госпожа в латексе

Окончательное предательство Марса (а я, тем временем, дико удивился когда понял что у короля-тихушника нет своего тега)

Этот пост набрал почти 20 баллов, поэтому решил продолжить перевод.

_________________________________________________________________________________

«Жажда Истребления»

В мрачной тьме далекого будущего жизнь превратилась в ад, а люди стали его демонами.

Явись, Империум Человечества, последний защитник человечества, щит невинных и хранитель веры.

Явись, Империум Человечества, спаситель нашего рода, повелитель звезд и правитель всего.

Явись, Империум Человечества, обитель коррупции, сердце жестокости и тирании без конца.

Разрозненные следы далекой Темной Эры Технологий намекают на долгие эпохи, когда человечество утверждало, что изгнало из своей души дикость и жажду крови, полностью посвятив себя высшим целям науки и колонизации. Легенды рассказывают о золотых людях и их райских королевствах по всей галактике, о возведенных чудесах и бесконечных порочных циклах человеческой природы, которые наконец-то были скованы и приведены в порядок. Легенды рассказывают о мире и изобилии, о любви и понимании, о надежде и свободе, не нарушаемой древними пороками, присущими человеческому сердцу. Такое хрупкое состояние материального совершенства не могло длиться долго, и мечта была разбита волнами жестоких потрясений и разрушений, порожденных ведьмами, которые ввергли человечество в Эпоху Смуты.

Таким образом, человеческая природа вновь заявила о себе, когда устройства и приспособления Темной Эры Технологий рухнули, и Человек убил Человека, Мужчина похитил Женщину, Мужчина избил Ребенка. Жестокость, подозрительность, жадность и мономанический фанатизм вышли на передний план человеческого разума, и история человечества вновь оказалась безумной летописью предательств и злодеяний.

Но одним кратким проблеском такого недоверия и кровопролития стала судьба Дома Веленбар, его жилого города-улья Йазайдж и его баронской армии на Децебале IV в 437.M38. Это был всего лишь незначительный инцидент в великой схеме, типичный и обычный для Империума. Все началось с того, что гнойная паранойя короля-курфюрста Кратиуса IX (имперского губернатора Децебала IV и главы правящего дома Малкин) привела к тому, что он пригласил и убил целый ряд вельмож Веленбара на празднике в честь дня рождения своей королевы.

Вместо того чтобы подавить подозрения в инакомыслии, этот вероломный поступок заставил Дом Веленбар начать гражданскую войну, которая разрушила огромные территории Децебала IV и стоила жизни 4 миллиардам имперских подданных. В вихре изменчивых союзов с другими Домами, народных восстаний и искусной закулисной дипломатии король-курфюрст Кратиус IX в конце концов вышел победителем, несмотря на многие страшные моменты, когда казалось, что ход войны полностью повернулся против правящего Дома.

Победоносный военачальник был не из тех, кто проявляет великодушие к своим поверженным врагам. Вместо этого Силам планетарной обороны (СПО) Децебала IV и королевской армии правящего Дома Малкин было приказано очистить Дом Веленбар и всех его иждивенцев вплоть до последнего члена семьи. Когда пять армейских групп солдат вошли в сдавшийся Улей Иазыге (жилой город Дома Веленбар), их сопровождал легион клерков и писцов. Эти бюрократы изучали архивы побежденного Дома. Поначалу кишащие массы Дома Веленбар не были затронуты, поскольку первая волна чистки была направлена только на полное уничтожение Дома Веленбар в Верхнем Шпиле.

Вскоре, однако, недоверие к правящему Имперскому Правителю вылилось на улицы в полную силу. По всему улью Иазыге появились отделы, возглавляемые королевскими администраторами с длинными списками имен. Произошла массовая чистка: чиновников всех рангов, служивших Дому Веленбар, вытаскивали на улицу и расстреливали. Слуги, ремесленники, гвардейцы и многие другие, кто был на службе у Дома Веленбар, были выслежены и убиты, как и все дальние родственники жертв. Кланы и районы, подозреваемые в укрывательстве беглецов, были сожжены и разграблены, и дикая паника охватила большую часть Улья Иазыге.

Неисчислимые миллионы людей были растоптаны бегущими толпами. Миллионы людей, не ставших объектами чистки, были ложно обвинены доносчиками, жаждавшими мести и грабежей. Миллионы бежали в Подулей или даже в Пепельные пустоши, где пропитанные кровью войска проводили лишь полусерьезные поиски из-за смертельно опасной обстановки. Улей Йазайдж охватила волна убийств, и зрелище буйных воинов, убивающих без разбора из жажды крови, стало обыденным явлением. Пламя выжгло большие участки города-улья, и все равно чистки продолжались несколько месяцев подряд в оргии пыток, убийств и охоты на людей.

Король-курфюрст Кратиус IX не стал уничтожать всю огромную армию новобранцев побежденной баронской армии Дома Веленбар. Вместо этого миллионы рядовых солдат были порабощены в штрафные легионы и в течение ближайшего десятилетия отправлены за пределы планеты в качестве части имперской десятины. Большой офицерский корпус баронской армии не избежал руки Кратиуса IX; его несметные тысячи и тысячи военнослужащих были истреблены и свалены в неглубокие братские могилы печально известной службой безопасности СПО, Мечом Порядка.

Имперский правитель Децебала IV опасался личного возмездия от любого, кто хранил верность павшему Дому Веленбар, и в своей паранойе король-избиратель приказал уничтожить всех таких людей до последнего члена семьи. В этом отношении он преуспел: Король-Избиратель Кратиус IX встретил свою судьбу полвека спустя, когда его королева и ее тайный любовник отравили ликер Кратиуса, и ни одно покушение на жизнь короля-избирателя не было предпринято сторонниками Веленбара.

Так мир был восстановлен в Децебале IV благоразумными средствами имперского правосудия, пока цикл подозрений и предательства не разыгрался заново под звуки массовой смерти среди населения. Такова рутина человеческой жизни в Империуме.

«Никакой пощады»

Империум Человечества характеризуется чудовищной жестокостью, сопровождаемой безумным отсутствием жалости и угрызений совести. Имперские чиновники, командиры и теократы безжалостны в своем стремлении сохранить царство Императора. Они сокрушат любого врага и диссидента, будут преследовать любого инакомыслящего и недовольного, сожгут любого еретика и мятежника, вставшего на их пути. Имперский порядок, с его сияющим великолепием и глиняными ногами, должен быть поддержан и насажден любой ценой.

Гибель невинных людей ничего не значит для Империума, ибо этот монолитный режим действует в титанических масштабах, где люди - всего лишь большие числа в запутанных расчётах. Разложившийся и отягощенный раздутой бюрократией, жесткий порядок Империума не выдержал десяти тысячелетий непрекращающихся войн и катастроф, не сумев принять вызов. Действительно, бессердечные методы Империума раз за разом переламывали ход событий благодаря тотальной мобилизации ресурсов и неустанному стремлению к победе любой ценой, подкрепленному фанатичной верой в Бога-Императора на Святой Терре.

Империум, как правило, плохо понимает хитрость и эффективность, однако, подобно настоящему колоссу, он готов и способен подпитывать мясорубку огромным количеством ресурсов и рабочей силы. Чтобы улучшить результаты, имперские администраторы и командиры не слишком увлекаются искусством оттачивания тактики и процессов с рациональным подходом к деталям. Вместо этого они грубо увеличивают количество вводимых ресурсов и развертывают все более крупные когорты и объекты как на фронте войны, так и в тылу. Если все остальное провалится, Империум попытается медленно утопить своих врагов в имперских армиях и логистике в войнах на истощение.

Имперский путь решения глобальных проблем заключается в том, чтобы подавить сопротивление и разбить его как кувалдой с помощью огромных сил, используемых в жестоких нападениях и бесконечных бомбардировках. В мелких делах слуги Императора обычно проявляют такое же бездушное пренебрежение к жизни и отсутствие сострадания. Изнуряемые требованиями начальства, читающие лекции о добродетели суровости и безжалостности своим жрецам и живущие всю жизнь в тяжелых условиях, не способствующих доброте, имперцы всех рангов быстры в суждениях и безжалостны в своей готовности проклясть других.

Оказаться на стороне имперского правосудия или под гнетом имперского оружия — значит столкнуться с дикой жестокостью и уничтожением. Просто быть заподозренным в ереси и предательстве — значит навлечь сокрушительную силу не только на себя, но и на своих друзей и родственников. Оказаться не в том месте и не в то время — значит быть сметенным и уничтоженным вместе с целью операции.

Ибо слуг Его Божественного Величества учили, что высшая воля - убивать, и все они знают, что лучше пусть погибнут сто невинных, чем один виновный спасется. По имперским понятиям, промедление — это проявление слабости, а Империум не терпит слабаков. Колебаться и проявлять милосердие — значит навлечь на себя наказание, так что лучше убить их всех и предоставить Богу-Императору разбираться с ними.

Милосердие - для слабых.

Если вы хотите представить себе состояние нашего вида в мрачной тьме далекого будущего, то представьте себе бронированный сапог, попирающий человеческое лицо... навсегда.

«Убей! Убей! Убей!»

- Общепринятый имперский боевой клич

«Изобилие»

«Услыште меня, дорогие прихожане! Наш Господь на Терре однажды постановил: «Пусть никто не копит богатства ради собственной выгоды, ибо эгоизм порождает разобщенность, а разобщенность обрекает человечество на гибель. Либо мы выстоим вместе, либо в одиночку со своей жадностью провалимся в небытие».

Нет! Мы должны стремиться к высшим целям и жертвовать своим имуществом так же, как мы жертвуем своими сыновьями и дочерьми. Действительно, так же как мы жертвуем собственной кровью, конечностями и жизнью, служа навеки прославленному Богу-Императору, да святится Его правление. Складировать богатства в хранилище только для пользы своих родных и близких — смертный грех! Скрывать свои доходы и наследство от дани, налогов и десятины - душа твоя будет гореть в безымянных адах! Отказывать слугам Императора в их законном вознаграждении — проклятье вам всем!

На прошлой неделе я укорял простых людей и нищих за их скупость, скупость и постыдную зависть к своим ставленникам. Откажитесь от своего и поддержите правое дело человечества! Но сегодня я обращаюсь к купцам, дворянам и другим людям, обладающим средствами и привилегиями, и говорю вам: ваше проклятие приближается, пока дольше вы погрязаете в фальшивом великолепии и отравленном декадансе. Ваше проклятие приближается. Слышите ли вы меня, старшие и великие, господа и госпожи? Ваше проклятие близко!

Пока армии Бога-Императора истекают кровью и отдают свои жизни за высшее дело на десяти тысячах полей сражений, защищая всех нас, вы цепляетесь за эти незаконно нажитые состояния, как будто они принадлежат вам. Нет! Вся собственность принадлежит лишь Владыке человечества, и те, кто был избран Его бессмертной дланью в качестве доверенных лиц Его благ и имений, никогда не должны забывать о своем положении вечного раба и должника. Никогда не забывайте, что богатство, которое вы держите в руках, не принадлежит вам и не тратится по вашей прихоти! Никогда не забывайте, что богатство, которое вы держите в руках, должно быть отдано Его слугам для поддержания военных усилий и достоинства Его царства. Никогда не забывайте, что вы будете взвешены и найдены ущербными, когда предстанете перед Его Золотым Троном, и приговор, вынесенный вашей душе, будет суровым и вечным!

Лорды и леди, наделенные властью, услышьте меня, или бросьте вашу душу в адский огонь! Вы должны не только подчиниться налоговому инспектору и аудитору и отдать положенное государству и храму, но вы должны пойти дальше и с готовностью отдать еще больше своих состояний на благо великого Имперского дела. Вкладывайте свои богатства в сборы, милостыню и подписку на строительство и ремонт Экклезиархии! Тратьте свое наследство на военные облигации и письма о снисхождении! Жертвуйте в фонды, поддерживающие Имперский флот, промышленность и сухопутные вооружения!

Империуму нужны ваши крепостные и рабы для нашего могучего оплота, ему нужны ваши потомки для офицеров, чтобы руководить оружейниками, и ему нужны ваши богатства, чтобы вложить оружие в руки наших солдат. Что хорошего может сделать воин без своего клинка? Не думайте ни на секунду, что вы погасили свои долги перед Его Божественным Величеством, выплатив положенные налоги и десятину! Ни на секунду не думайте, что наш Славный Владыка слеп к тому, что вы погрязли в наложницах, блуде и грехе! Ни на секунду не думайте, что Бог-Император на небесах не замечает вашей пьяной роскоши и заговоров, и чревоугодия, и издевательских криков, когда вы отправляетесь на свои захватывающие охоты на крестьян!

Вы, грязные и жадные до денег, одетые в жемчуга и кружева! Вы, крысы шпилей! Вы позолоченное стадо гроксов! Знайте, что за вами постоянно наблюдает Он на Терре, и Он сурово определит вашу вечную судьбу, когда ваши тела исторгнут ваши духи на вечный суд, который ожидает всех нас. Эта смертная оболочка - лишь пыль и долг, и невыполнение долга проклянет вас - проклянет, говорю вам!

Вот, о почтенные леди и джентльмены лучшей родословной и лучшего происхождения! Вот! Этот факел, который я поднимаю на костер еретика, — это ваша жалкая душа, брошенная в безымянные ады! Узрите пламя, опаляющее плоть! Узрите муки и наказание! Узрите! Ибо это загробная жизнь, которая ожидает всех вас!

Покайтесь! Покайтесь! Покайтесь или сгорите!»

- Проповедь Властным Кланам, проведенная в М.40 Кахин-Сакрорумом Максимусом Химилко Магонидом, из Фазании Проконсуларис

Удовольствие и отчаяние

– Те рассказы, что я услышал, не вселили в меня восхищение, – объявил Ченгрел своим угрюмым гостям на следующий день. – Под знаменем Магистра Войны мы прошивали шкуру лживого Империума от Кадии до Калта и обратно. Как так вышло, что теперь легионы присылают ко мне таких маленьких заблудших овечек? Эммеш-Аийе из легиона Фулгрима, я знаю, что у тебя есть особая причина желать предлагаемого мною. Предстань передо мной и докажи это.

На этот раз Эммеш-Аийе пришел не один. К его плоти были приколоты два длинных шнура, сплетенных из кожи, и к ним крепились ошейники, надетые на двух искалеченных и голых близнецов – брата и сестру, которые уже много лет были рабами Эммеш-Аийе.

Эммеш-Аийе ослепил мальчика и лишил слуха девочку, а потом отрезал им руки по плечо. Таким образом, они всегда знали о присутствии друг друга, но не могли ни поговорить, ни обняться. Иногда хозяин позволял им сидеть вместе и неуклюже пытаться поддержать друг друга своими изрезанными и покрытыми шрамами телами, неспособными на объятья, и при этом он хихикал и дрожал, восторгаясь страданиями, которые им причинял.

Неспособный выговаривать слова своим изуродованным языком, Эммеш-Аийе мычал, взвизгивал и щелкал удлиненными пальцами, создавая какофонию, которую мальчик был обучен интерпретировать – обучен тщательно и жестоко. Теперь, гордо расхаживая по центру площади, Эммеш-Аийе начал щебетать и хлопать руками. Когда он делал паузу в своих ужимках, мальчик переводил, а девочка, неспособная слышать слова брата, разглядывала то Ченгрела, то остальных присутствующих.

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

Мои видения говорили, что «Терминус Эст» летит перед флотом Тифуса, покинувшим причалы, и мы полетели, как дротики, чтобы опередить их. Мы нашли обреченного проповедника, прежде чем это сделал он, и приступили к работе.

Видите ли, этот человек решил стать отшельником. Он приказал, чтобы реклюзиам на вершине его храма замуровали, оставив внутри его самого и горстку выживших в том крестовом походе. Он понимал, что, вернувшись из темных мест, принес с собой заразную болезнь, и намеревался молиться и бить поклоны аквиле, пока Император не вознаградит его рвение тем, что выжжет рой из тела. Но, похоже, тот остался глух к его мольбам, и когда рой вылупился, его вопли, обращенные к богу на золотом троне, утонули в воплях паствы, пожираемой вокруг него.

Но подлинное спасение было уже близко, и нес его я.

Я приготовил изумительный псайкерский аромат, который мы вдохнули в цветы, растущие вдоль храмовых дорог. Теперь благоухание заманивало души пилигримов в сторону от серой однообразной колеи, проложенной шагами Императора. Мои придворные распустили шепотки, витавшие среди кающихся, так что их бичи и клейма вместо того, чтоб умерщвлять чувства, только распаляли их, – теперь Эммеш-Аийе не вышагивал, но сгорбился и мягко ступал, как будто крался среди теней. Лязгу бронированных сапог о камень аккомпанировал шорох цветастых лоскутов, свисавших с его лодыжек. Капля розовато-белой жидкости просочилась из одного разрыва в языке, скатилась до болтающегося продырявленного кончика и разбилась о землю.

– О, никто не узнал об этом, ибо мы были коварными призраками, закутанными в хитроумные плетения варпа, – продолжал он устами раба, – но шелудивые псы, что стерегут жующее жвачку имперское стадо, увидели, что толпа становится неуправляемой, и попытались побоями и поучениями вернуть ее к послушанию. Бесполезно! Бесплодно! Пожар распространялся. Мы открыли умы и теперь вскрывали тела, чтобы стадо увидело своих овчарок расчлененными и разбросанными под жарким пурпурно-белым солнцем. Они возликовали, чувствуя, как ярчают их чувства, и заметались, стараясь превзойти друг друга в новых способах затопить ощущениями свои нервные окончания. Тогда мы показали себя – я и мой двор – и танцевали среди них на скользких от крови дорогах, а шпили вспыхивали и сгорали вокруг нас.

И наконец, когда сама форма камней и цвет неба начали меняться, и даже ветры и цветы стали петь, танцевать и убивать, прибыл чумной флот Тифуса.

На этих словах, при воспоминании о шутке, которую он разыграл, Эммеш-Аийе охватил приступ смеха, и он согнулся пополам и затрясся так, что упал на колени. В тот же миг оба раба тоже преклонили колени, чтобы повторить его позу, но Эммеш-Аийе не обращал на них внимание. Его мутированная гортань издавала столь пронзительные взвизги, что слепой мальчик-раб стонал от боли, которую они причиняли слуху, и столь глубокий хохот, что на несколько мгновений даже Ченгрел почувствовал, как этот нечеловеческий шум с гудением пронизывает густой раствор жизнеобеспечения и проникает в остатки его органов. Наконец припадок прошел, и космический десантник-предатель взял себя в руки.

– Когда «Терминус Эст» появился в ночном небе, – сказал он, – своим присутствием он притушил звезды вокруг себя, и его гнетущая аура засветилась, как холодная гнойная язва над нашими головами, пожирая жизнь в пространстве вокруг себя, чтобы подтянуть за собою остальной флот. Это были скелеты кораблей, чьи экипажи ютились на палубах, прогнивших до дыр и снова залатанных пластинами обшивки, содранной с захваченных ими судов, и их двигатели горели жаром смертельной лихорадки.

О да, мои братья и товарищи, именно такая лихорадка овладела Тифусом, когда он увидел, что стало с его добычей! Он повел свою зловонную забитую колонну к доктринополису, где мы бегали, резали себе кожу и громко смеялись. Он впечатал свои сапоги в широкий проспект, ведущий к шпилю доктринополиса, и заговорил голосом, похожим на звук, с которым скоблят кость. От этого голоса потускнела и растрескалась дорога, на которой он стоял, что раньше была пыльной мостовой, а теперь стала ярким стеклом.

В гневе Тифуса не было величия. Он не воздевал клинок к небесам и не призывал громовым криком возмездие. Своим больным и хриплым голосом он потребовал имя того, кто содеял это оскорбление. Я ответил на зов, танцуя на звенящем благоуханном стекле дороги перед ним. Он зашипел, ругая меня, замахнулся на меня клинком, послал в полет жирных и сочащихся влагой тварей своего роя, чтобы они жалили и кусали меня. Я уходил от него прыжками, ускользал и манил его за собой.

Когда Тифус устремился следом, истекая слизью из швов брони, его воинство начало сражаться с нами. И пришло в смятение! Потерпело неудачу! Ибо мы настолько полно овладели этим местом, что, когда рабы Нургла попытались запятнать его, оно изменило их самих! От обновленного города ожили давно мертвые нервы, изморозь на сердцах оттаяла. Пехотинцы, те, на ком не было Знака их господина, но только знаки утомительного служения ему, кричали и корчились, когда навеянное нами исступление пробудило их чувства так, как они никогда не чувствовали. Тифус привел с собой демонов, созданных из чистейших снов о разложении, обретших плоть в Источнике, но их встретили изящнейшие из зверей и извергов моего повелителя, и когда они поняли, что враги не будут плясать с ними, то преисполнились жалости к этим существам, неспособным к восторгу, и развоплотили их.

Что до самого Тифуса, то жажда мести застлала ему глаза, и видел он только меня, своего врага, танцующего спиной вперед.

Удлиненные пальцы Эммеш-Аийе щелкали и свистели в воздухе, то дирижируя хором безумных демонов, которые пронизывали его воспоминания, то воспроизводя поединок с чемпионом Нургла. Лицо Ченгрела, смотрящего сверху вниз, скривилось от отвращения, но Ходир, из всех зрителей самый сведущий в работе клинком, заметил, что за буффонадой Эммеш-Аийе было скрыто нечто иное: скорость и равновесие, тонкие нюансы парирования, молниеносные смены баланса и угла выпадов. Ходир погрузился в раздумья, и его рука вновь потянулась к рукояти ножа.

– Я подстрекал и подманивал его, о, я завел его в наш город. На просторных перекрестках, под сводом собора, чьи контрфорсы сходились в полумиле над нашими головами, мы фехтовали – он в безмолвии, я же смеялся от восторга, когда мои боевые железы впрыскивали в жилы все более необыкновенные опьяняющие жидкости. Наконец гнев Тифуса заставил его заговорить.

«Как ты смеешь? – вопросил он. – Этот город, этот мир и все его богатства – мои, во имя Дедушки-За-Оком. Они должны быть моими, так же, как и его. Кто ты такой, что отважился отнять принадлежащее нам? Разве ты не понимаешь, с чем борешься?

«Борюсь? – переспросил я, ибо это было давным-давно и мои лицо и язык еще не были переделаны так, как видите вы сейчас. – Никакой борьбы, только радость! Здесь нет никакой грубости или оскорбления, только чистая, бесконечная песнь обнаженных и ободранных нервов и сновидений!»

И я широко простер руки, приглашая Тифуса обратить свои чувства вовне и узреть то блаженство, что мы создали. Но он увидел в этом лишь приглашение атаковать меня снова.

«Почему ты терпишь такое обращение от своего дедушки? – спросил я, вновь скрещивая клинки. – Этот дедушка, если ты настаиваешь на таком обращении, ибо твоим дедом, безусловно, является родитель твоего примарха, возложил на твои тело и душу зловонную мантию и сказал, что это хорошо! Проклятье твоего деда – не чума и не гниль, а оцепенение, леность, которая разъедает твои страсти и чувства и превращает их в унылое отчаяние или тяжкую кабалу! Тот, кто причиняет подобное – не друг тебе, господин Тифус! Давай я покажу тебе! Дай мне снова обратить тебя к внешнему миру! Смени угрюмый застой своего деда на пылкие восторги моей госпожи!»

Но Тифус был непоколебим, такова была горечь той чаши, что он испил до дна много лет тому назад. «Дедушка? – ответил он и взмахнул косой с новой силой и яростью. – Эта сломанная игрушка во дворце на Терре мне не дед. Его кровь была слабой, как вода, и его сыновья переняли слабость. Посмотри на себя! – он сопроводил слова взмахом клинка, который был умопомрачительно близок к тому, чтобы вспороть мое тело. – Они пытались стать победителями, но так и не поняли, что на самом деле значит победа. Истинная победа – не в поражении противника. Истинная победа – в отчаянии. Истинная победа отнимает не только жизнь, но и волю к жизни. Я умерщвляю желание врагов выжить, впускаю гниль отчаяния в их души, и, оседлав это отчаяние, устремляюсь к господству. Но ты, скачущая марионетка... – и с этими словами он шагнул назад, воздел свой клинок для защиты и осмотрел меня с головы до ног. – Щенки Фулгрима так никогда и не поняли этого, несмотря на все свои бахвальства о том, как они отпирают двери своих умов и познают все. Земля Кемоса не взращивает ничего, кроме пустозвонов».

И тогда я снова засмеялся. «Заблуждение на заблуждении, – сказал я ему, глядя, как маленькие существа вылупляются из его улья и роятся в воздухе, только чтобы падать без чувств к его ногам от прикосновения моих парфюмов. – Я не дитя Кемоса. Исстван, Талларн, Терра и даже потерянный Скалатракс стали воспоминаниями к тому моменту, когда Дети Императора призвали меня в свои ряды. А победа? Чего она стоит? Какое дело восторженному разуму до победы, когда его ждет экстаз? Ты думаешь, что, отняв веру у этого серенького миссионера, добился очередной победы? Дай я покажу тебе, что мы ему доказали! Дай я покажу, чем он стал, когда с него сняли цепи смертного восприятия!»

И тогда я пропел команду голосом, от которого раскололись все остекленевшие камни мостовой под нами, и Тифус поднял взгляд и увидел двух рапторов из ополчения моего двора, которые несли вниз пассажира со шпиля собора. Его волосы, которые прежде свисали до пояса и слипались от гноя и пота в уединенной келье, были вымыты, надушены и заплетены в косы, и каждая коса была намотана на запястье одного из рапторов. Они сжимали его плечи когтями.

И Тифус узрел, что этот человек, проповедник и крестоносец, столь высокопоставленный член Экклезиархии, теперь не его добыча, но наша. Он увидел знаки, услышал тончайшее пение варпа, которое окутывало подергивающееся тело, учуял, даже сквозь собственную сверхъестественную чумную вонь, что плоть проповедника начала источать варп-мускус. И он увидел, что стало с той инфекцией, с яйцами, которые его рой внедрил под кожу и чье вылупление привело в действие и мои, и его планы.

Личинки разрушителя, поселившиеся в плоти священника, едва не отдали его в объятья Нургла, но мы наложили на него слишком много заклятий Слаанеш, чтобы это случилось. В теле проповедника рой Нургла преобразился. Тучи блестящих клещей роились у его лица, и были они так малы, что походили на разноцветный дым. Пауки пробивались наружу из тела и растягивали края раны яркими красно-золотыми лапками, чтобы мясо внутри чувствовало прикосновения ветра. Изящные черви великолепной контрастной окраски ползали под кожей и проклевывались наружу, чтобы плеваться друг в друга искрами и духами. Глаз у проповедника больше не было, но лицо расплывалось в улыбке восторга, а не страдальческом оскале.

Этого последнего унижения Тифус не выдержал. Он выкашлял боевое проклятье из воспаленного горла и ринулся вперед, собираясь уничтожить свидетельство своего поражения, но рапторы разверзли пасти своих двигателей и утащили человека в небеса. Тифус взревел голосом псайкера, призывая гнилое дыхание своего дедушки иссушить нас, и послал рой-разрушитель пожрать проповедника заново, но все это место уже было слишком глубоко затронуто нашим Принцем. Рой рассыпался по земле, не двигаясь и уже постепенно мутируя, а варп-зов заглох, задавленный песнями нашей госпожи.

Я рассмеялся над ним, и засмеялся еще, и он преследовал меня до сердца моего воинства. Тогда он начал хрипеть, клокотать и бить направо и налево, пока не увидел вокруг себя лица собственных солдат. Некоторых одолело то, что мы им показали, и они танцевали среди нас. Те, кто сражался с освобождением, превратились в обрубки, головы и конечности, которыми теперь кидались, жонглировали и пинали ногами. И среди всего этого я снова предстал перед ним, готовый сражаться с Тифусом один на один, пока дуэль не завершится смертью одного из нас. Но Тифус долгий миг пристально смотрел на меня, а затем нахлынула тошнотворная вспышка телепорта, и он исчез. В течение часа я получил от своих провидцев весть, что «Терминус Эст» покинул орбиту и прокладывает путь к прыжковой зоне. Куда подевался этот утомительный невежа после того, как увидел наши чудеса, я не знаю.

Источник: Мэттью Фаррер. Делайте ставки, господа

"Присядь. Побудь со мной немного. Не бойся, я не кусаюсь."

Комиссар Райвель: Сердце Тьмы. Выпуск №45