wh books sanguinius

«ФАБИЙ БАЙЛ: ЖИВОДЁР» | (FABIUS BILE: MANFLAYER)

Фабий Байл вернулся из Комморры несколько столетий тому назад, и с тех пор, уединившись, целиком и полностью посвятил себя работе над созданием «новых людей». Однако когда его созданиям начинают угрожать злобные гомункулы Тринадцати Звёзд, «Живодёр» вынужден ради спасения всего, что он создал, начать поиск новых союзников и даже обратиться за помощью к старым врагам. Хомо Новус должны выжить во чтобы то ни стало… ради этого Фабий Байл готов пожертвовать собственной жизнью.



ГЛАВА I
ГЕНОХРАНИЛИЩЕ

Эмиль не отрывал глаз от спящего бога и размышлял о том, какова же на вкус его плоть. Смахнув с прозрачной поверхности генобака толстыми пальцами конденсат, он всмотрелся в лицо лежащего внутри создания. Оно было худощавым, с острыми чертами – молодой человек определённо был не слишком привлекателен. Правда, Эмиль знал, что принимая во внимание его собственную внешность, не ему судить о таком понятии как привлекательность.
Огромный и грузный Эмиль был похож на слона. Внешне он ничем не отличался от обычного, заплывшего жиром состоятельного представителя аристократии, коих во владениях Империума было не счесть. Впрочем, его создатель позаботился о том, чтобы за обманчивой внешностью Эмиля имелось кое-что ещё. Под аккуратно выращенными наслоениями жира скрывались могучие, генетически аугментированные мышцы и крепкие кости.
Он был рождён в баке. Точно так же как и то существо, на которое он сейчас смотрел. Прежде, до того, как Благодетель наделил его силой, его жизнь была иной, полной невзгод и лишений. Но в день буйства огня и крови явился Благодетель и забрал Эмиля вместе со всеми остальными. Их было несколько сотен, некоторые из них были ещё совсем детьми.
Под аккомпанемент криков и воплей родителей, гибнущих от фленшерных ножей братьев Благодетеля, Эмиля вместе с другими детьми повели на борт транспортного судна. Он уже успел позабыть голос матери, её прикосновения, но зато хорошо запомнил довольное лицо Благодетеля в тот день, когда Эмиль, пронзительно кричащий и совершенно не понимающий, что происходит, вывалился вместе с потоком воды из генобака. Запомнил он и похвалу за первого задушенного мутанта. И боль от ударов – то было наказание за убитого товарища из своей же группы.
Эмиль довольно улыбнулся приятным воспоминаниям и облизал выпяченные губы. Ещё в раннем возрасте он осознал, что обладает омофагным даром познания. С едой он приобретал и знания. Чем больше он ел – тем больше узнавал. И чем больше он узнавал, тем сильней становился его голод.
Из уголка рта потекла тонкая струйка слюны и он небрежно смахнул её повязанным на шее платком. Он знал, что его рассуждения являлись богохульством, ибо именно он отвечал за этого клона. Благодетель доверил ему охранять генохранилище и всё его содержимое. Он оторвал, наконец, взгляд от неподвижного клона и огляделся по сторонам.
Вдоль стен тянулись полки с генетическими образцами. Стазисные колбы были запитаны от мощных генераторов, внутри которых находились органы и геносемя.
Установленные на эластичные концентраторы стойки с клонированной плотью едва заметно вибрировали. Очищенные от плоти кости непрерывно перемалывались и подавались в бурлящий химический раствор, где с треском формировалась гидросмесь кальция для её дальнейшего использования. Промышленные механизмы издавали приглушенный гул, производя компоненты для модификации и усиления связок и прочих боевых улучшений. Повсюду был слышен жалобный стон созданных в генобаках рабов, которые суетливо бегали по помещению и занимались сборкой деталей или же прикрепляли их к наполовину собранным скелетообразным рамам. Некоторые из них контролировали процесс выращивания нейронных сетей в лотках, или же программировали когитаторы, которые управляли производственными процессами.
Это место, во всех отношениях, являлось настоящей сокровищницей. И он был драконом, который её охранял.
Он был не одинок, были и другие такие как он. Его братья и сёстры, ставленники Благодетеля, посаженные им в каждом уголке галактике во время его великих скитаний. И все они охраняли подобные хранилища. Некоторые из них размерами превышали укрытие Эмиля, другие же были не так велики. Однако все они были одинаково ценны. И все были одинаково важны для величайшего замысла Благодетеля. И в каждом из них спал бог.
— Патер Мутатис, — пробормотал он себе под нос и практически против своей воли снова обернулся к генобаку и взглянул на его содержимое. У Благодетеля было множество тел – и юных, и старых. Все они являлись копиями и спали до тех пор, пока ему не заблагорассудится их разбудить. Все они были Благодетелем, во всех отношениях. Ибо чьё то было лицо, как не его? И в чьи одеяния он был облачён, как не в его?
Его взор переместился на вход в запертое хранилище, которое находилось в самом конце сокровищницы. Открыть его мог лишь тот, чьи биометрические параметры соответствовали Благодетелю. Эмиль поцокал языком и задумался, причём не в первый раз, о том, сможет ли он отпереть эту дверь если вкусит плоть клона Благодетеля. Соблазн познать скрытые за ней тайны был очень велик.
Его размышления прервал тихий перезвон подкожного вокс-импланта.
— Чего? — прорычал он в ответ, не скрывая раздражения от того, что его прервали. Вернув генобак на место в нишу он закрыл за ним дверь.
— Губернатор Варгас, противник прорвал орбитальный оборонительный периметр и сейчас входит в тропосферу в точке Т-минус…
Эмиль, недовольно фыркнув, отключил связь. Голос вокс-оператора звучал испуганно. Впрочем повод, похоже, действительно имелся.
Внушительные оборонительные системы Белегаста впечатляли. Эмиль знал это, потому как сам их и спроектировал и сам же вычислил позиции орбитальных батарей, сеть которых, согласно его замыслам, должна была окружить приближающегося врага и тогда неприятель оказался бы в ловушке перекрёстного лаз-огня и залпов торпед.
Он подошёл к когитатору, оттолкнув работающего за ним раба в сторону, и его пальцы тут же заплясали по клавишам. Спустя несколько мгновений перед ним появилась гололитическая сенсорная карта Белегаст-Примус. Эмиль быстро скомпилировал донесения о текущей ситуации. Стратегическое планирование являлось одним из множества навыков, кои он получил от поверженных противников, поэтому он сразу же разгадал замысел врага. Атакующим каким-то образом удалось заглушить часть датчиков и пробить брешь в планетарной оборонительной сети. И теперь их силы использовали эту лазейку чтобы добраться до поверхности планеты и рассеяться. Всё говорило о том, что это не полноценное вторжение, а обычный набег. Что ж, не впервой. Белегасту уже доводилось отражать подобные налёты, выстоит он и в этот раз.
Он активировал вокс-канал и подключился к командной частоте, заглушив голоса всех участников вокс-обмена.
— Поднять в воздух оборонительные звенья Браво и Эксель, код авторизации Варгас-Эпсилон. Командующий Де Кальб?
— Губернатор? — голос Де Кальба прозвучал скорее удивлённо, нежели почтительно. Эмиль мысленно велел себе не забыть наказать его когда всё закончится. И если он останется жив.
— Я хочу чтобы вы…
Его оборвал громкий звук статических помех, быстро превратившийся в издевательский смех. Он быстро проверил вторичные и третичные частоты, однако результат был один и тот же – вторгшиеся захватчики заглушили все частоты. Эмиль выругался и со злости ударил кулаком в стену, оставив на бронированной панели вмятину. Рождённые в баках рабы, слишком хорошо знакомые с крутым нравом своего господина, в ужасе бросились в разные стороны.
Неважно. До тех пор, пока хранилище защищено, планета может пылать сколько угодно. Даже если терпеть подобное безобразие было совершенно невыносимо. Ведь именно ему, в конце концов, придется объяснить…
Неожиданный звук прервал его размышления.
Он обернулся. Вокруг входа в запертое хранилище начал клубиться дым. Что-то горело. Он принюхался. Какой-то режущий инструмент. Возможно, дуговой плазменный резак. Внутри кто-то был. Кто-то, кто там быть не должен.
Он на секунду задумался, а не позвать ли на помощь охранников, дежуривших снаружи помещения? И тут же отбросил эту идею. Разве он не один из детей Благодетеля? Разве он не превосходит любое создание, что ходит или ползает на просторах галактики? С кем бы ему не довелось встретиться, сил справиться с противником ему хватит.
Издав тихий и протяжный рык он ринулся в сторону входа в хранилище. По-прежнему запертая дверь рухнула на пол и Эмиль слегка вздрогнул. Клубы дыма заполонили помещение, но ему они помехой не были и он без труда разглядел шипастые фигуры, ринувшиеся в проход.
К своему несчастью, они увидели его только тогда, когда было уже совсем поздно. Мгновение спустя он оказался среди врагов, круша тяжёлыми кулачищами их доспехи. Тела жертв разлетались во все стороны, гулко врезаясь в стены. Тех, кто просто падал на пол, он давил своей тяжёлой поступью. Зашипело осколковое оружие, пронзая плоть Эмиля, и яростный вопль вырвался из его глотки. Однако слои жира защищали его не хуже панцирного доспеха, а скорость, с которой он двигался, не оставляла успевшему сделать выстрел противнику шансов выстрелить снова.
Эмиль метался в толпе, расправляясь с врагами, и те, дрогнув, обратились в бегство. Охваченный горячкой боя, Эмиль бросился за ними. Но когда он увидел, что скрыто в хранилище, он тут же удивлённо замер на месте.
У дальней стены помещения возвышался мерцающий портал из призрачной кости с опущенной металлической рампой. А за его молочной пеленой можно было рассмотреть рифлённые каньоны Паутины. Однажды он уже видел их, и тогда они произвели на него впечатление заброшенных охотничьих угодий.
Впрочем, теперь добычи там хватало. Друкхари продолжали выходить из портала и он крепко стиснул зубы. Прагматизм боролся с кровожадностью и, наконец, одержал верх. Отбросив в сторону искалеченное тело ксеноса он, развернувшись, бросился наутёк.
— Это значит так вы встречаете гостей?
Слова были произнесены на Высоком Готике с необычным акцентом. Эмиль невольно обернулся. Худая и высокая друкхари, один глаз которой скрывал причудливый монокль, держала направленный ему в голову тяжёлый пистолет.
Эмиль, зарычав, прыгнул.

Спойлеры к книге "Сигизмунд: Вечный Крестоносец":

Структура повествования построена в виде интервью, которое даёт Сигизмунд Соломону Воссу на закате Великого крестового похода после Улланора. Это означает, что в книге много интермедийных глав, в которых Восс пытается прояснить, или Сигизмунд проясняет, что-то, что произошло, или значение чего-либо.

В рамках истории о том, как Сигизмунд стал Сигизмундом, мы увидим множество ключевых моментов из его жизни.

-Мы видим Сигизмунда в трущобах через несколько лет после событий рассказа "Чемпион клятв", и как он до сих пор защищает сирот. Важным моментом является металлический прут, которым он прикасается к своей голове в качестве ритуала, который он перенял у Теры.

-Мы видим, как он был завербован из трущоб 8 легионом, и как он рассматривает эту вербовку как похищение. Мы узнаем, что Сигизмунд получил свои имплантаты на Луне, где его приписали к 7-му легиону из-за ряда физических и психологических показателей. Затем его отправляют на тренировочную площадку, где он встречает Гельдорана и Фафнира Ранна. Позже Френч заявляет, что Архам (оригинальный) служит на несколько лет дольше, чем Сигизмунд, так что временная шкала здесь не нарушается. В любом случае, они продолжают проваливать тесты, потому что Сигизмунд сосредотачивается на себе, пока грубая оценка Ранна не заставляет Сигизмунда пересмотреть приоритеты и работать в команде.

-Мы видим, как Сигизмунд впервые попадает в Храм клятв на церемонию. Каждый Имперский Кулак, который никогда не встречался с Дорном, отправляется в Храм, чтобы подтвердить ему свои клятвы и принести с собой имена погибших товарищей. Именно здесь Сигизмунд решает, что хочет стать храмовником. Это повествование переплетается с "Чемпионом клятв". Мы также узнаём м имя бывшего Магистра Легиона, который является нынешним Лидером храмовников.

-Дорн замечает Сигизмунда после того, как ему приходится сразиться с чемпионом Железных Рук из-за разногласий между двумя Примархами в плане стратегии. Сигизмунд - единственный выживший после засады, устроенной Империей машин Астрании (по сути, ответвлением Марса). Механикум считают их еретиками и вызывают Ферруса, чтобы тот уничтожил все их технологии и граждан, не предлагая согласия. Дорн считает это противоречащим духу Крестового похода и вмешивается. Хорусу приходится играть посредника, хотя он и согласен с Дорном. Сигизмунд должен дать свою оценку и делает это, и Хорус спрашивает его мнение. Сигизмунд рассказывает им, как победить, Хорус соглашается (с некоторыми поправками), а Ферруса это бесит.

-После кампании Феррус заставляет своего лучшего бойца бросить вызов Сигизмунду. Он хочет унизить Сигизмунда, чтобы доказать слабость взглядов Дорна. Сигизмунду приходится нелегко, но он побеждает. Феррус вмешивается в дуэль, говоря, что этого достаточно. Сигизмунд говорит ему, что всё кончится тогда, когда чемпион сдастся. Феррус говорит, что тот не сдастся, пока сам примарх ему не прикажет, и спрашивает, действительно ли Сигизмунд убьёт своего брата Астартес. Сигизмунд отвечает, что не хотел бы, чтобы сегодня кто-либо из Астартес умер из-за гордыни. Феррус уступает, его чемпион сдаётся, и он уходит, а Хорус разговаривает с Феррусом, чтобы успокоить его. В этот момент Дорн, кажется, узнает в Сигизумнде будущего Первого капитана. Нужны стальные нервы и смелость, чтобы сказать разгневанному Феррусу уступить (хоть и вежливо).

-Мы видим, как Сигизмунд (теперь капитан храмовников) находится вместе с Пожирателями Миров, его первая встреча с Кхарном, их связь друг с другом и первый раз, когда Сигизмунд надевает цепи на руку. Кхарн даже упоминает, что у него есть острое чувство, что он пожалеет об этом. После этого мы видим приземление Сигизмунда на Черут (прямо перед событиями «Тёмного короля») и его дуэль с Севатаром. Здесь Френч хорошо передаёт технику дуэли. Сигизмунд и Кхарн соглашаются сражаться до тех пор, пока другой не сдастся, но Ранн говорит, что других ударов не будет. Севатар просто пожимает плечами и делает замечание о том, что Первый капитан не должен драться; на самом деле он никогда не соглашается на это. После удара головой Севатара Ранн говорит, что Севатар проигрывает, на что Севатар отвечает, что может быть, но он не проиграл, прежде чем он поворачивается, чтобы уйти с комментарием о том, что даже если можно начать битву с честью, они никогда не заканчиваются таким образом. Даже когда Восс сообщает Сигизмунду, что он выиграл, Сигизмунд не согласен.

-Последняя часть истории происходит на Улланорском Триумфе. Мы видим, как Сигизмунд чувствует, что всё меняется, и как проходит Триумф, и как Сигизмунд на самом деле не может вспомнить, что сказал Император, а только чувства. Позже он наблюдает за тем, как Император разговаривает с Хорусом и Дорном. Затем Император обходит комнату и разговаривает со всеми избранными телохранителями Примарха. Он добирается до Сигизмунда и говорит о том, что, по его мнению, будет только война, но скоро может наступить и мир. Сигизмунд только кивает.

-Восс спрашивает его, говорил ли ему Император что-нибудь ещё. Сигизмунд встаёт и говорит, что ему нужно продолжать свою работу. В следующей главе показано, что Император сказал кое-что ещё. Сигизмунд видит себя в одной из старых лачуг, где он хранил черный металлический прут для борьбы с бандами. Император спрашивает, может ли он присесть и поговорить. Сигизмунд быстро замечает, что они не там, а на Улланоре. Император берет металлический прут, который хранил Сигизмунд, и осматривает его. Сигизмунд спрашивает его, действительно ли будет мир. Император вручает ему прут и велит спросить у меча. Сигизмунд берёт его и прикасается к голове в знакомом ритуале.

Конец.

Мортарион проти Хана

Взято у Аrt of War

Он должен был быть мертв. Это должно было закончиться давным-давно, Джагатай остался бы лишь кровавым пятном разорванной кожи и фрагментами доспехов на полу. И все же, невероятно, он всё ещё был жив, всё ещё сопротивлялся. Должно быть, обе его руки были сломаны, сросшаяся грудная клетка раскололась, меч был зазубрен и затуплен, и все же он продолжал сопротивляться.
Наблюдать за этим приносило практически физическую боль . Примарх Пятого снова на коленях после того, как его швырнули через половину посадочной площадки, изо всех сил пытаясь подняться. Кровь, вытекающая из каждой прорехи в броне, была такой обильной, что невольно задаешься вопросом, сколько ещё её могло остаться внутри него. Целые части его пластины из слоновой кости свободно болтались на похожих на сухожилия ремнях, хлопая, пока он шатался.
И несмотря на всё это, он продолжал говорить. Поток мелких насмешек и пренебрежения не прекращался. Даже когда Мортарион обрушил на его помятый шлем град ударов, впечатал его глубоко в разбитый рокрит, колкости продолжали слетать с губ Джагатая, иногда едкие, иногда жестокие, иногда просто детские.
— Просто сними эту чёртову маску. Я хочу видеть твое выражение лица, когда я убью тебя.
— Твоя вонь хуже, чем на Улланоре. А тогда она была просто невыносимой.
И тот, что ранило сильнее всего, при всей своей очевидности.
— Я должен был сразиться с Магистром Легиона. Я должен был сразиться с Тифоном.
Это было по-детски. Это было ниже их обоих. К тому времени Мортарион забыл про гнев и излучал своего рода презрительную усталость. Впереди его ждали более великие свершения. Эта мелкая драка не должна была иметь значения. Всё должно было закончиться давным-давно. Энергия по-прежнему пульсировала в его организме, словно сырой прометий, варп по-прежнему оживлял каждое его движение, его армии по-прежнему удерживали свои позиции против неуверенной атаки Белых Шрамов, но теперь это бесило его, сводящая с ума преграда на дороге, которую просто невозможно было убрать.
Поэтому он вернулся в бой — два больших шага, чтобы набрать момент, а затем действительно жестокий удар наотмашь Тишиной, который сорвал шлем Джагатая с его головы и заставил его тело взметнуться вверх. Хан снова рухнул на палубу, распластавшись на спине, каким-то образом удерживая свой хрупкий клинок, даже когда Мортарион навис над ним, ударив древком косы в незащищенный живот врага. Джагатаю удалось увернуться в последний момент, но Мортарион нанёс ему сильный удар ногой по лицу, сломав нос и скулу.
Полуслепой и контуженный, Джагатай взмахнул своим клинком, зацепив Тишину и вырвав её из хватки Мортариона. Выпустив древко из рук, Мортарион резко рухнул вниз, яростно молотя бронированными перчатками, нанося удары по горлу Хана, по его груди, по его изуродованному лицу. Сжатые кулаки летели один за другим, едва сдерживаемые руками Джагатая, разрывая остатки этого прекрасного лакированного керамита и заливая их обоих новыми сгустками горячей крови.
Хан ни на секунду не переставал сопротивляться, но теперь это превратилось в по-настоящему жалкое зрелище. Он поймал один из кулаков Мортариона, но другой вонзился ему глубоко в живот, разорвав что-то внутри. Джагатай попытался подняться, но Мортарион пренебрежительно швырнул его вниз, сломав ему позвоночник. К тому времени они оба ревели, Мортарион от неудовлетворённой ярости, Хан от агонии. Вот до чего они дошли – драться на заброшенном космопорте, словно бадиты с мира-улья, избивая и терзая тело перед собой, пытаясь разорвать его на части голыми руками.
Отпрыски Императора, повелители галактики.
Тяжело дыша, чувствуя, что его сердце вот-вот разорвётся, Мортарион наконец прекратил шквал ударов. Первая боль от изнеможения пробежала по его рукам, его зрение немного поплыло. В конце концов, в нём всё ещё было что-то смертное, что-то, что могло познать усталость. Он болезненно встал.
Джагатай ещё дышал. Каким-то образом среди болота запекшейся крови, которое когда-то было гордым ликом, воздух всё ещё всасывался, слабо пузырясь среди плавающих осколков костей.
Мортарион заковылял к своей косе, снова поднимая её, готовясь положить конец гротескному зрелищу.
— Я думал, ты будешь танцевать, — снова сказал он, искренне озадаченный. — Ты просто… принял всё. Ты потерял рассудок?
Джагатай начал кашлять, посылая новые кровавые струи на развороченную землю. Его разбитая перчатка все еще сжимала рукоять клинка, но рука, должно быть, была сломана во многих местах. Мгновения спустя, пока он плёлся назад, Мортарион понял, что звук был горьким смехом.
— Я… впитал, — прохрипел Джагатай, — эту… боль.
Мортарион остановился.
— Что ты имеешь в виду?
— Я… знаю, — сказал Джагатай, его голос звучал невнятно.
— Терминус Эст. Ты… сдался. Я… нет.
И тут он усмехнулся — его разбитые губы, ободранные щеки, его единственный видящий глаз скривились в искреннем, злобном удовольствии.
—Моя выносливость… превосходит твою.
Так вот во что они все верили. Не в то, что он сделал то, что должен был. Не в то, что он пожертвовал всем, чтобы сделать свой Легион непобедимым, даже страдая от позора использования Каласа в качестве инструмента, даже обрекая себя на постоянную душевную муку демонизма, чтобы никто, даже его отец, не смог отменить это изменение.
Они верили в то, что он был слаб.

Ярость Мортариона хлынула наружу. Он поднял Тишину двумя руками, направив острие на смеющегося Хана, больше не думая ни о чем, кроме того, как коса пронзает грудь противника. И поэтому он не заметил, как Хан жал рукоять меча, мерцание белой стали, стремительный толчок от палубы и взмах мастерского клинка. Белый Тигр вонзился глубоко под единственный сегмент брони Мортариона, который Хану удалось выбить, посылая вспышку боли прямо в его напряженный торс.
Тишина не попал в цель, когда Мортарион вздрогнул от удара меча. Мортарион отшатнулся, из глубокой раны сочилась кровь. И тут, к его удивлению, Хан снова поднялся на ноги, всё ещё истекающий кровью, всё ещё израненный, но уже приближающийся к нему. Мортарион, внезапно усомнившись даже в показаниях своих чувств, пошатнулся, снова вступив в контакт, делая то же, что и раньше, — бросаясь прямо на врага, доверившись своей колоссальной силе, — и только тогда осознал, насколько он был истощён тем, что произошло раньше.
И тогда – тогда – Хан начал танцевать. Никакой красоты в этом не было, её у него отняли, но всё с той же неземной плавностью, с этой завораживающей силой, кажущейся застывшей на одном месте, навлекающей на себя удар, только для того, чтобы оказаться в ширине ладони от тебя, ровно настолько, чтобы пробить твою защиту и отрезать кусок от тебя. Он всё ещё мог это сделать. У него ещё что-то осталось.
— Когда мы проделываем это с нашими кораблями, — прорычал Хан, уже не смеясь, а теперь смертельно серьёзно, — мы называем это зао. Долото.
Мортарион неуклюже взмахнул косой и промахнулся. Клинок дао снова ударил его, оставив глубокую рану на вытянутой руке.
Изменение было завораживающим. Хан всё ещё был на грани смерти, всего в одном хорошем ударе от уничтожения, но он снова двигался, всё быстрее и быстрее, поскольку физиология примарха делала то, для чего была предназначена: поддерживать его жизнь, поддерживать его клинок в рабочем состоянии, поддерживать его в бою.
Мортарион зарычал, снова замахиваясь косой, чувствуя, как кричат его усталые мышцы, хотя его разум содрогнулся от осознания всего происходящего. Он должен был предвидетьэто. Ему не следовало вестись на эти подколы.
Их клинки снова столкнулись, зарычав во взрыве смешанных детонаций варпа, и они оба пошатнулись от удара, едва удерживаясь на ногах.
Он получил повреждение. Это ранило его.
И Хан оправился быстрее, его сломанные лодыжки каким-то образом пронесли его по развороченной земле быстрее, чем Мортарион успел среагировать. Когда дао снова лязгнул о косу, брызнула кровь, но это была уже не только кровь Джагатая.
Мортарион развернулся на пятках и отбросил Хана. Примарх упал, но он снова встал, шатаясь от катастрофических травм, словно пьяный, на опустошённом лице застыло мучительное выражение, но он всё ещё боролся с ужасающими повреждениями. Словно какой-то злобный дух оживлял его сейчас, подталкивая его истерзанное тело вперёд, пока оно не достигло необходимого искупления.
Меч вращался быстрее, расплываясь в двоящемся взоре Мортариона, и его было трудно остановить. Двое из них обменялись сокрушительными ударами, срывая куски бесценной боевой брони, разбивая фиалы, разрывая кабели и цепи. Их плащи были разорваны в клочья, их убранство уничтожено, их обнаженные тела выставлены напоказ в пятнах крови, полотнах содранных мышц, их притязания отброшены назад к изначальной истине — что они были диким оружием, пронумерованными клинками невольного бога.
Мортарион всё ещё был больше. Он по-прежнему был сильнее, чем больше черпал сверхъестественных даров, но теперь всё, что он чувствовал, было сомнением, сотрясаемым безжалостной яростью человека, который никогда не был чем-то большим, чем легкомысленным, самоуверенным и ненадёжным. Всё, что Мортарион мог сейчас видеть, это тот, кто хотел убить его — кто сделал бы что угодно, пожертвовал бы чем угодно, сражался бы с собой до предела своих физических возможностей, уничтожил бы своё тело, своё сердце, свою душу, просто ради удовлетворения своих клятв, которые он дал в пустоте.
— Если ты знаешь, что я сделал, — закричал Мортарион, продолжая сражаться сквозь этот холодный туман нерешительности, — тогда ты знаешь правду, брат — я больше не могу умереть.
И тут словно был дан сигнал. Окровавленная голова Хана поднялась, остатки его длинных волос свисали спутанными локонами.
— О, я знаю это, — пробормотал он с самым полнейшим презрением, которое когда-либо проявлял. — Но я могу.
Затем он бросился вперёд. Его сломанные ноги всё ещё несли его вперёд, его сломанные руки всё ещё держали его клинок, его наполненные кровью лёгкие и продырявленное сердце всё ещё давали ему достаточно силы, и он подошёл ближе.
Если бы он был в лучшей форме, то этот ход было бы трудно отразить, но он уже был немногим больше, чем трупом, сшитым силой воли, и поэтому Тишина поменяла положение, поддев Хана под лишённое брони плечо, и пронзая его.
Но это не остановило Хана. Парирование было замечено, запланировано, и поэтому он просто продолжал наступать, протащив себя по всей длине лезвия, пока коса не выступила из его разорванной спины, а Белый Тигр плотно прижался к шее Мортариона. На мгновение их лица столкнулись — теперь оба трупы, обескровленные, лишённые жизни, существующие только как маски чистой мести. Всё их величие было сорвано, разбросано по утилитарному рокриту, остались только желание, насилие, грубая механика презрения.
Это заняло всего долю секунды. Глаза Мортариона расширились, когда он понял, что не сможет вовремя отшвырнуть брата. Глаза Хана прищурились.
— И в этом разница, — выплюнул Джагатай.
Он полоснул своим дао, аккуратно перерезав шею Мортариону во взрыве чёрной желчи, прежде чем рухнуть в варп-взрыв, который ненадолго превратил посадочную площадку в самый яркий объект на планете после измученной души самого Императора.