.

В самом жестоком и кровавом режиме, какой только можно себе представить, человеческие жизни стали валютой, которую можно растрачивать миллиардами. Здесь пот и кровь проливаются в титанических масштабах, чтобы поддержать жесткий порядок Империума, на бесконечной беговой дорожке человеческих страданий и тягот. Здесь насилие, лишения и голод - вечные спутники жизни. Здесь драконовские кары произвольно обрушиваются на каждого, кто не выполнил свой долг или переступил черту. Иногда такое возмездие осуществляется с бесстрастной монотонностью, в других случаях наказание свершается с праведной яростью. А иногда наказание настигает преступника с плохо скрываемым садистским ликованием.

Если в Империуме тебя клеймят еретиком, недовольным, девиантом или неверным, это значит, что перед тобой открываются самые разнообразные возможности. Есть возможность мгновенной смерти под дулом пистолета, обезглавливания, линчевания, повешения, ослепления, калечения, сожжения, побивания камнями, четвертования, сжигания и длительных пыток, или лобомизации и рабства в качестве киборга-раба или виновного арко-флагелланта. Среди бесчисленного множества возможных наказаний можно найти и такое архаичное, как распиливание, когда провинившегося заковывают в кандалы и беспомощно растягивают на раме, обычно висящей вверх ногами. Затем палачи медленно распиливают грешника поперечной пилой или двуручным рассекателем, при этом пильщики обычно скандируют, проклиная преступника или выкрикивая наставления толпе зрителей, пока зубья их инструмента разрывают плоть и кости.

Часто такие казни через распиливание записываются вокс-юнитами и снимаются пикт-кастерами, чтобы затем транслироваться на общественные громкоговорители и пикчт-экраны, установленные в более приличных частях городов и пустотных обиталищ. Это делается для того, чтобы принести пользу оскверненным душам людей, поскольку пронзительные крики боли и мучительные вопли распиливаемого предупреждают грешное человечество о том, чтобы оно прислушалось, не поддавалось искушениям, таким как чревоугодие, и слепо подчинялось начальству без вопросов и задержек.

За публичной расправой над девиантами, преступниками и еретиками обычно следует сожжение их бренной плоти на костре или вывоз для переработки в пищевой продукт, известный как трупный крахмал. Дикие слухи утверждают, что если распилить орка пополам, не сжигая останков, то из половинок вырастут два целых орка. Это отвратительное явление наблюдалось в человечестве лишь в редких случаях с сильно мутировавшими людьми, запятнанными прикосновением Хаоса, поэтому останки мутантов, как правило, сжигаются до пепла, чтобы не загрязнять пресные пайки населения. Доверьтесь пламени, чтобы очистить коррупцию и грязь.

И так каждый день, где-то в Империуме Человечества, тысячи зрителей наблюдают зрелище палачей, распиливающих на части мужчину, женщину или ребенка. Толпы смотрят на это своими глазами, впитывают своими ушами звуки страданий и резни, когда зубья пилы разрывают волокна и хрящи. Они видят мучения и праведное наказание, обрушивающееся на нечестивых, и понимают предупреждение. Так все хорошо в священном звездном царстве Императора на Земле, ибо что есть счастье, как не ощущение того, что сила растет, что сопротивление преодолено? Так же, как пила справедливости побеждает плоть и кости грешника.

Выдержка про Ангрона, легион и очередную децимацию.

С момента создания Триумфальный зал был местом славы XII Легиона. Он был священной землёй, где все легионеры, от самого старшего магистра ордена до младшего рекрута, могли ходить и созерцать исторические триумфы, одержанные их братством. Стены были увешаны потрёпанными знамёнами тысяч врагов, вырванных из мёртвых рук завоёванных и выставленных напоказ в честь завоевателей со времён Гончих войны, прослеживая историю Легиона до объединения самой Терры. 
Разум Маго унёс его в те минувшие дни. Он практически мог почувствовать гром бронированных кулаков, отражающийся от стен "Непоколебимой решимости". Он слышал крики победы, ярости и рвения воинского братства, превратившего себя в оружие, достойное отца, который должен был однажды возглавить их. 

Но корабль, на палубе которого он стоял, больше не назывался "Непоколебимой решимостью", а он больше не был Гончей войны. Всё изменилось после Нуцерии. И теперь, стоя в Триумфальном зале, где они некогда с гордостью смотрели на стяги только что завоёванных цивилизаций, Маго и его братья собрались после поражения. 

Пожиратели миров собрались без промедлений после того, как отступили с поверхности Генны. Они построились в составе рот, в их рядах зияли дыры из-за потерь, понесённых каждым подразделением. Их броня находилась в том же состоянии, что и на поле боя, повреждённая и грязная, покрытая маслянистой янтарной кровью их врагов. Многие были залиты ею настолько, что чистый мраморно-белый цвет Легиона исчез, сменившись уродливым оттенком, который был больше похож на цвета Имперских кулаков Дорна, нежели на геральдику Двенадцатого. Искры вылетали из повреждённых сервоприводов. Воины сжимали почерневшие болтеры и древки сломанных копий, собравшись вокруг потрёпанных штандартов. 
Исчезло спокойствие, размеренные разговоры между братьями и подразделениями, лёгкая уверенность Легиона, готового к войне. В их рядах царила тишина, пока они ждали гнева примарха. 

Ангрон прибыл без помпы и фанфар. Он шёл словно зверь, вечно рыскающий в поисках добычи. Красно-бронзовая броня, которую он носил, лязгала и грохотала при ходьбе, бесценная изобретательность Механикум, представленная в виде грубой гладиаторской брони. В руках он держал колоссальный двуручный цепной топор Вдоводел. Он с лёгкостью опередил неуклюжие шаги своих хускарлов, Пожирателей, в их громоздкой броне Катафракта, одно лишь это выражало его презрение к элите Легиона и их клятве защищать его. 
То же самое презрение каждый из его сыновей почувствовал к себе, когда Ангрон окинул взглядом собравшийся Легион. 
И всё же, несмотря ни на что, у Маго при виде Ангрона перехватило дыхание. Он признавал опьяняющий эффект, который примархи оказывали на всё человечество, но он искренне верил в глубине души, что никто, кроме легионера, не мог полностью постичь их великолепия. Быть в восторге от существа на генетическом уровне, от одного его вида, чтобы пребывание в его присутствии всего лишь секунду, не важно как далеко, могло изменить всё. Чтобы одного его слово могло изменить на фундаментальном уровне весь ход жизни. 

-Поражение,-произнёс Ангрон. Слово повисло в воздухе, достигнув ушей каждого так, что ему даже не потребовалось повышать голос.-Хнн, снова поражение. 
-Я же говорил тебе, Кхарн,-сплюнул Ангрон, его налитые кровью глаза остановились на советнике, который покинул своё место во главе восьмой штурмовой роты и встал рядом с отцом.-Я же говорил тебе убить их всех. Вы не слуги моих братьев, чтобы тратить время на заботы о пленных, политику и прочие бессмысленные вещи. Когда я отдаю приказ, все должны умереть. Мужчины, женщины, старики, больные и собаки, все! Полное истребление, не меньше. Мои Пожиратели миров, десять тысяч, не могут завоевать единственный мир? Правда? Ничтожества. 
-Скажи мне,-прежде чем искоса взглянуть на Кахарна, он моргнул, один глаз отставал от другого.-Какое оружие они использовали? 
-У них не было оружия,-ответил восьмой капитан, его голос был размеренным и спокойным. Ангрон повернулся и подошёл к советнику. 
-Не было оружия?-примарх шмыгнул носом, начиналось кровотечение. Его взгляд переместился с Кхарна на собравшихся легионеров.-Только не говорите мне, что выы были побеждены врагом, у которого не было оружия. 
Ангрон поднял голову к потолку.
-Хнн, о братья и сестры, что бы вы сказали об этом? Вы, кто вместе со мной вырвался из рабства, из пещер, чтобы нести возмездие,-он снова посмотрел на Кхарна.-Хоть кто-нибудь из вас осмелился бы посмотреть им в глаза? 
В этот раз Кхарн не ответил своему повелителю. К этому времени он уже знал, что когда Гвозди разогревались, примарх не был склонен к диалогу. 
-Сброд сбежавших рабов,-продолжил Ангрон.-Полуслепые от голода, полуживые от холода, и всё же мы бились с высокими наездниками. И мы победили! Разве у нас был ваш драгоценный флот, броня и оружие? Нет. Мы сражались с ними в Хоззеане палками и камнями. И этими самыми палками и камнями мы заставили весь город выть, а затем мы сожгли его дотла. Мы добыли так много черепов высоких наездников, что сбились со счёта. Мы вырывали серебряные нити из их голов, пока они ещё были живы, с лихвой отплатив им за всё то железо и пламя, которым они напичкали нас!
-И всё это мы сделали за то время, которое потребовалось солнцу подняться и снова опуститься в землю. Один нуцерийский день, тридцать один терранский час, всё, что нам потребовалось, чтобы победить. Подвиг, который вы со всеми вашими арсеналами, со всей своей хваленой подготовкой, не смогли совершить.

Маго боролся с тьмой, сжимающей его сердце. За все годы, прошедшие с момента его возвышения в Легионе, после всех войн, он познал боль поражений и потерь. Но он никогда не испытывал стыда, настоящего стыда, пока не пришёл Ангрон.

-Полководцы,-сплюнул Ангрон, полу насмешка, которую примарх применял к капитанам рот.-Подойдите и разверните верёвку. Ответьте за своё поражение. 
Выжившие капитаны каждой роты вышли вперёд, повторяя ритуал, который они проводили снова и снова на глазах отца. Они сняли броню, удаляя пластины залитого кровью керамита, пока не оголились по пояс. Точно такой же ритуал будет проведён каждый Пожирателем миров в этот день, но уделом центурионов было вынести унижение перед всем Легионом. 
Маго достал боевой нож, чувствуя на теле длинный шрам, начинающийся на спине и опоясывающий его словно тёмно-красная змея. Его победы в дуэльных ямах были чистыми. Красные изгибы, как называл их его отец. Но порезы, отмечающие те кампании, где завоевание было достигнуто по прошествии нуцерийского дня, не были чистыми. 
После того, как Маго нашёл конец своей победной верёвки, он погрузил нож в тело. Порез должен был быть глубоким, чтобы шрам остался несмотря на попытки его тела исцелиться. Кровь потекла по его бедру, когда он погрузил нож в плоть до тех пор, пока острие не царапнуло чёрный панцирь. 
Протянув руку к поясу, Маго взял висевший на нём небольшой мешочек. Он открыл его и высыпал на ладонь содержимое - горсть геннской земли, которую он подобрал на поле боя. Повернув лезвие ножа вниз, чтобы расширить рану, он втёр землю в порез.
Боль от клинка были ничем для Маго. Он едва почувствовал её, как и приглушённое жжение от чужой земли, которая заполнила порез и перемешалась с уже свернувшейся кровью. Боль, которую он почувствовал, была внутренней, позор, который останется навсегда, когда его тело сделает шрам, и он станет чёрным изгибом. Верёвка была одной из немногих традиций, которую Ангрон позволил Легиону перенять из своего родного мира. И в отчаяние Пожиратели миров воспользовались бы любой возможностью, чтобы укрепить с ним узы, даже теми, которые произрастали из неудач и поражений. 
Кровотечение прекратилось к тому времени, когда Маго закончил. Он посмотрел на Кхарна, который втирал землю в свой изгиб, но брат не встретился с ним взглядом. После порицания на глазах у всех капитаны молча облачились в броню. Но примарх не закончил с ними. 

-Вы называете себя...завоевателями,-прорычал Ангрон.-Вы смеете называть себя Пожирателями миров, когда вам снова и снова не удаётся приблизиться к той ярости моих братьев и сестёр, которые заслужили своё имя и славу огнём и кровью в слезах своих врагов. Вы лишь притворщики. 
Руки примарха дёрнулись, сжимаясь и разжимаясь на рукояти Вдоводела. Он начал ходить взад и вперёд, его доспехи громыхали при каждом шаге. Его сыновья молча наблюдали, опасаясь слов, которые должны были скоро прозвучать. 
-Воины с Гвоздями, вдыхающими горячий дым в их черепа, не подвели бы меня. У них была бы сила, чтобы превозмочь, хнн, воля, без ограничений или какой-либо мысли о чести или выживания. Без страха смерти, которая является единственной вашей судьбой. 
Кровь ручьём текла у Ангрона из носа и уха. Его жёлтые глаза прищурились. 
-Ургх, гх...Я смотрю на вас всех, на мой Легион, и всё, что я вижу - это слабость. И слабость я не потерплю. Слабость надо искоренить. 
Ангрон остановился. Одним словом Ангрон вынес приговор. 
-Децимация. 

Сердце Маго поникло. И вновь потери, понесённые ими при поражении, усугубляются яростью Ангрона. Каждый десятый из числа воинов, которые выжили, которые сражались и истекали кровью друг за друга, за него, обнажат глотки в качестве наказания. Каждый десятый умрёт, чтобы успокоить сломленный разум своего повелителя. 
-Тяните жребий или покажите пример, полководцы,-сказал Ангрон.-Но каждый десятый - это плата, которую нужно заплатить. 
-Нет. 
Все посмотрели на Маго ещё до того, как он осознал, что это произнёс он. Ангрон развернулся к нему, сократив дистанцию тремя размашистыми шагами. Примарх возвышался над своим сыном, из безгубой раны его рта текла кровавая слюна.
-Нет?
-На Квадра Ни,-произнёс восемнадцатый капитан.-потребовалось больше одного нуцерийского дня, чтобы одержать победу, и по вашей команде мы убивали друг друга. И мы сделали это снова на Брухо, и Холу, и Трикатоне, и Цесте четыре. Наши клинки пропитались кровью братьев, только для того, чтобы усмирить ваш гнев. 
-Кровь пролилась,-Ангрон наклонился так, что его жестокое лицо оказалось на одном уровне с лицом Маго.-Потому что вы проиграли.
-Мы не проиграли!-взревел Маго. Он слишком хорошо знал повадки своего отца. Он знал, что его жизнь измеряется считанными секундами. Но его больше не волновало, что с ним случиться. Он выскажет всё перед своими братьями, прежде чем Ангрон разорвёт его на части. 
-Мы возвращались каждый раз, после позорного убийства наших собственных братьев, и завоёвывали эти миры. Мы выигрывали эти войны. Флаг Империума поднимался над городами, и те люди стали субъектами Империума благодаря нашему труду и нашей крови. 
Маго посмотрел отцу в глаза.
-И вот мы стоим здесь, нам отдан приказ о том, что к тем нашим братьям, которые пали с честью сегодня, присоединяться те, кто погибнет в позоре. Нет,-он покачал головой. -Больше никогда.

В течение нескольких секунд Ангрон ничего не говорил. Маго чувствовал горячее дыхание примарха на своём лице, пахло кровью. Внезапно Ангрон выпрямился в полный рост, запрокинул голову и засмеялся. 
Смех Ангрона был громким влажным звуком. Он прокатился по Триумфальному залу словно гром. Маго никогда не слышал его прежде, возможно никто из Легиона не слышал, за исключением может быть Кхарна. Смех не уменьшал тот ужас, который вызывало его присутствие. 
-Ты мне нравишься, капитан,-сказал Ангрон, стирая струйку крови, текущую из носа, и обнажая железные колышки, которые заменили ему зубы, в дикой ухмылке.-У тебя по крайней мере хватило смелости высказать свои мысли. Поэтому я позволю тебе выбрать. 
-Отец...
-Выбирай,-улыбка Ангрона исчезла так же быстро, как появилась.-Или я выберу за тебя. 
-Это ваш Легион. В венах его воинов течёт ваша кровь. Я не потерплю, чтобы их жизнями разбрасывались. Сегодня и так погибло достаточно. Я прошу вас, мой примарх, отец. Не делайте этого. 

Все следы радости, которую Ангрон выражал за мгновение до этого, исчезли. 
-Так много раз, снова и снова,-фыркнул он. Его глаза дёргались, приобретая и теряя фокус. -Хнн, снова и снова вы говорите мне:"мы твои сыновья", "Ты наш повелитель", "ты распоряжаешься нашими жизнями". Разве не об этом ты говорил там в пещере, Кхан? Чтобы заставить меня вернуться сюда? Вы теперь не только трусы, но и лжецы? Я ваш повелитель или нет? Если я повелитель ваших судеб, о чём вы так часто говорите, то вашей судьбой я назначаю децимацию. 
Маго сжал зубы, пока не скрипнула челюсть. 
-Безумие. 
-Осторожно, капитан,-сказал Кхарн со своего места рядом с примархом, добавив в голос холодных ноток предупреждения. 
-Ты выберешь,-повторил Ангрон, теряя самообладание.-Или я выберу за тебя. Кто будет первым? 
-Я. 

Саликар вышел из строя восемнадцатой роты, братья расступались перед ним, пока он не оказался рядом с Маго.
-Не выбирайте из первых рядов, капитан. Их доблесть была доказана в бою,-он преклонил колено перед центурионом, запрокинул голову, открывая горло. 
Маго посмотрел на Саликара, будущее Пожирателей миров, источник потенциала, который может быть загублен напрасно. 
-Они не единственные, кто доказал свою доблесть, брат. 
-За Легион,-прошептал Саликар, его глаза были открыты, а лицо выражало спокойствие смирения. 
Маго помедлил. Он закрыл глаза, вдохнул, открыл снова. 
-За Легион,-прошептал он в ответ, поднимая нож. 
-Нет. 

Маго повернулся, его клинок замер у горла Саликара. 
Безгубая пасть Ангрона искривилась в уродливой усмешке. 
-Убери клинок. Твой дух заслуживает уважения, но ты слишком много болтаешь. Ты, капитан, сделаешь это руками. 
Нож задрожал в руках Маго. Это находилось за пределами наказания, за пределами унижения. Это была ненависть. Какой отец мог так ненавидеть своих детей? Какой отец мог сделать такое? 
-Я не стану,-ответил Маго. Звон ножа, ударившегося о палубу, прокатился по всему Триумфальному залу.-Больше никогда, отец. 
-Ты отказываешь мне?-глаза Ангрона потеряли фокус, его огромное тело дрожало от раскалённого гнева.-Мне?
Пена сорвалась с губ Ангрона. Сквозь сжатые металлические зубы раздался медвежий рёв. Вдоводел упал на палубу, когда Ангрон вцепился в кабели, усеявшие его скальп. Его голова начала трястись, разбрызгивая слюну во все стороны. Пожиратели миров попятились от него. 
Голова примарха практически превратилась в размытое пятно, раскачиваясь из стороны в сторону. Они все слышали, как кабели Гвоздей мясника дёргались и визжали. Одно из туго натянутых соединений лопнуло, и, вспыхнув искрами, оторвалось от черепа Ангрона.

Из помещения словно выкачали воздух. Даже не осознавая этого все легионеры потянулись за оружием. Они давно были лишены смертных эмоций страха, но адреналин подстегнул их сердца, подпитываемый не знанием того, что случится в следующий момент. 
Ангрон внезапно перестал трястись, его лицо искажалось от резких спазмов. Его глаза были похожи на пару налитых кровью звёзд, выпирающих из головы. На губах пузырилась пена, раздался звук терзаемого металла, когда его хватка на Вдоводеле усилилась, и пальцы деформировали металл рукояти. 
Челюсть Ангрона резко открывалась и закрывалась, выплёвывая звуки, которые варьировались от яростного крика до пронзительного визга, ритмичный язык, который вызвал дрожь среди его сыновей. Они узнали этот язык, хотя никто из них не говорил на нём. Ангрон больше не был на "Завоевателе". 

Он снова оказался на Нуцерии, в ямах. 
Батто, капитан Пожирателей, был первым, кто подошёл к отцу, чтобы попытаться успокоить его. 
Через секунду Ангрон вырвал обе его руки и швырнул их, прежде чем поднял терминатора и размозжил его голову об землю. Одна из рук Батто упала у ног Маго, её пальцы подрагивали, всё ещё сжимая рукоять цепной глефы. 
С рёвом, который сотряс палубу, Ангрон кинулся на собравшихся Пожирателей миров. Полдюжины легионеров погибли в момент его приземления, в то время как многие другие пали под стремительными взмахами Вдоводела. Кровь текла по палубе, кровь сыновей, которые не понимали, что происходит и как на это реагировать. Некоторые из них кинулись на Ангрона, пытаясь повалить его на землю и обездвижить, полагаясь на превосходство в численности. Примарх с воем раскидал их, всадив Вдоводела в каждого, до кого смог дотянуться.

-Отойдите!-закричал Маго, глядя на своих сержантов, которые пытались сохранить контроль над подразделениями посреди столпотворения.-Назад, отойдите от него!
Ангрон схватил воина за ноги и размахнулся им словно цепом. Он ударил космодесантника об землю и раздавил его череп. 
Из дальнего конца Триумфального зала Тетис наблюдал, как их повелитель накинулся на своих сыновей в приступе безумной ярости. Другие члены либрария XII Легиона, крупица от числа библиариев в других Легионах, собирались в одном месте, им позволялось находиться рядом со своими братьями только до тех пор, пока они держались от примарха как можно дальше. Ангрон открыто выражал свою ненависть к одаренным в искусстве и усиленной боли, которую вызывали психические умы, воздействуя на гвозди мясника. 

Тетис сохранил немного воспоминаний из жизни до Легиона. Он держал каждое близко к центру своего разума, дата или запах, звук или чувство, каждый драгоценный фрагмент, наиболее полный из них был из его детства, когда он встретил зверя, умирающего от копья охотника. Даже в детстве Тетис обладал даром. Он чувствовал боль животного как свою собственную, единственная вспышка растерянности, когда вся агония проникающего в плоть клинка прошла сквозь него. 
Ангрон находился в таком состоянии постоянно. Навечно заключённый в мгновении тревоги и боли. 
Тетис стиснул зубы, почувствовав как затухают ауры его братьев, всё больше и больше с каждой секундой. Другие библиарии тоже это видели. В то время как их губы оставались неподвижны, в их разумах разгорелся горячий спор.

+Это худшее его проявление+
+Он убьёт сотни+
+Мы должны вмешаться+
+Мы должны попытаться использовать Общность+
+Это слишком опасно!+
+А какой у нас есть выбор?+ - послал разум Вориаса. Лекцио Примус был самым сильным среди них, затмив всех остальных, пока он не остался единственным в мыслях библиариев.+Он призвал каждого десятого умереть в качестве наказания. Если мы позволим его ярости бушевать дальше, сколько ещё наших братьев погибнет напрасно? Мы единственные, кто может успокоить его. Нет времени на споры - мы должны действовать немедленно!+

Вект и Пёстрый о богах хаоса и их влиянии на Комморраг

Вект взмахнул рукой и сдернул шелковое покрывало. Под ним оказалась реалистичная статуя сжавшейся фигуры, выполненная из черного стекла. Иллитиан сразу же узнал ее: это было его старое тело, выброшенное и позабытое с тех пор, как он выбрался из него и спасся от стеклянной чумы, которая его уничтожала. Кровь отхлынула от его лица, и из каждой поры потек пот. 

— Ты так и не спросил меня, почему я хочу сохранить тебе жизнь, — сказал Вект. — Спроси сейчас. 

— Почему…? — только и смог выдавить Иллитиан горлом, пересохшим от страха. 

— Потому что к тебе прикоснулись боги, Иллитиан, — с жестокой издевкой ответил Вект. — Есть силы, которые вложили в тебя столь много, что отделение твоей души от тела будет иметь последствия, которых лучше будет избегать… пока что. 

— Силы? — в смятении повторил Иллитиан. 

Вект посмотрел на него черными пронзительными глазами, в которых горел злой умысел. 

— То, что ты даже не догадываешься о них, и есть, как я полагаю, величайшая ирония, — холодно заметил он. — Шут говорил, что это так, и все же я счел, что в это сложно поверить. Из тебя сделали пешку, Иллитиан, слугу потаенных хозяев. Твое самонадеянное тщеславие привлекло внимание Архитектора Судьбы, и эта переменчивая сущность направила тебя на поиски запретного знания и наивысшей власти. Твоя сила, какой бы она ни была, никогда тебе не принадлежала. Она была дарована тебе из тайного источника, а теперь божество оставило тебя. 

Негодование пронизало каждую фибру Иллитиана. Он не был пешкой потусторонних сил! Его мотивы были его собственными! Вект открыто ухмылялся, упиваясь его внутренними муками. Иллитиан же чувствовал, как под яростным водоворотом эмоций начинают шевелиться первые червячки сомнения. Сколько раз невероятный каприз удачи помогал его планам? Сколько раз его враги шли по ложному пути? Сама возможность подобного сокрушала его душу.

 Увидев, что Иллитиан достиг надира, Вект, похоже, пресытился своей игрушкой. Верховный властелин вернулся на трон, повернулся к придворным и дернул длинным пальцем, призывая выйти вперед одного из них. Это был тот, кого Иллитиан знал как Харбира, но лицо его стало белым, а тело костлявым — очевидно, это был настоящий Беллатонис, на пороге превращения в прежнего себя. Гемункул держал в руках серебристую корону с высокими шипами на лбу, наподобие рогов. Иллитиан узнал и ее. 

Он завопил и попытался отшатнуться, но его схватили. Беспомощный, он мог только смотреть и сыпать проклятьями, пока Беллатонис не насадил корону ему на голову.

 Парализующая боль вонзилась в виски Иллитиана, раскаленный мучительный жар, который выжег все мысли, всю волю, кроме желания кричать. Появилось выкручивающее ощущение где-то глубоко внутри, как будто из самого средоточия его существа что-то вырывали. Потом — тошнотворное чувство перехода, и Иллитиан оказался обездвижен, слеп и почти глух, если не считать тишайшего эхо его собственных воплей, которое медленно угасало в его остекленевших ушах. 

Пестрый наблюдал за жестоким представлением, которое Вект устроил из публичной пытки восставшего архонта. 

Как и сказал тиран, это был наглядный урок, демонстрация остальным архонтам, что их ждет, если они пойдут тем же путем. Вопли внезапно прервались, когда душа Иллитиана переместилась в едва живое вместилище из стекла, которое было его предыдущим телом. 

Пестрый невольно содрогнулся при мысли о том, что должно произойти. Угроза еще не миновала. 

Когда процесс завершился, Беллатонис отступил назад, и двух Иллитианов, из стекла и из плоти, оттащили прочь. Один мог стать новым архонтом восстановленного кабала Белого Пламени, если кто-то из него пережил смертоносный погром Векта. С равной вероятностью он мог быть приговорен к ужасной смерти по прихоти тирана. Другой, подлинный Иллитиан, как надеялся Пестрый, был обречен на долгое и бесплодное существование, продлеваемое гемункулами, насколько возможно. В мировом храме Лилеатанира он был свидетелем тому, что могло произойти с душой, отмеченной богами Хаоса, в момент смерти, и это было неприятное зрелище. Воспоминание об этом лишь делало тяжелее то, что ему предстояло сейчас совершить. 

— Пестрый. Кселиан. Преклоните передо мной колени, — торжественно произнес Вект со своего темного престола. — Придите и молите меня о прощении. Ваши дары принесли мне удовольствие, но я все еще желаю выслушать причины для того, чтобы даровать вам дальнейшее существование.

 Кселиан бесстрашно выступила вперед и преклонила колени перед Вектом, опустив голову. Пестрый проследовал к трону более сдержанно, остро чувствуя, что со всех сторон в него впиваются хищные взгляды комморритов. Он опустился на колени рядом с Кселиан, явственно ощущая ее столь близкое, почти животное присутствие и легкий мускусный аромат, похожий на запах крови… 

Пестрый внезапно выбросил руку вбок со скоростью атакующей змеи и, казалось, едва прикоснулся к горлу Кселиан основанием ладони. Кселиан рухнула — ее тело было мгновенно иссечено изнутри корчащимися моноволокнами «поцелуя арлекина», который Пестрый прятал на запястье. 

Придворные Векта подняли переполох и разбежались. Архонты и стражи ринулись вперед, обнажив оружие. Вект лишь поднял руку, требуя тишины, и продолжил с мрачным вниманием наблюдать за арлекином с трона. Не обращая внимания ни на кого, Пестрый склонился над быстро обращающимися в жидкость останками Кселиан с маленьким, тускло светящимся самоцветом в руке. Камень быстро налился яркостью и приобрел глубокий багровый оттенок. Арлекин выпрямился и, зажав между большим и указательным пальцами покрасневшую драгоценность, поднял ее пред взором Векта. 

— Простите меня, о грозный владыка, — начал Пестрый. — Куда приходит один бог, наверняка вскоре явятся и другие. Это и делает силы Хаоса столь опасными. Когда-то мы думали, что понимаем их — еще до Падения. Тогда мы смеялись над тем, какими претенциозными и примитивными они были, но они знали, как преследовать свои цели, лучше любого смертного, и как воспользоваться даже малейшей лазейкой. Кселиан постепенно превращалась в сосуд для Кровавого бога, ее душа была запятнана скверной — камень не может лгать. 

Вект без интереса махнул рукой, останавливая его объяснения. 

— Если ты прав в своем предположении, это значит, что в моем городе трудились избранники трех из четырех богов Хаоса. По твоим же словам, там, где появляется один, вскоре возникают и другие, и при этом мы так и не увидели агента Той, что Жаждет. Интересно, что ты с такой готовностью преследуешь других, но не служителей нашего злейшего врага, погибели нашего рода. 

Арлекин поджал губы, но не отвечал, пока камень духа, зажатый в его пальцах, не исчез, как при каком-то фокусе с ловкостью рук. 

— Можно сказать так, — осторожно проговорил Пестрый, — что мы все ее агенты — все эльдары, которые пережили Падение, я имею в виду, и все поколения после него — мы подарили ей существование, и теперь мы все обещаны ей еще до того, как сделаем первый вдох. Поэтому, если бы я преследовал их всех, мои руки были бы постоянно обагрены кровью. 

Вект цинично рассмеялся. 

— Ты увиливаешь, Шут. Твои обвинительные домыслы не представляют для меня интереса. Меня все еще ожидает великое множество трудов, а ты — опасный отвлекающий фактор. Забери свою добычу и скройся с моих глаз. Если ты предстанешь передо мной снова, я буду уже не так мягок. 

Пестрый низко поклонился верховному властелину и поспешил прочь от его темного и гнетущего двора, пока Вект не успел передумать. Это была, в своем роде, победа, и Пестрый решил, что надо просто возрадоваться тому, что ему удалось сыграть в ней роль, не заплатив за это конечную цену.

She had fought alongside Eldrad in battles and debated his cause in counselling Chambers across the galaxy, but never before had she been welcomed into his sanctum. The Opener of the Seventh Way hated the feeling that she was privileged in some way, that this act was a recognition of her status and importance. Even so, she could not help but feel she had been allowed to look upon something few others could, so she took the opportunity to examine her surroundings in some detail, memorising every piece of furniture and ornament, every artwork, in the hopes of deciphering meaning from them later.  

The farseer’s tastes were eclectic – if one was too polite to say random, gauche and prolific. At least, such was Yvraine’s initial thought as she sat on a long couch, the trail of her immaculately tailored Commorraghan court dress heaped around her. She was reminded of the throne rooms of archons that had tried to woo her – romantically and politically – laden with trophies of conquests and subjugations, declarations of power and prestige.  

Except that Eldrad barely glanced at them. And his displays, such as they were, had been confined to a set of three chambers that would barely qualify as an archon’s cloakroom. In fact, it was the lack of space, except for the high-vaulted ceilings customary in aeldari architecture, that reinforced the meandering, unkempt nature of the collection.  

‘It is just…’ began Eldrad, sensing Yvraine’s thoughts as her eyes roamed the room. He searched for a suitable aeldari word and found nothing that quite fitted and so settled for one of the few perfect human words instead. ‘Stuff.’

Yvraine realised immediately what he meant. These were not heirlooms or trophies, treasured possessions or valued research materials. They were cultural accretions. The accumulation of a life that had spanned five generations of his people. They had been placed with no consideration at all, simply fitted into whatever space had seemed right at the time, and never given a second thought.  

He had not even spared them the mental effort of how to discard them.   

She stood and gracefully paced to the adjoining chamber for a better view, her long gown sweeping across the red floor tiles. Alorynis looked up from his position on the back of a couch, one eye open, and then settled again, uninterested in her exploration.   

The room beyond the archway was almost full with miscellany from a hundred different cultures across a dozen races. Most of it was piled like the spoil heap of a museum, the effluvia of fashions, trends, fads and philosophies as old as Ulthwé itself.  

‘Why?’ She did not turn as she asked the question. ‘What is the point of having so much…stuff?’  

‘Badges of allegiance. Patronage of artists. Objects of psychic​ significance I used to trace the fates. Bequeathed artefacts. Ambassadorial bribes. Grave goods. The gifts of suitors. Items absent-mindedly left by visitors. Borrowed objects, equally forgotten.’ The farseer shrugged, his heavy robes barely moving with the gesture. Yvraine caught a tiny flutter of pain, of ancient aching in the body and soul, attuned to his mood and thoughts through their mutual contact with Ynnead. ‘I have another tower, a dozen rooms filled with such detritus of my long life.’

‘I forget how old you are,’ said Yvraine. She sat down again, flicking open her fan in the manner of a kabalite courtier. She regarded the seer over the serrated edge, her smirk hidden. ‘How very old you are.’  

‘Old enough to know better than trade quips with the likes of you,’ replied Eldrad, humour in his voice.

 [Excerpt | Rise of the Ynnari:Ghost Warrior]