Девочка 14

Удовольствие и отчаяние

– Те рассказы, что я услышал, не вселили в меня восхищение, – объявил Ченгрел своим угрюмым гостям на следующий день. – Под знаменем Магистра Войны мы прошивали шкуру лживого Империума от Кадии до Калта и обратно. Как так вышло, что теперь легионы присылают ко мне таких маленьких заблудших овечек? Эммеш-Аийе из легиона Фулгрима, я знаю, что у тебя есть особая причина желать предлагаемого мною. Предстань передо мной и докажи это.

На этот раз Эммеш-Аийе пришел не один. К его плоти были приколоты два длинных шнура, сплетенных из кожи, и к ним крепились ошейники, надетые на двух искалеченных и голых близнецов – брата и сестру, которые уже много лет были рабами Эммеш-Аийе.

Эммеш-Аийе ослепил мальчика и лишил слуха девочку, а потом отрезал им руки по плечо. Таким образом, они всегда знали о присутствии друг друга, но не могли ни поговорить, ни обняться. Иногда хозяин позволял им сидеть вместе и неуклюже пытаться поддержать друг друга своими изрезанными и покрытыми шрамами телами, неспособными на объятья, и при этом он хихикал и дрожал, восторгаясь страданиями, которые им причинял.

Неспособный выговаривать слова своим изуродованным языком, Эммеш-Аийе мычал, взвизгивал и щелкал удлиненными пальцами, создавая какофонию, которую мальчик был обучен интерпретировать – обучен тщательно и жестоко. Теперь, гордо расхаживая по центру площади, Эммеш-Аийе начал щебетать и хлопать руками. Когда он делал паузу в своих ужимках, мальчик переводил, а девочка, неспособная слышать слова брата, разглядывала то Ченгрела, то остальных присутствующих.

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

Мои видения говорили, что «Терминус Эст» летит перед флотом Тифуса, покинувшим причалы, и мы полетели, как дротики, чтобы опередить их. Мы нашли обреченного проповедника, прежде чем это сделал он, и приступили к работе.

Видите ли, этот человек решил стать отшельником. Он приказал, чтобы реклюзиам на вершине его храма замуровали, оставив внутри его самого и горстку выживших в том крестовом походе. Он понимал, что, вернувшись из темных мест, принес с собой заразную болезнь, и намеревался молиться и бить поклоны аквиле, пока Император не вознаградит его рвение тем, что выжжет рой из тела. Но, похоже, тот остался глух к его мольбам, и когда рой вылупился, его вопли, обращенные к богу на золотом троне, утонули в воплях паствы, пожираемой вокруг него.

Но подлинное спасение было уже близко, и нес его я.

Я приготовил изумительный псайкерский аромат, который мы вдохнули в цветы, растущие вдоль храмовых дорог. Теперь благоухание заманивало души пилигримов в сторону от серой однообразной колеи, проложенной шагами Императора. Мои придворные распустили шепотки, витавшие среди кающихся, так что их бичи и клейма вместо того, чтоб умерщвлять чувства, только распаляли их, – теперь Эммеш-Аийе не вышагивал, но сгорбился и мягко ступал, как будто крался среди теней. Лязгу бронированных сапог о камень аккомпанировал шорох цветастых лоскутов, свисавших с его лодыжек. Капля розовато-белой жидкости просочилась из одного разрыва в языке, скатилась до болтающегося продырявленного кончика и разбилась о землю.

– О, никто не узнал об этом, ибо мы были коварными призраками, закутанными в хитроумные плетения варпа, – продолжал он устами раба, – но шелудивые псы, что стерегут жующее жвачку имперское стадо, увидели, что толпа становится неуправляемой, и попытались побоями и поучениями вернуть ее к послушанию. Бесполезно! Бесплодно! Пожар распространялся. Мы открыли умы и теперь вскрывали тела, чтобы стадо увидело своих овчарок расчлененными и разбросанными под жарким пурпурно-белым солнцем. Они возликовали, чувствуя, как ярчают их чувства, и заметались, стараясь превзойти друг друга в новых способах затопить ощущениями свои нервные окончания. Тогда мы показали себя – я и мой двор – и танцевали среди них на скользких от крови дорогах, а шпили вспыхивали и сгорали вокруг нас.

И наконец, когда сама форма камней и цвет неба начали меняться, и даже ветры и цветы стали петь, танцевать и убивать, прибыл чумной флот Тифуса.

На этих словах, при воспоминании о шутке, которую он разыграл, Эммеш-Аийе охватил приступ смеха, и он согнулся пополам и затрясся так, что упал на колени. В тот же миг оба раба тоже преклонили колени, чтобы повторить его позу, но Эммеш-Аийе не обращал на них внимание. Его мутированная гортань издавала столь пронзительные взвизги, что слепой мальчик-раб стонал от боли, которую они причиняли слуху, и столь глубокий хохот, что на несколько мгновений даже Ченгрел почувствовал, как этот нечеловеческий шум с гудением пронизывает густой раствор жизнеобеспечения и проникает в остатки его органов. Наконец припадок прошел, и космический десантник-предатель взял себя в руки.

– Когда «Терминус Эст» появился в ночном небе, – сказал он, – своим присутствием он притушил звезды вокруг себя, и его гнетущая аура засветилась, как холодная гнойная язва над нашими головами, пожирая жизнь в пространстве вокруг себя, чтобы подтянуть за собою остальной флот. Это были скелеты кораблей, чьи экипажи ютились на палубах, прогнивших до дыр и снова залатанных пластинами обшивки, содранной с захваченных ими судов, и их двигатели горели жаром смертельной лихорадки.

О да, мои братья и товарищи, именно такая лихорадка овладела Тифусом, когда он увидел, что стало с его добычей! Он повел свою зловонную забитую колонну к доктринополису, где мы бегали, резали себе кожу и громко смеялись. Он впечатал свои сапоги в широкий проспект, ведущий к шпилю доктринополиса, и заговорил голосом, похожим на звук, с которым скоблят кость. От этого голоса потускнела и растрескалась дорога, на которой он стоял, что раньше была пыльной мостовой, а теперь стала ярким стеклом.

В гневе Тифуса не было величия. Он не воздевал клинок к небесам и не призывал громовым криком возмездие. Своим больным и хриплым голосом он потребовал имя того, кто содеял это оскорбление. Я ответил на зов, танцуя на звенящем благоуханном стекле дороги перед ним. Он зашипел, ругая меня, замахнулся на меня клинком, послал в полет жирных и сочащихся влагой тварей своего роя, чтобы они жалили и кусали меня. Я уходил от него прыжками, ускользал и манил его за собой.

Когда Тифус устремился следом, истекая слизью из швов брони, его воинство начало сражаться с нами. И пришло в смятение! Потерпело неудачу! Ибо мы настолько полно овладели этим местом, что, когда рабы Нургла попытались запятнать его, оно изменило их самих! От обновленного города ожили давно мертвые нервы, изморозь на сердцах оттаяла. Пехотинцы, те, на ком не было Знака их господина, но только знаки утомительного служения ему, кричали и корчились, когда навеянное нами исступление пробудило их чувства так, как они никогда не чувствовали. Тифус привел с собой демонов, созданных из чистейших снов о разложении, обретших плоть в Источнике, но их встретили изящнейшие из зверей и извергов моего повелителя, и когда они поняли, что враги не будут плясать с ними, то преисполнились жалости к этим существам, неспособным к восторгу, и развоплотили их.

Что до самого Тифуса, то жажда мести застлала ему глаза, и видел он только меня, своего врага, танцующего спиной вперед.

Удлиненные пальцы Эммеш-Аийе щелкали и свистели в воздухе, то дирижируя хором безумных демонов, которые пронизывали его воспоминания, то воспроизводя поединок с чемпионом Нургла. Лицо Ченгрела, смотрящего сверху вниз, скривилось от отвращения, но Ходир, из всех зрителей самый сведущий в работе клинком, заметил, что за буффонадой Эммеш-Аийе было скрыто нечто иное: скорость и равновесие, тонкие нюансы парирования, молниеносные смены баланса и угла выпадов. Ходир погрузился в раздумья, и его рука вновь потянулась к рукояти ножа.

– Я подстрекал и подманивал его, о, я завел его в наш город. На просторных перекрестках, под сводом собора, чьи контрфорсы сходились в полумиле над нашими головами, мы фехтовали – он в безмолвии, я же смеялся от восторга, когда мои боевые железы впрыскивали в жилы все более необыкновенные опьяняющие жидкости. Наконец гнев Тифуса заставил его заговорить.

«Как ты смеешь? – вопросил он. – Этот город, этот мир и все его богатства – мои, во имя Дедушки-За-Оком. Они должны быть моими, так же, как и его. Кто ты такой, что отважился отнять принадлежащее нам? Разве ты не понимаешь, с чем борешься?

«Борюсь? – переспросил я, ибо это было давным-давно и мои лицо и язык еще не были переделаны так, как видите вы сейчас. – Никакой борьбы, только радость! Здесь нет никакой грубости или оскорбления, только чистая, бесконечная песнь обнаженных и ободранных нервов и сновидений!»

И я широко простер руки, приглашая Тифуса обратить свои чувства вовне и узреть то блаженство, что мы создали. Но он увидел в этом лишь приглашение атаковать меня снова.

«Почему ты терпишь такое обращение от своего дедушки? – спросил я, вновь скрещивая клинки. – Этот дедушка, если ты настаиваешь на таком обращении, ибо твоим дедом, безусловно, является родитель твоего примарха, возложил на твои тело и душу зловонную мантию и сказал, что это хорошо! Проклятье твоего деда – не чума и не гниль, а оцепенение, леность, которая разъедает твои страсти и чувства и превращает их в унылое отчаяние или тяжкую кабалу! Тот, кто причиняет подобное – не друг тебе, господин Тифус! Давай я покажу тебе! Дай мне снова обратить тебя к внешнему миру! Смени угрюмый застой своего деда на пылкие восторги моей госпожи!»

Но Тифус был непоколебим, такова была горечь той чаши, что он испил до дна много лет тому назад. «Дедушка? – ответил он и взмахнул косой с новой силой и яростью. – Эта сломанная игрушка во дворце на Терре мне не дед. Его кровь была слабой, как вода, и его сыновья переняли слабость. Посмотри на себя! – он сопроводил слова взмахом клинка, который был умопомрачительно близок к тому, чтобы вспороть мое тело. – Они пытались стать победителями, но так и не поняли, что на самом деле значит победа. Истинная победа – не в поражении противника. Истинная победа – в отчаянии. Истинная победа отнимает не только жизнь, но и волю к жизни. Я умерщвляю желание врагов выжить, впускаю гниль отчаяния в их души, и, оседлав это отчаяние, устремляюсь к господству. Но ты, скачущая марионетка... – и с этими словами он шагнул назад, воздел свой клинок для защиты и осмотрел меня с головы до ног. – Щенки Фулгрима так никогда и не поняли этого, несмотря на все свои бахвальства о том, как они отпирают двери своих умов и познают все. Земля Кемоса не взращивает ничего, кроме пустозвонов».

И тогда я снова засмеялся. «Заблуждение на заблуждении, – сказал я ему, глядя, как маленькие существа вылупляются из его улья и роятся в воздухе, только чтобы падать без чувств к его ногам от прикосновения моих парфюмов. – Я не дитя Кемоса. Исстван, Талларн, Терра и даже потерянный Скалатракс стали воспоминаниями к тому моменту, когда Дети Императора призвали меня в свои ряды. А победа? Чего она стоит? Какое дело восторженному разуму до победы, когда его ждет экстаз? Ты думаешь, что, отняв веру у этого серенького миссионера, добился очередной победы? Дай я покажу тебе, что мы ему доказали! Дай я покажу, чем он стал, когда с него сняли цепи смертного восприятия!»

И тогда я пропел команду голосом, от которого раскололись все остекленевшие камни мостовой под нами, и Тифус поднял взгляд и увидел двух рапторов из ополчения моего двора, которые несли вниз пассажира со шпиля собора. Его волосы, которые прежде свисали до пояса и слипались от гноя и пота в уединенной келье, были вымыты, надушены и заплетены в косы, и каждая коса была намотана на запястье одного из рапторов. Они сжимали его плечи когтями.

И Тифус узрел, что этот человек, проповедник и крестоносец, столь высокопоставленный член Экклезиархии, теперь не его добыча, но наша. Он увидел знаки, услышал тончайшее пение варпа, которое окутывало подергивающееся тело, учуял, даже сквозь собственную сверхъестественную чумную вонь, что плоть проповедника начала источать варп-мускус. И он увидел, что стало с той инфекцией, с яйцами, которые его рой внедрил под кожу и чье вылупление привело в действие и мои, и его планы.

Личинки разрушителя, поселившиеся в плоти священника, едва не отдали его в объятья Нургла, но мы наложили на него слишком много заклятий Слаанеш, чтобы это случилось. В теле проповедника рой Нургла преобразился. Тучи блестящих клещей роились у его лица, и были они так малы, что походили на разноцветный дым. Пауки пробивались наружу из тела и растягивали края раны яркими красно-золотыми лапками, чтобы мясо внутри чувствовало прикосновения ветра. Изящные черви великолепной контрастной окраски ползали под кожей и проклевывались наружу, чтобы плеваться друг в друга искрами и духами. Глаз у проповедника больше не было, но лицо расплывалось в улыбке восторга, а не страдальческом оскале.

Этого последнего унижения Тифус не выдержал. Он выкашлял боевое проклятье из воспаленного горла и ринулся вперед, собираясь уничтожить свидетельство своего поражения, но рапторы разверзли пасти своих двигателей и утащили человека в небеса. Тифус взревел голосом псайкера, призывая гнилое дыхание своего дедушки иссушить нас, и послал рой-разрушитель пожрать проповедника заново, но все это место уже было слишком глубоко затронуто нашим Принцем. Рой рассыпался по земле, не двигаясь и уже постепенно мутируя, а варп-зов заглох, задавленный песнями нашей госпожи.

Я рассмеялся над ним, и засмеялся еще, и он преследовал меня до сердца моего воинства. Тогда он начал хрипеть, клокотать и бить направо и налево, пока не увидел вокруг себя лица собственных солдат. Некоторых одолело то, что мы им показали, и они танцевали среди нас. Те, кто сражался с освобождением, превратились в обрубки, головы и конечности, которыми теперь кидались, жонглировали и пинали ногами. И среди всего этого я снова предстал перед ним, готовый сражаться с Тифусом один на один, пока дуэль не завершится смертью одного из нас. Но Тифус долгий миг пристально смотрел на меня, а затем нахлынула тошнотворная вспышка телепорта, и он исчез. В течение часа я получил от своих провидцев весть, что «Терминус Эст» покинул орбиту и прокладывает путь к прыжковой зоне. Куда подевался этот утомительный невежа после того, как увидел наши чудеса, я не знаю.

Источник: Мэттью Фаррер. Делайте ставки, господа

Деградация Потомков - часть 5

Продолжаем мрачную графоманию.

Предыдущая часть: http://joyreactor.cc/post/5094567

«Дети-солдаты»

В отчаянное время страданий и безумия возраст не является оправданием для уклонения от своего долга.

Суровое правление Империума Человечества стремится не оставить никого свободным от его цепких когтей. Хотя реальный контроль над обществом в большинстве человеческих миров ограничен, амбиции Империума, тем не менее, тотальны и всеобъемлющи. В идеале ни один подданный Бога-Императора не должен остаться вне власти своих законных хозяев. В действительности же огромные массы населения как планет, так и пустоты живут всю свою жизнь, почти не замечая существования Империума Человечества.

Многие такие люди, находящиеся вне прямого имперского контроля, слишком бедны, или слишком богаты, или слишком многочисленны, или живут в слишком отдаленных местах, чтобы до них могла дотянуться власть, назначенная Императором. Например, бесчисленные миллиарды или даже триллионы людей, обитающих в адских Подульях на миллионе миров, редко (если вообще когда-либо) видят имперских чиновников или солдат в своей короткой, жестокой и отвратительной жизни. Зачастую неспособность Империума навязать свой жестокий контроль над всем населением планет и космических городов сводится к его вопиющей неэффективности, прогнившей бюрократии, безудержной коррупции и абсолютной некомпетентности. Еще одним вековым ограничением эффективной власти имперских организаций является их трупная жесткость порядка, когда индивидуальные инициативы, инновации и обход иерархии для достижения более быстрых или лучших результатов могут привести к драконическим наказаниям — от смерти, пыток, сожжения на костре до лоботимизации и превращения в киборга, известного как сервитор.

Грубый колосс с глиняными ногами, каким бы он ни был, Империум, тем не менее, попытается установить полный контроль над теми слоями общества, до которых сможет дотянуться его власть. Жить под тяжелой рукой имперского правления — значит вести абсолютно регламентированную жизнь бесконечной индоктринации, превращаясь в неистово преданного подданного Империума, всегда готового доносить на нарушителей и недовольных, всегда готового линчевать еретиков и мутантов и всегда готового пожертвовать собой ради высшей цели. Повзрослеть под Имперским контролем — значит вырасти слепым фанатиком и ритуально одержимым практиком Имперского Культа, ваш разум будет наполнен литаниями ненависти, псалмами возмездия, мантрами очищения, гимнами мученичества и молитвами покаяния. Имперская догма настолько пропитывает жизнь этих малолетних подданных Империума, что многие из них в итоге становятся мономаньяками, не способными ни на секунду усомниться в Империуме, о каких бы зверствах ни свидетельствовали их глаза и уши. Так в нежном возрасте формируются прекрасные подданные Императора, и так обеспечивается будущее Империума. Да будут благословенны дети.

Империум Человечества не терпит мягкости в своем каменном сердце, ибо слабость - бич всего рода. Только безжалостные могут достичь господства, и только жестокие могут поддерживать верховенство. Закон власти начертан на звездах: Тяжелая жизнь порождает выносливых людей, и все хорошо, когда слабые отбраковываются. Поэтому имперские власти одобряют отвратительные лишения, в которых живет большая часть человечества, ведь страдания заставляют людей быстро взрослеть, а отчаяние - мать способностей. Многие дети в Империуме Человечества научатся выживать, сражаться и убивать в своей повседневной жизни, иначе поддадутся суровой реальности, которая не приемлет мирной робости.

Сироты в Схоле Прогениум учатся обращаться с оружием задолго до достижения десятилетнего возраста, и ситуация не сильно отличается на улицах городов-ульев или в диких племенных землях. Многие подданные Империума убивают кого-нибудь еще до достижения совершеннолетия, и почти все регулярно подвергаются кровавым побоям со стороны взрослых и участвуют в отвратительных детских драках, некоторые теряют глаза, пальцы и другие части тела в процессе. Многие из них также вступают в банды в раннем возрасте, потому что лучше быть в стае хищников, чем быть разодранным ими.

Когда безудержное насилие является такой неотъемлемой частью человеческого бытия, как можно увидеть что-то плохое в вербовке подростков и детей в ряды ополчения и более организованных вооруженных сил? Большинство культур в мирах и в космогородах Империума считают своих членов взрослыми к пятнадцати годам, но мало кто из них не задумывается о вооружении тех, кого они считают детьми. Во многих случаях имперцы предпочитают заполнять прорехи в рядах вооруженных сил правильно обученными детьми, а не обращаться к взрослым из слоев населения с ненадежным образованием в области имперской лояльности. Феномен детей-солдат является фактом жизни с незапамятных времен, и мало кто из людей задумывается об этом.

Именно поэтому детей-воинов можно встретить по всей галактике, служащих вместе со старшими в многочисленных полках Астра Милитарум, Силах планетарной обороны (СПО), гвардии благородных домов, племенных отрядах, легализованных уличных бандах и местных ополчениях. Здесь дети достигнут совершеннолетия и пройдут обряд посвящения в суровые воины, или погибнут, пытаясь. Многие подростки будут воодушевлены рассказами о боевых подвигах и мечтами о славе, и добровольно пойдут служить, часто соврав о своем возрасте и выдавая себя за более взрослых. Других насильно зачисляют в военные отряды - обычай, особенно распространенный во времена кризисов и массовых потерь. В конце концов, даже ребенок может стрелять из лазгана.

Взяв в руки громоздкое оружие, надев сапоги и форму з запасом на вырост, эти часто недоедающие мальчики и девочки с оружием нередко будут маршировать на бойнях с мрачными травмами и получать шрамы как физического, так и психического характера. Их ждет славная смерть, и шанс исполнить свою мечту дарован им Его Божественным Величеством. Многие дети-солдаты будут отобраны из различных имперских, планетарных и космических молодежных организаций, которые готовят детей и подростков к оружию, бою и суровой солдатской жизни.

По всему Империуму Человечества процветает бесконечное множество легенд о детях-солдатах, рассказывающих о галантности, самопожертвовании, долге и благочестии перед лицом ужасов и чудовищных врагов. Кто не помнит историй об отважных мальчишках и девчонках, которые вопреки всему уничтожали огромные танки и убивали свирепых чудовищ? Кто не помнит историй о храбрых детях, которые бросались на амбразуры вражеских орудий, чтобы дать возможность своим товарищам зачистить бункеры? Кто не слышал о пленных несовершеннолетних, которые умирали с именем Императора на устах, будучи разорванными на куски под садистскими пытками? Радуйтесь, ибо вооруженная молодежь Империума будет поддерживать эти гордые традиции и сражаться за свой род и повелителя! Радуйтесь, ибо слава принадлежит им в бою! Радуйтесь, ибо детство потрачено с пользой!

Таковы жизни бесчисленных миллиардов детей солдат, несущих службу на просторах священных владений Бога-Императора. Такова смерть тех, кто пал, сражаясь за дело Святой Терры. Такова воля Императора.

Воистину, человечество наделено боевым духом, который ярко горит от колыбели до могилы. Ибо не только родители отдают своих сыновей и дочерей, но и подростки добровольно идут в армию Империума. Разве это не знак избранности человечества? Разве это не доказательство праведности нашего дела? Разве это не знамя, вокруг которого можно сплотиться? И вот весть об этом разнеслась: Император человечества хочет видеть вас с оружием в руках! Ибо какая сила во Вселенной может остановить мощь человечества, истинно единого, подчиненного Императору и готового принести себя в жертву, независимо от возраста?

Так великая трагедия страданий, смертей и украденной невинности повторяется снова и снова по мере того, как сменяются века, а угасающая эпоха Империума становится старше с очередным тысячелетием, очередным годом массовых захоронений и неслыханного горя, очередным днем резни и крови. Ибо Империум Человечества не остановится ни перед чем, чтобы сохранить свое господство власти и ненависти, и он без колебаний накормит мясорубку все большим количеством солдат для компенсации бездарного планирования. Да, на карту поставлено выживание самого человеческого вида, но более насущным вопросом для его хозяев является необходимость сохранения имперского правления и имперской силы ради них самих.

Забудьте на мгновение о сияющих рыцарях и гордо раскрашенных доспехах. Если вы хотите представить себе реальность войны в Империуме Человечества, то представьте детей в форме рядом со взрослыми солдатами, с оружием в руках, когда они вступают на ничейную землю, испуская пылкий боевой клич, когда их охватывает огненный шторм: «За Императора!».

Таково безумное состояние человека в самом мрачном будущем. Таково развращение, которое ожидает наш вид.

На дворе сорок первое тысячелетие, а вокруг только война.