Две империи

«Форрикс не глядя узнал транспорт, заходивший на посадку, и пока другие более впечатлительные натуры задирали головы, таращась на спускающегося к Иерихонским Водопадам левиафана, сам он испытывал только раздражение из-за того, что судно опоздало почти на тридцать шесть секунд. Воздух сотряс стон, как будто мир раскололся на части, затем послышался протяжный скрип массивных органических поршней и зубчатых колес, заглушивших низкое гудение устройств, благодаря которым чересчур громоздкое судно могло летать. Во вселенной не было ничего, подобного этим древним и загадочным механизмам: созданные специально для этого корабля, они представляли собой смесь органических элементов и технологии давних времен. В их создании слились воедино достижения биологической сверхэволюции, колдовство и инженерный гений, а физическим принципам, лежавшим в основе их действия, не было места в природе. Форрикс прекрасно знал, что производство подобных устройств было возможно только в Оке Ужаса — той области космоса, где варп прорывал ткань реальности и отменял все ее законы, области, которую легионы Хаоса сделали своим домом.

Зловещая тень остановилась, но оглушительный скрежет не прекращался, и Форрикс посмотрел вверх, чтобы убедиться, что корабль сохраняет предписанную высоту. Груз в его трюмах был крайне важен для успеха всей кампании.

Огромный корабль внешне напоминал горный утес, который перевернули на бок и на многие тысячелетия оставили лежать в глубинах бездонного океана. Черный глянец его древней поверхности, похожий на панцирь какого-то омерзительного насекомого, был усеян порами, наростами и сочащимися жидкостью отверстиями, а брюхо испещрили подобные сфинктерам углубления, блестевшие в жарком мареве.

Когда-то этот корабль странствовал в ледяной пустоте космоса от галактики к галактике, пересекая неизмеримые расстояния, и служил домом для миллиардов существ, чье сознание, слившееся в коллективный разум, подчинялось лишь одному инстинкту — поглощать органическую материю и множиться. Каждая особь в этом едином сознании действовала в полном подчинении титаническому сверхразуму, и, дрейфуя от планете к планете, корабль оставлял за собой лишь безжизненный камень. Кузнец войны положил этому конец, заразив нервную систему корабля тем же техновирусом, что поражал безумных облитераторов; так была прервана жизненно важная для улья связь с родительским кораблем и разрушен защитный кокон общности.

Никто не смог бы сказать, как долго космический левиафан сопротивлялся инфекции, но в итоге колдуны Кузнеца войны сломили его защиту и, когда сознание его почти угасло, переправили остов в Око Ужаса.

Возможно, живой корабль надеялся, что ему окажут помощь, но в этом случае его ждало жестокое разочарование. Оскверненный и изуродованный, теперь он был вынужден подчиняться желаниям Кузнеца войны и стал лишь одной из шестеренок в механизме, воплощающем его грандиозный план.»
Железный Шторм. Грэм Макнилл

Ирония, что примерно так все и произошло, просто уже в 42 миллениуме.


Жиллиман никогда не читал лежавшую в шкатулке книгу. Он отказался от этого в те времена, когда она была впервые напечатана. Никогда не принимавший подобного решения в отношении любой другой книги, её он демонстративно игнорировал. Тогда в эпоху Просвещения Жиллиман всегда считал себя, одним из самых рассудительных примархов. Он был человеком познания, рациональность стала его первым и последним убежищем, и всё же он открыто порицал эту работу. Почему? Он сделал так, чтобы угодить Императору, как и всё, что он тогда делал, но это не было единственной причиной. Он должен был составить собственное мнение. Он должен был прочитать аргументы и рассмотреть их, а не отклонять. Кредо Имперской истины, которого он так упорно придерживался, было именно что кредо. Оно было испорченным и в значительной мере основано на лжи.

Его отказ представлял собой просчитанное оскорбление. Они с Лоргаром никогда не сходились во взглядах. Жиллиман был рационалистом, Лоргар – искателем метафизических истин. Вера была его способом мышления, и Жиллиман презирал её. Манера войны Несущих Слово раздражала его. Как мелочно с его стороны. Он знал, что, отвергая верования брата так резко, он ускорил конец всего, во что верил Император.

Декларативно верил, поправил себя Жиллиман. У него никогда не было возможности поговорить с Императором о правде. Война помешала этому, а когда она закончилась, Император оказался за пределами общения. Только один раз по возвращению на Терру Жиллиман находился в Его присутствии, и получил от создателя нечто большее, чем молчание.

Он вспомнил о встрече, как часто делал, всё ещё не способный примирить то, что, как ему казалось, он увидел, с тем, что должно было быть возможным.

“Возможно, – подумал он, – я не прочитал её, потому что боялся, что Лоргар прав”.

Как я могу знать, не прочитав её? Его беспокоило не то, что он обидел Лоргара, а то, что он отказался от своей интеллектуальной строгости. По-своему он был таким же фанатиком, как и Лоргар.

Теоретически я должен это исправить. Практически я должен это прочитать.

Жиллиман открыл крышку шкатулки. Книга была тонкой и лежала в неглубоком отделении, по-прежнему омываемая светом стазисного поля. Она была старой, почти такой же старой, как и он. Вместе они были реликвиями другой эпохи, потерянными во времени вещами.

....

Он взял её. Кожа была сухой и отслаивалась. Бумага пахла, как и должна пахнуть старая бумага: затхлой резкостью, запахом скрытой мудрости и умирающих воспоминаний.

Спустя десять тысяч лет после того, как Лоргар Аврелиан коснулся пером бумаги, чтобы написать этот трактат, Жиллиман начал читать его.

Возрадуйтесь, ибо я принёс вам славную весть.

Бог среди нас.

Такими были первые две строки Lectitio Divinitatus.

Эээ ладно, я понял