человек с битой

Собственно мой первый пост в сообществе.30 минутные порисульки.

Хор Астрономикона

Заметил, что не все представляют как работает жертвоприношение во имя Императора. Представляю вам отрывок из книги Повелитель Человечества.


Пленники Керии запели, когда заработали машины. Ни в одном из рассмотренных Сестрой обстоятельств или возможностей не было и намёка, что обречённые узники начнут петь.

Она не могла услышать их, даже не могла быть уверенна, что они вообще пели. Ей просто сообщил об этом непредвиденном поведении один из техножрецов, убравший вспомогательные руки под мантию и повернувший изголодавшееся по солнцу лицо к капсулам наверху. Сотни из них были соединены со стеной, зафиксированные на месте.

– Они поют, – сказал он в слабом удивлении.

Керия прищурилась и изучала множество эмоций на лицах разных пленников. Некоторые кричали в звуконепроницаемых капсулах, до крови разбивая кулаки о прозрачные панели. Некоторые свернулись клубком и, похоже, спали. Некоторые даже, казалось, пребывали в немом восторге, оставаясь совершенно мирными и спокойными. Другие лежали, откинув головы, с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами, и… Да. Она могла почти представить, что эти последние души, лица которых словно окоченели от смерти и являлись измученными певцами.

Она верила, что они кричали. Учитывая происходящее это было вполне ожидаемым.

На что могли быть похожи эти звуки?

Она могла позвать одну из молодых послушниц, которая ещё не принесла клятву спокойного языка, и спросить от её имени. И всё же пока Керия осматривала зал, слыша только грохот дополнительных генераторов Золотого Трона, она почувствовала благодарность за свой дар пустого сердца. На некоторые вопросы не нужны никакие ответы.

Она посмотрела на Императора на троне, чувствуя желчь горькой иронии. Там сидел её король, передавая Своё сознание машине, созданной для спасения расы. И всё же зафиксированная вдоль стен зала и запертая в паразитических капсулах-саркофагах тысяча пленных кричала в тишине и психически пела свои души из тел. Аккумуляторные батареи для Трона, чтобы Император смог встать. Человеческие жизни свели до источников психической энергии.

Жертвы. Покалывала мысль кожу головы.

На мгновение энергия в тронном зале замерцала на грани аварийного отключения. Машины вдоль стен замедлились, несколько издали ужасный вой протестующих механизмов, пока энергия не стабилизировалась. Одна из капсул испустила навязчиво мелодичный перезвон и её информационная панель замерцала красными предупреждающими знаками.

“Первый умер, – подумала Керия, – уже умер. Так быстро”.

На самом троне, когда генераторы по всему залу загудели громче, Император Человечества открыл глаза.


Это сейчас. Все её воспоминания, всё то, что было тогда подошло к концу. Она больше не лежала на траве, прислушиваясь к далёкой буре. Она больше не сидела в грузовом трюме космического корабля, почти как рабыня. Это было тогда, а это было сейчас.
Скойя открыла глаза.
Она лежала внутри саркофага, омываемая дрожащим звуком. Он становился всё громче, октава за октавой, и она подумала о глубоководных чудовищах, о пожиравших корабли существах, которые шевелились и взбалтывали не знавшее света океанское дно перед тем, как всплыть.
Она вдохнула, сумев протолкнуть в лёгкие только небольшой глоток воздуха. Сердце билось медленно, так медленно.
Скойя прижала руки к толстой прозрачной панели, инстинктивно понимая, что она предназначалась не для того, чтобы смотреть наружу, а чтобы её похитители смотрели внутрь. Увидеть её, увидеть, жива ли она ещё.
Следующий вдох дался тяжелее предыдущего. Ей пришлось бороться, чтобы вдохнуть воздух, и он едва ли проник дальше горла. Зрение по краям уже начало сереть.
Она начала бить кулаками по окну, заставив капсулу мягко всколыхнуться, движение не отличалось от раскачиваемой колыбели.
Третий вдох едва произошёл вообще. В этот момент она закричала – не ртом, а разумом. Она кричала духам прийти к ней. Она молила их о помощи. Она проклинала их за молчание. Паника превратила её былую святость в богохульство, и она кричала.
Другие крики присоединились к её крику. Некоторые, как Скойя, молили предков-духов или воспоминания о погибших, другие возносили отчаянные молитвы Императору или ложным и полузабытым богам далёких миров. Это был единый крик людей из сотен культур, выразивших свои психические дары в окончательной гармонии.
Не все из них страдали. Некоторые стали самозабвенно радостными, другие находились в состоянии шестого чувства беспомощного гнева или простого грубого страха. Хор безграничных эмоций звучал всё громче, и армия соединённых машин работала всё быстрее и упорнее в сочувственном отклике.
Теперь она исчезала. Дышать больше не получалось и это только усилило её молчаливый крик.
Она подалась вперёд, прижавшись щекой к небьющемуся стеклу, губы дрожали, глаза широко раскрылись и моргали. Чем спокойнее она становилась, чем темнее становилось зрение, тем громче она кричала в голове.
И теперь, только теперь она услышала мелодию тысячи других душ, разделивших такую же судьбу, страдавших так же, как страдала она. Их крики, молитвы, паника и страхи переплелись незаметно для всех и сформировали один звук, одну невероятно прекрасную ноту. Находившиеся вне капсул люди услышали её, но истинную чистоту не слышал никто, кроме самих умирающих душ.
Это была самая первая нота в песне, которая продлится десять тысяч лет, а возможно и дольше.
И она, Скойя, стала её первой певицей.

Про второй бой Кхарна и Сигизмунда. by Кардинал Бухарис с Warforge

Он всегда молчал. Всегда. На протяжении всей схватки Чёрный Меч не произнес ничего.

Чудовище. Призрак. Мёртвая оболочка.

Что может быть хуже этого? Какая смерть может более абсолютной, чем эта? Какое разочарование, какое отчаяние может быть тяжелее?

Кхарна поглотила ярость от этого. Он завыл в бешенстве, бросаясь на Сигизмунда снова и снова, не обращая внимания на раны. Он хотел вернуть прошлого воина. Того, у кого в жилах была хоть капля жизни. Ему хотелось вновь разжечь тот самый запал. Высечь хотя бы небольшую искру - что угодно, кроме этой железной, бритвенно-острой суровости.
Когда-то, они смеялись вместе, вдвоём. Они бились в бойцовых ямах, отсекая целые куски плоти друг от друга, а в конце всегда падали на настил, утопая в крови и соломе, и громко смеялись. Даже Гвозди не забрали эти воспоминания, ведь в бою Гвозди всё ещё показывают истинную суть вещей.

"Злись!", - заревел Кхарн. "Живи!"

Потому что убить можно только живое. Нельзя убить призрака, только взмахнуть топором сквозь него. А здесь не было ничего, лишь разочарование, лишь пустое цикличное безумие.

Гвозди подстегнули его. Кхарн стал сражаться сильнее. Быстрее. Его мышцы рвались на куски и мгновенно срастались. Его кровеносные сосуды лопались, не выдерживая давления, и вновь были целы. Кхарн чувствовал, как по его телу разливался такой огонь, такой немыслимый жар, горячее и белее любого пламени, которое он когда-либо и где-либо испытывал.

А Чёрный Меч отринул все это, сражаясь безмолвно, неумолимо, лишь распаляя неистовство Кхарна. Это было все равно, что противиться тепловой смерти Вселенной. Ничто не могло поколебать веру перед ним. Он был слеп ко всему, кроме самого себя, эгоистичен, как расхититель драгоценностей, стоящий в богатой сокровищнице.

Цепной топор Кхарна вревел с яростью, равной ярости броска, что отправил его в полет. Она была так сильна, что поджигала возхух с прометием на своем пути, и заставляла кровь не течь, а хлестать. Она была так сильна, что позволила нанести наконец удар, ранить призрака. Он заставил его пошатываться, вынудил жадно хватать воздух. Неистовое пламя бушевало внутри него, ускоряя сердца. Он услышал жестокий шёпот Великого Бога Крови в своих изорванных ушах.

+Сделай это. Убей его. Во имя меня.+

Призрак снова обрушился на него, высокий и чёрный, в ореоле молний, его броня пожирала сам свет, как и клинок в руке.
Перед лицом этого, Кхарн возвысился. Насилие, которое он учинил, было похоже на хор бесконечной радости. Само основание под ними не выдержало, и они рухнули вниз, несясь в облаках обломков. Даже когда они камнем падали в пропасть, противники продолжали сражаться. Они раскачивались и метались вокруг друг друга, уничтожая абсолютно всё в пределах взмаха меча или досягаемости топора.

"Я не …", - выпалил он, чувствуя, как волна усталости затопляет даже наполненные силой бога конечности.

И тогда он осознал, что на самом деле произошло. Находясь в апофеозе своего безумия, даже когда Великий Бог изливал себя в его изуродованное тело, Кхарн понял, что за трансформация свершилась.
Они всегда говорили себе, особенно после Нуцерии, что Империум создал Пожирателей Миров. Это их вина. Несправедливость и насилие выковали то вожделение конфликтов, бесконечных повторений старых гладиаторских игр, словно некие религиозные службы давно и заслуженно мёртвым богам. «Это их вина!» служило оправданием каждому зверству, каждому акту бессмысленно-жестокого смертоубийства.
"Я не..."
А сейчас Кхарн увидел - круг замкнулся. Он увидел, что семь лет тотальной войны на уничтожение сделали с Империумом. Он видел, во что превратились эти воины. И в тот момент, в разгар самой напряженной и захватывающей дух битвы, из всех где он участвовал, он увидел будущее.
Тысячи воинов в черной броне безмолвно маршировали из бездонно-черных крепостей, каждый из них такой же непреклонный, мертвым в душе фанатиком, как Чёрный Клинок. Они никогда не сдадутся, но не потому что они сражаются во имя веры в какую-то там идею. Совсем нет, они просто забыли, что это вообще значит "отступить".
И тогда Кхарн увидел, насколько мощным это может быть, и как долго это может продолжаться, и какие новые страдания это принесет всей галактике, уже сотрясающейся под молотом безграничной агонии, и тогда он, даже он, даже Кхарн Верный, содрогнулся до самой глубины своей души.
"Я не ..."
Кхарн продолжил сражаться, теперь уже из-за дикого отчаяния, потому что этому нельзя было позволить случиться, нельзя было не противостоять. Нельзя было просто смириться. Все ещё существовало удовольствие, всё ещё пылал жар, была честь и наслаждение от хорошо исполненного убийства, но всё это утонет в этом хладном потоке, если не остановится здесь, на Терре, где впервые был создан их вид и где началось великое представление непомерного высокомерия.
Кхарн обязан выстоять. Он обязан сопротивляться, ради человечности, ради самой жизни, прожитой со страстью, ради великолепного пульса боли, ощущений, ради чего ни будь.
"Я не ...", - он тяжело дышал, зрение начало подводить, а руки стремительно разжимались, -" сломан".
Чёрный Меч обрушился на него, снова и снова. Это было просто непостижимо, немыслимый стиль боя - слишком совершенный, слишком бескомпромиссный, без капли жалости и без крупицы сожаления. (NO PITY! NO REMORSE!)
Кхарн даже не увидел смертельного удара, острие меча вошло в него со всем весом пустоты, скоростью вечности, столь величественный в своем нигилизме, что даже Великий Бог внутри него мог только лишь наблюдать.

Так был сражён Кхарн.
Он сложил голову в безмолвии, брошен на землю с ледяным презрением, зарублен и втоптан в прах цивилизации, его горло раздавлено, череп расколот, а грудная клетка проломлена. Кхарн сражался, даже когда его конечности стали лишь окровавленными обрубками, продолжал биться, даже когда реактор, в его полном варпом доспехе, остановился, бился и дергался до самого конца, но к тому времени этого уже было недостаточно.
Последнее, что Кхарн увидел, по крайней мере, в этом мире, был огромный чёрный профиль его убийцы, чёрного храмовника, заносящего клинок и готовящегося закончить последний бой двух бывших друзей.
"Не сломан", - только и сумел выдавить Кхарн, находясь в агонии, большей, чем когда-либо могли устроить Гвозди, но с куда более правдивым пониманием нелепой жестокости Вселенной, - "как ты"
А затем меч обушился, и бог оставил Кхарна мёртвым среди руин его древнего дома.