librarium Каин

Как Тау и Империум за проклятую планету воевали.

I.

Стоя на мостике «Полифема», Капитан сжимал штурвал так крепко, словно готовился к натиску бури, хотя здесь никогда не бушевали штормы. Он занимал пост, положенный ему по праву и призванию, и уже довольно долго не двигался с места. Он не мог точно определить, как давно находится здесь, сколько дней корабль провёл в ловушке или как много членов экипажа умерли с тех пор, как озеро завладело ими всеми. Время стало таким же ненадёжным, как скользкая, покрытая липким илом палуба его судна. Иногда ход событий отшатывался назад, и мертвецы, восстав, снова выполняли свои обязанности, а потом внезапно дёргался вперёд и выплёвывал новую чахлую зарю сразу после предыдущей, лишая их ночной передышки. Капитан лишь смутно помнил войну, которую его полк вёл на этой затопленной планете, да и в целом большинство событий прошлого почти стёрлись у него из памяти. Он сомневался во всём, кроме своего святейшего долга и необходимости выдержать испытание ради того, чтобы исполнить оный.

«Я завершу таинство, — пообещал Капитан озеру, как уже делал много раз до того… и после. — Я всё исправлю».

Несомое им бремя наделяло его бытие такой осмысленностью, какую большинство душ не обретали никогда, — хотя лишь немногие осознавали, что пусты, или желали заполниться, особенно если мельком замечали цену, — однако он не сетовал, даже наоборот. Он ведь не всегда господствовал над этой канонеркой, как и над таинством. Бывший командир корабля, благочестивый, но недалёкий деспот, до сих пор пребывал на мостике, вотканный в дальнюю переборку сетью грибков, выросших из его трупа. Переплетение опухолей пульсировало, хрипело и порой источало странные грёзы, так что, возможно, его носитель не совсем умер. Капитану нравилось думать, что он освободил своего предшественника, когда располосовал его, открыв щели для новых возможностей. Безжизненное тело испускало свет, омывая мостик лучами кислотных оттенков, от которых переливался насыщенный спорами воздух. Прекрасная картина, верный призрак милости Бога-Императора…

«Наш владыка щедр», — подумал Капитан, наслаждаясь пречистым смрадом. В его вере этот дурной запах играл роль благовоний, озеро — алтаря, а Спящий-под-Водами — святого духа.

— Как вверху, так и внизу, — прохрипел он, заплевав иллюминатор перед собой слизью с капельками крови.

Затем Капитан трепетно пронаблюдал за тем, как мерзкие брызги сливаются на стекле в очередной узор. Скверна рисовала карту этого мира, где отображались русла изменчивых судоходных путей и возможности, сплетаемые ими. Разумеется, читать схему мог только он, — вот почему его избрали. Именно его откровение сначала охватило всех членов экипажа, когда предыдущий командир отверг сакральность озера, а затем связало их в общем предательстве. Каждый из них вонзил клинок в сердце старого еретика и присягнул на верность новому порядку.

— Я всё исправлю! — поклялся Капитан вслух.

Исторгнув эти слова, он зашёлся в приступе кашля и изрыгнул на иллюминатор гнусь, образовавшую ещё невиданную конфигурацию. Следом он прищурился, заметив в слизи нечто неожиданное: синеватое пятнышко, которое быстро двигалось по спирали к центру карты. Возможно, это и есть тот знак, что являлся ему в видениях? Капитан с волнением и упоением следил за крупицей, опасаясь нарушить ход гадания, а затем содрогнулся, когда она завершила странствие.

«Наконец-то».

Он оторвал руки от штурвала. Хотя Капитан не выпускал рулевое колесо с самого начала своего бдения, и гниющие ладони прикипели к резиновым захватам, он почти не почувствовал боли освобождения. Избранный протянул к корабельному вокс-транслятору пальцы, с которых свисали лоскуты кожи.

— Всем мореходам занять посты, — передал он. — Наше таинство начинается. 

(Полифема - это имперская канонерка. В смысле обыденный плавующий корабль.)

II.

«Не надо недооценивать гуэ’ла, — однажды предостерегла его Джи’каара, когда шас’уи стал насмехаться над противником. — В их варварстве кроется не только слабость, но и великая сила».

Он посмотрел на баржу справа от себя, ища взглядом другого бойца-ветерана. Шас’уи Джи’каара, как и сам Тал’ханзо, стояла на носу своего длинного судна с открытым верхом. Линзы её шлема светились в мутной полутьме, а белые пластины брони покрывали струпья из плесени и налипшей листвы. В отличие от прочих воинов огня, которые смывали грязь каждую ночь, она позволяла мерзости накапливаться с начала и до конца любого задания. Это не нарушало работу доспеха, и шас’эль их кадра полагал, что она заслужила право охотиться так, как считает нужным, но Тал’ханзо думал иначе. По его мнению, Джи’каара воплощала собой духовную болезнь, поразившую Гармонию. Да, она отлично умела выживать, но ради чего? Её имя, означавшее «разбитое зеркало», указывало на кошмарный шрам поперёк лица, однако он подозревал, что рана затронула не только плоть и кость. Кроме того, Джи’каара обладала неприятной… связью с самой планетой.  

«На что ты смотришь, Разбитая? — спросил себя Тал’ханзо. — Чего ты ищешь?» 

Он перевёл взор на великаншу, что возвышалась над другой шас’уи. Ручная гуэ’веса никогда не отходила далеко своей хозяйки. Эту женщину сочли бы огромной уродиной даже особи её безвкусной расы: её черты словно бы сжались между выступающим лбом и квадратной челюстью. «О’гринны», так гуэ’ла называли подобных зверей. Судя по всему, они представляли собой редкую, но стабильную мутацию базового вида, продукт адаптации к мирам с большой силой тяжести.

«В этой породе воплощается истинная суть гуэ’ла», — рассудил Тал’ханзо.

Оптика шлема увеличила лицо существа, и носовые щели шас’уи расширились от отвращения. Женщина заплела длинные чёрные волосы в толстые свалявшиеся косы, вставив в них кости. Геометрически правильную снежинку, символ Гармонии Прихода Зимы, она вырезала у себя на лбу, словно какую-то племенную метку. Подобная практика, типичная для янычар-гуэ’веса, желающих показать лояльность своим благодетелям, в последнее время начала распространяться и среди воинов огня их кадра. На Фи’драа реки влияния текли в обе стороны, и, подобно судоходным путям планеты, могли завести в нездоровые края.

— Мы заплутали, шеф! — раздался крик за спиной шас’уи. Он обернулся, уже зная, кто именно подал голос.

Во втором ряду позади него сидел щуплый пленный с рыжими волосами — тот, что выглядел слабее прочих, пока ты не присматривался к его зелёным, широко расставленным глазам. Хотя Тал’ханзо по-прежнему с трудом разбирался в выражениях лиц гуэ’ла, — несмотря на то, что годами жил рядом с ними и даже овладел их языком, — он безупречно понимал, что скрыто в его взгляде. Острый, как клинок, он рассекал любые преграды культурных или видовых различий. В таких глазах отражался ум, не отвлекающийся ни на что. В доктринах Тау’ва данную особенность называли лхаат элеш — «резать взором». Ею обладал каждый представитель пятой касты, однако на Фи’драа она встречалась редко — возможно, из-за того, что здесь совсем не было эфирных, которые взращивали бы её. Лхаат элеш ярко пылала в уцелевшем глазе Джи’каары, но во взгляде самого Тал’ханзо она потускнела. Он давно уже чувствовал, как это пламя угасает вместе с его верой в успех войны.

— Ну заплутали, да? — не унимался военнопленный.

Его левый глаз обвивала спиральная линия цвета индиго, которая затем раскручивалась по щеке и, сужаясь, оканчивалась возле губ, проткнутых множеством колец. На шее у него висел какой-то талисман в форме канида с рыбьим хвостом, грубо вырезанный из коралла. Не самый традиционный амулет для имперца, и всё же в том или ином виде он встречался у многих пленных. Тал’ханзо предполагал, что это эмблема их полка или некое напоминание о родном мире.

— Мы не заблудились, гуэ’ла, — ответил он с напускной уверенностью.

Тал’ханзо не доверял старшему офицеру их конвоя, шас’вре Иболья. Она, пусть и не новичок на Фи’драа, всё ещё больше полагалась на технологию, чем на чутьё.

«Иначе нельзя», — рассудил Тал’ханзо, мысленно оценивая этот сброд. Пленные гуэ’ла приняли Высшее Благо не добровольно: когда кадр атаковал их прибрежную крепость, они дали отпор, пусть и без особого энтузиазма. Несмотря на милосердие Империи Т’ау, она всегда наказывала за сопротивление, даже самое ничтожное. Такую цель и преследовало их задание. Если основные силы кадра перебросили обратно на базу по воздуху, то военнопленным предстояло вынести изматывающее странствие по воде. Для операции выделили четыре баржи с сопровождением из бронетранспортёра «Рыба-дьявол» и пары лёгких скиммеров «Пиранья».  

— Нашего врага уже вытеснили из данной области, — сообщил шас’эль воинам огня, проводя инструктаж конвоя. — Я ожидаю минимальный уровень опасности, хотя ваше путешествие и будет долгим. Оно станет карой для этих дикарей. Что более важно, оно поможет адаптироваться на местности нашим новобранцам-шас’саал.

(Тут воспоминания Тал’ханзо)

Никто тогда не заговорил о том, что знали все: Фи’драа — не место для новичков, даже для самых многообещающих, а восемь бойцов, недавно влившихся в состав кадра, совсем не обнадёживали. Молодые шас’саал поражали многообразием изъянов, от чрезмерной агрессивности до робости, и казались почти непригодными к военному делу.

«Вот почему их отправили сюда, — предположил Тал’ханзо. — Тут они проживут так недолго, что не успеют опозорить свои септы». 

Шас’саал разместили по двое на каждой барже, где ими командовал один из воинов-ветеранов, которому помогала пара опытных янычаров-гуэ’веса. Тал’ханзо сомневался, что кто-нибудь из новобранцев продержится хотя бы год.

— Уроды! — заорал ещё кто-то из пленных, и шас’уи очнулся от раздумий. — Я слышал, они холостят всех, кто к ним записался. Не хотят, чтоб мы размножались, так-то!

Его заявление вызвало очередной хор недовольных возгласов.

— Шеф, ну ты чё, пустую лодку хочешь привезти? — поинтересовался Шарки. Он говорил тихо, однако его голос не заглушили шумные протесты.

«Не хочу», — мысленно признался Тал’ханзо. Шас’эль сочтёт такой результат неудачей.

— Позаботься о своих товарищах, — сказал он, отключив кандалы рыжего гуэ’ла низкочастотным импульсом из шлема. — Принеси ему целительный набор, — велел шас’уи, обращаясь уже к одному из янычар.

— Спасибо, шеф, — произнёс Шарки, потирая запястья.

— Если ты предашь моё доверие, то пострадаешь, — предупредил его Тал’ханзо.

— Услышал тебя. — Медике неуверенно выпрямился. — Не боись, из меня и так боец невеликий. Я скорее… — Он осёкся, глядя куда-то вдаль.

— В чём проблема, гуэ’ла? — спросил шас’уи.

— Я… Ничё. Ничё такого. — Шарки коснулся своего ожерелья, словно ища утешения у талисмана. — На копытах давно не стоял, и всё. — Он снова улыбнулся — или ухмыльнулся? — Лан, я делом займусь.

Другие военнопленные умолкли. Удовлетворённый этим, Тал’ханзо отвернулся. Что же, иногда Открытая Ладонь сильнее Сжатого Кулака.

— Такова жизнь, — пробормотал он.

Петер Фехервари. Алтарь из пастей.

Удовольствие и отчаяние

– Те рассказы, что я услышал, не вселили в меня восхищение, – объявил Ченгрел своим угрюмым гостям на следующий день. – Под знаменем Магистра Войны мы прошивали шкуру лживого Империума от Кадии до Калта и обратно. Как так вышло, что теперь легионы присылают ко мне таких маленьких заблудших овечек? Эммеш-Аийе из легиона Фулгрима, я знаю, что у тебя есть особая причина желать предлагаемого мною. Предстань передо мной и докажи это.

На этот раз Эммеш-Аийе пришел не один. К его плоти были приколоты два длинных шнура, сплетенных из кожи, и к ним крепились ошейники, надетые на двух искалеченных и голых близнецов – брата и сестру, которые уже много лет были рабами Эммеш-Аийе.

Эммеш-Аийе ослепил мальчика и лишил слуха девочку, а потом отрезал им руки по плечо. Таким образом, они всегда знали о присутствии друг друга, но не могли ни поговорить, ни обняться. Иногда хозяин позволял им сидеть вместе и неуклюже пытаться поддержать друг друга своими изрезанными и покрытыми шрамами телами, неспособными на объятья, и при этом он хихикал и дрожал, восторгаясь страданиями, которые им причинял.

Неспособный выговаривать слова своим изуродованным языком, Эммеш-Аийе мычал, взвизгивал и щелкал удлиненными пальцами, создавая какофонию, которую мальчик был обучен интерпретировать – обучен тщательно и жестоко. Теперь, гордо расхаживая по центру площади, Эммеш-Аийе начал щебетать и хлопать руками. Когда он делал паузу в своих ужимках, мальчик переводил, а девочка, неспособная слышать слова брата, разглядывала то Ченгрела, то остальных присутствующих.

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

– Эммеш-Аийе, чьи слова я говорю, выражает свою признательность, – сказал господин голосом своего раба. – Эммеш-Аийе, чьи волю и намерения я с великим удовольствием исполняю, говорит, как рад приветствовать своих товарищей по поклонению и служению Силам Источника.

Ходир и Кхров переглянулись, лицо Ченгрела стало каменным, но Драхмус кивнул и помешал дымящуюся золу в своей чаше.

– Эммеш-Аийе предстает перед вами, дабы вы могли восхититься сим отважным, утонченным, изящным господином из числа подданных Слаанеш. Эммеш-Аийе преподнесет свой дар и рассказ в уверенности, что оба вызовут восторг, равный тому, как всех нас восторгает наше служение Великой Погибели. Теперь Эммеш-Аийе обращается напрямую к присутствующим господам, и приказывает, чтобы мой голос говорил в точности как его собственный, пока он излагает историю своих деяний.

В такой манере, странной и пронизанной тщеславием, Эммеш-Аийе начал свой рассказ.

– Очевидно, что нет более высокого призвания, чем искать восторга, – говорил мальчик-близнец, – и нет восторга выше, чем припасть к стопам Слаанеш, что дарит сокровища наслаждений, подобных которым не сыскать в этой холодной и ограниченной вселенной. Разве можно поведать историю прекрасней, чем рассказ об избавлении от тяжкой рутины и вознесении к вершинам экстаза? Или это не идеальный дистиллят самой концепции победы?

Все мы, все члены Девяти Легионов, знаем о том единственном легионе из нашего числа, что отвернулся от удовольствий. Те, кто не просто позволил своим живым чувствам ускользнуть сквозь пальцы, но разжал руку и дал им упасть во прах, – жесты Эммеш-Аийе передразнивали его слова, и шесть его пальцев с шестью суставами на каждом медленно разжались. – Ты, Кхров, слуга Великого Заговорщика, можешь в этом поручиться! Они враги тебе, равно как и мне. Последователи Нургла. И вот что я отвоевал у них.

Я и мои придворные танцевали, празднуя разорение девственного мира Этуараин, когда до меня дошел слух, что Тифус, эта озлобленная душонка, собирает свой зачумленный флот для какого-то великого предприятия. Новость заколола мой разум, раскрыла предо мной горизонты. Какой триумф! Какую победу я мог положить у ног Принца Экстаза! Какие новые двери могли открыться для моего сознания в награду за нее!

Мои видения говорили, что «Терминус Эст» летит перед флотом Тифуса, покинувшим причалы, и мы полетели, как дротики, чтобы опередить их. Мы нашли обреченного проповедника, прежде чем это сделал он, и приступили к работе.

Видите ли, этот человек решил стать отшельником. Он приказал, чтобы реклюзиам на вершине его храма замуровали, оставив внутри его самого и горстку выживших в том крестовом походе. Он понимал, что, вернувшись из темных мест, принес с собой заразную болезнь, и намеревался молиться и бить поклоны аквиле, пока Император не вознаградит его рвение тем, что выжжет рой из тела. Но, похоже, тот остался глух к его мольбам, и когда рой вылупился, его вопли, обращенные к богу на золотом троне, утонули в воплях паствы, пожираемой вокруг него.

Но подлинное спасение было уже близко, и нес его я.

Я приготовил изумительный псайкерский аромат, который мы вдохнули в цветы, растущие вдоль храмовых дорог. Теперь благоухание заманивало души пилигримов в сторону от серой однообразной колеи, проложенной шагами Императора. Мои придворные распустили шепотки, витавшие среди кающихся, так что их бичи и клейма вместо того, чтоб умерщвлять чувства, только распаляли их, – теперь Эммеш-Аийе не вышагивал, но сгорбился и мягко ступал, как будто крался среди теней. Лязгу бронированных сапог о камень аккомпанировал шорох цветастых лоскутов, свисавших с его лодыжек. Капля розовато-белой жидкости просочилась из одного разрыва в языке, скатилась до болтающегося продырявленного кончика и разбилась о землю.

– О, никто не узнал об этом, ибо мы были коварными призраками, закутанными в хитроумные плетения варпа, – продолжал он устами раба, – но шелудивые псы, что стерегут жующее жвачку имперское стадо, увидели, что толпа становится неуправляемой, и попытались побоями и поучениями вернуть ее к послушанию. Бесполезно! Бесплодно! Пожар распространялся. Мы открыли умы и теперь вскрывали тела, чтобы стадо увидело своих овчарок расчлененными и разбросанными под жарким пурпурно-белым солнцем. Они возликовали, чувствуя, как ярчают их чувства, и заметались, стараясь превзойти друг друга в новых способах затопить ощущениями свои нервные окончания. Тогда мы показали себя – я и мой двор – и танцевали среди них на скользких от крови дорогах, а шпили вспыхивали и сгорали вокруг нас.

И наконец, когда сама форма камней и цвет неба начали меняться, и даже ветры и цветы стали петь, танцевать и убивать, прибыл чумной флот Тифуса.

На этих словах, при воспоминании о шутке, которую он разыграл, Эммеш-Аийе охватил приступ смеха, и он согнулся пополам и затрясся так, что упал на колени. В тот же миг оба раба тоже преклонили колени, чтобы повторить его позу, но Эммеш-Аийе не обращал на них внимание. Его мутированная гортань издавала столь пронзительные взвизги, что слепой мальчик-раб стонал от боли, которую они причиняли слуху, и столь глубокий хохот, что на несколько мгновений даже Ченгрел почувствовал, как этот нечеловеческий шум с гудением пронизывает густой раствор жизнеобеспечения и проникает в остатки его органов. Наконец припадок прошел, и космический десантник-предатель взял себя в руки.

– Когда «Терминус Эст» появился в ночном небе, – сказал он, – своим присутствием он притушил звезды вокруг себя, и его гнетущая аура засветилась, как холодная гнойная язва над нашими головами, пожирая жизнь в пространстве вокруг себя, чтобы подтянуть за собою остальной флот. Это были скелеты кораблей, чьи экипажи ютились на палубах, прогнивших до дыр и снова залатанных пластинами обшивки, содранной с захваченных ими судов, и их двигатели горели жаром смертельной лихорадки.

О да, мои братья и товарищи, именно такая лихорадка овладела Тифусом, когда он увидел, что стало с его добычей! Он повел свою зловонную забитую колонну к доктринополису, где мы бегали, резали себе кожу и громко смеялись. Он впечатал свои сапоги в широкий проспект, ведущий к шпилю доктринополиса, и заговорил голосом, похожим на звук, с которым скоблят кость. От этого голоса потускнела и растрескалась дорога, на которой он стоял, что раньше была пыльной мостовой, а теперь стала ярким стеклом.

В гневе Тифуса не было величия. Он не воздевал клинок к небесам и не призывал громовым криком возмездие. Своим больным и хриплым голосом он потребовал имя того, кто содеял это оскорбление. Я ответил на зов, танцуя на звенящем благоуханном стекле дороги перед ним. Он зашипел, ругая меня, замахнулся на меня клинком, послал в полет жирных и сочащихся влагой тварей своего роя, чтобы они жалили и кусали меня. Я уходил от него прыжками, ускользал и манил его за собой.

Когда Тифус устремился следом, истекая слизью из швов брони, его воинство начало сражаться с нами. И пришло в смятение! Потерпело неудачу! Ибо мы настолько полно овладели этим местом, что, когда рабы Нургла попытались запятнать его, оно изменило их самих! От обновленного города ожили давно мертвые нервы, изморозь на сердцах оттаяла. Пехотинцы, те, на ком не было Знака их господина, но только знаки утомительного служения ему, кричали и корчились, когда навеянное нами исступление пробудило их чувства так, как они никогда не чувствовали. Тифус привел с собой демонов, созданных из чистейших снов о разложении, обретших плоть в Источнике, но их встретили изящнейшие из зверей и извергов моего повелителя, и когда они поняли, что враги не будут плясать с ними, то преисполнились жалости к этим существам, неспособным к восторгу, и развоплотили их.

Что до самого Тифуса, то жажда мести застлала ему глаза, и видел он только меня, своего врага, танцующего спиной вперед.

Удлиненные пальцы Эммеш-Аийе щелкали и свистели в воздухе, то дирижируя хором безумных демонов, которые пронизывали его воспоминания, то воспроизводя поединок с чемпионом Нургла. Лицо Ченгрела, смотрящего сверху вниз, скривилось от отвращения, но Ходир, из всех зрителей самый сведущий в работе клинком, заметил, что за буффонадой Эммеш-Аийе было скрыто нечто иное: скорость и равновесие, тонкие нюансы парирования, молниеносные смены баланса и угла выпадов. Ходир погрузился в раздумья, и его рука вновь потянулась к рукояти ножа.

– Я подстрекал и подманивал его, о, я завел его в наш город. На просторных перекрестках, под сводом собора, чьи контрфорсы сходились в полумиле над нашими головами, мы фехтовали – он в безмолвии, я же смеялся от восторга, когда мои боевые железы впрыскивали в жилы все более необыкновенные опьяняющие жидкости. Наконец гнев Тифуса заставил его заговорить.

«Как ты смеешь? – вопросил он. – Этот город, этот мир и все его богатства – мои, во имя Дедушки-За-Оком. Они должны быть моими, так же, как и его. Кто ты такой, что отважился отнять принадлежащее нам? Разве ты не понимаешь, с чем борешься?

«Борюсь? – переспросил я, ибо это было давным-давно и мои лицо и язык еще не были переделаны так, как видите вы сейчас. – Никакой борьбы, только радость! Здесь нет никакой грубости или оскорбления, только чистая, бесконечная песнь обнаженных и ободранных нервов и сновидений!»

И я широко простер руки, приглашая Тифуса обратить свои чувства вовне и узреть то блаженство, что мы создали. Но он увидел в этом лишь приглашение атаковать меня снова.

«Почему ты терпишь такое обращение от своего дедушки? – спросил я, вновь скрещивая клинки. – Этот дедушка, если ты настаиваешь на таком обращении, ибо твоим дедом, безусловно, является родитель твоего примарха, возложил на твои тело и душу зловонную мантию и сказал, что это хорошо! Проклятье твоего деда – не чума и не гниль, а оцепенение, леность, которая разъедает твои страсти и чувства и превращает их в унылое отчаяние или тяжкую кабалу! Тот, кто причиняет подобное – не друг тебе, господин Тифус! Давай я покажу тебе! Дай мне снова обратить тебя к внешнему миру! Смени угрюмый застой своего деда на пылкие восторги моей госпожи!»

Но Тифус был непоколебим, такова была горечь той чаши, что он испил до дна много лет тому назад. «Дедушка? – ответил он и взмахнул косой с новой силой и яростью. – Эта сломанная игрушка во дворце на Терре мне не дед. Его кровь была слабой, как вода, и его сыновья переняли слабость. Посмотри на себя! – он сопроводил слова взмахом клинка, который был умопомрачительно близок к тому, чтобы вспороть мое тело. – Они пытались стать победителями, но так и не поняли, что на самом деле значит победа. Истинная победа – не в поражении противника. Истинная победа – в отчаянии. Истинная победа отнимает не только жизнь, но и волю к жизни. Я умерщвляю желание врагов выжить, впускаю гниль отчаяния в их души, и, оседлав это отчаяние, устремляюсь к господству. Но ты, скачущая марионетка... – и с этими словами он шагнул назад, воздел свой клинок для защиты и осмотрел меня с головы до ног. – Щенки Фулгрима так никогда и не поняли этого, несмотря на все свои бахвальства о том, как они отпирают двери своих умов и познают все. Земля Кемоса не взращивает ничего, кроме пустозвонов».

И тогда я снова засмеялся. «Заблуждение на заблуждении, – сказал я ему, глядя, как маленькие существа вылупляются из его улья и роятся в воздухе, только чтобы падать без чувств к его ногам от прикосновения моих парфюмов. – Я не дитя Кемоса. Исстван, Талларн, Терра и даже потерянный Скалатракс стали воспоминаниями к тому моменту, когда Дети Императора призвали меня в свои ряды. А победа? Чего она стоит? Какое дело восторженному разуму до победы, когда его ждет экстаз? Ты думаешь, что, отняв веру у этого серенького миссионера, добился очередной победы? Дай я покажу тебе, что мы ему доказали! Дай я покажу, чем он стал, когда с него сняли цепи смертного восприятия!»

И тогда я пропел команду голосом, от которого раскололись все остекленевшие камни мостовой под нами, и Тифус поднял взгляд и увидел двух рапторов из ополчения моего двора, которые несли вниз пассажира со шпиля собора. Его волосы, которые прежде свисали до пояса и слипались от гноя и пота в уединенной келье, были вымыты, надушены и заплетены в косы, и каждая коса была намотана на запястье одного из рапторов. Они сжимали его плечи когтями.

И Тифус узрел, что этот человек, проповедник и крестоносец, столь высокопоставленный член Экклезиархии, теперь не его добыча, но наша. Он увидел знаки, услышал тончайшее пение варпа, которое окутывало подергивающееся тело, учуял, даже сквозь собственную сверхъестественную чумную вонь, что плоть проповедника начала источать варп-мускус. И он увидел, что стало с той инфекцией, с яйцами, которые его рой внедрил под кожу и чье вылупление привело в действие и мои, и его планы.

Личинки разрушителя, поселившиеся в плоти священника, едва не отдали его в объятья Нургла, но мы наложили на него слишком много заклятий Слаанеш, чтобы это случилось. В теле проповедника рой Нургла преобразился. Тучи блестящих клещей роились у его лица, и были они так малы, что походили на разноцветный дым. Пауки пробивались наружу из тела и растягивали края раны яркими красно-золотыми лапками, чтобы мясо внутри чувствовало прикосновения ветра. Изящные черви великолепной контрастной окраски ползали под кожей и проклевывались наружу, чтобы плеваться друг в друга искрами и духами. Глаз у проповедника больше не было, но лицо расплывалось в улыбке восторга, а не страдальческом оскале.

Этого последнего унижения Тифус не выдержал. Он выкашлял боевое проклятье из воспаленного горла и ринулся вперед, собираясь уничтожить свидетельство своего поражения, но рапторы разверзли пасти своих двигателей и утащили человека в небеса. Тифус взревел голосом псайкера, призывая гнилое дыхание своего дедушки иссушить нас, и послал рой-разрушитель пожрать проповедника заново, но все это место уже было слишком глубоко затронуто нашим Принцем. Рой рассыпался по земле, не двигаясь и уже постепенно мутируя, а варп-зов заглох, задавленный песнями нашей госпожи.

Я рассмеялся над ним, и засмеялся еще, и он преследовал меня до сердца моего воинства. Тогда он начал хрипеть, клокотать и бить направо и налево, пока не увидел вокруг себя лица собственных солдат. Некоторых одолело то, что мы им показали, и они танцевали среди нас. Те, кто сражался с освобождением, превратились в обрубки, головы и конечности, которыми теперь кидались, жонглировали и пинали ногами. И среди всего этого я снова предстал перед ним, готовый сражаться с Тифусом один на один, пока дуэль не завершится смертью одного из нас. Но Тифус долгий миг пристально смотрел на меня, а затем нахлынула тошнотворная вспышка телепорта, и он исчез. В течение часа я получил от своих провидцев весть, что «Терминус Эст» покинул орбиту и прокладывает путь к прыжковой зоне. Куда подевался этот утомительный невежа после того, как увидел наши чудеса, я не знаю.

Источник: Мэттью Фаррер. Делайте ставки, господа

Великая Ложь

Комиссар Каин с вальхалльцами на марше

Запланированная Ересь.

Логики

"Когда-то мы были богами, и кем стали теперь? Упорствующими в своём невежестве дикарями и обманывающими себя глупцами; словно беспомощные дети, которые разбрелись и заблудились в холодной тьме. Но я говорю вам: однажды мы были богами, и мы станем богами вновь!"  

"В защиту будущего: Логический дискурс" Автор неизвестен, запрещена в М.36.

Культ «логиков» - это союз еретических фракций и технокультов, которые уже давно стали бельмом в глазу Каликсиды и соседнего сектора Иксаниад, и чьи корни уходят глубоко в Империум, и ещё глубже в прошлое человечества. Культ образовался не вокруг какой-то харизматичной личности или тёмной религии, вдохновением ему служит запрещённый еретический текст, называемый «В защиту будущего: Логический дискурс», объявленный Министорумом и Культом Механикус богохульным, и запрещённый ещё несколько тысяч лет назад.

По природе своей «логики» - так называемый «прогрессивный» культ. Они приветствуют развитие человечества через прогресс и овладение технологиями, полагая, что люди должны избавиться от гнёта Министорума, свергнуть Верховных Лордов Терры и положить конец господству Адептус Механикус в области научно-технических знаний. Конечная цель «логиков» - возврат к легендарной мощи Тёмной Эпохи Технологий и воцарение человечества как всемогущей и действительно единственной оставшейся разумной расой в галактике.

Благодаря хорошей организации и превосходному материальному обеспечению, культ «логиков» привлекает сторонников через тайную сеть безжалостных корыстолюбцев и жадных до власти дворян, и служит пристанищем для техноеретиков и техножрецов-ослушников. Расчётливые и скрытные, «логики» упорны в воплощении в жизнь своих заговоров и интриг, крайне жестоки в погоне за властью, и неутомимы в охоте за более совершенным оружием и средствами, необходимыми для достижения их целей.

Веками сектор Каликсида подвергался разлагающему влиянию «логиков», и несмотря на то, что мощь и размеры этого технокульта и отколовшихся от него фракций с годами то увеличивались, то уменьшались, полностью искоренить культ и его тайное учение оказалось невозможным. В прошлом, «логики» не раз становились причиной бесчисленных жертв, гонясь за могуществом и прогрессом, а однажды даже угрожали стабильности сектора Каликсида из-за своей тайной роли в Восстании меритатов.

Несмотря на последовавшие за этими мрачными временами преследования и чистки, приведшие шестьсот лет назад практически к уничтожению культа, «логики» вернулись явно даже более хитрыми и коварными, чем раньше. Есть те, кто утверждает, что угроза, которую представляет культ, более серьёзна, чем когда-либо. А кое-кто даже шепчется, что культ имеет влиятельную поддержку среди элиты Каликсиды и, возможно, даже среди членов самих святых Ордосов.

Запрещённый труд, вокруг которого образовался культ, документ, озаглавленный «В защиту будущего: Логический дискурс», впервые возник более четырёх тысяч лет назад в Сегментум Соляр, в самом сердце Империума, и говорят, что части самого текста скопированы из древних и абсолютно запретных трудов, захороненных глубоко в подвалах самой Священной Терры, но его автор или компилятор остаётся неизвестным.

Сама книга пропагандирует опасную философию прогресса, что развития технологии и науки необходимо добиваться любой ценой и не взирая на их происхождение, ради будущей «пользы» и возвращения утерянного «золотого века» человечества. В этот новый век человечество, словно колосс, будет попирать звёзды, древние владения человека будут отвоёваны, укреплены и расширены, и любая угроза существованию людей со стороны ксеносов или варпа получит достойный ответ и будет полностью подавлена.

Для этой цели труд постулирует уничтожить Культ Механикус, сбросить «удушающую хватку» имперской власти и положить конец тому, что в книге называется «тиранией лжи» Экклезиархии в отношении Императора и Имперского Кредо. Взамен предлагается «логичный ход» для восстановления порядка и возрождения человечества среди звёзд - вручить власть в руки новой абсолютистской олигархии «передовых мыслителей» и тех, кто «подходит по взглядам и влиянию» для правления – собственно, самим «логикам».

Доводы и аргументы, содержащиеся в труде, разъясняют необходимость абсолютной жестокости ради достижения «славного будущего века», который наследует человечество, и распространяются в защиту создания тайной империи в теле самого Империума, как инструмента для его свержения, и неограниченного стремления любой ценой к завоеванию и победам при помощи искусства науки и технологии. Труд подкрепляет это опасное учение многочисленными солидными и проработанными оправданиями любых чудовищных убийств и жертв ради достижения целей, которые оно прославляет, не считаясь с ценой в человеческих жизнях или свободах. То есть, вкратце: для достижения подобного реального и осязаемого рая - будущего, в котором сама вселенная будет лежать у ног человечества - никакая цена, уплаченная в настоящем, не может быть слишком высокой. Это, утверждает книга, вопрос простой логики.

Структура и деятельность культа

Как и многие широко распространённые и процветающие культы, «логики» действуют в виде огромной ячеистой структуры, скрепляя её больше доктриной и общими целями, нежели жёсткой иерархической организацией. Кое-кто в Священных Ордосах утверждает, что настоящими членами культа являются лишь олигархи, которые управляют и финансируют его многочисленные независимые ячейки; как бы там ни было, для такой организованной и хорошо финансируемой группировки найм дополнительной рабочей силы редко представляет проблему. Руководителями вышеупомянутых ячеек, или «техтрархами», как «логики» называют себя, зачастую являются торговые лорды, лидеры профсоюзов, цеховые мастера и, в редких случаях, беглые члены Адептус Механикус из тех, кто дал ослепить себя жажде власти и денег. Высокое положение в обществе принуждает «логиков» к крайней осторожности в делах и чёткой организованности, заставляя часто действовать издали, так, чтобы никто не мог связать их с реальными делами культа. Поэтому они предпочитают использовать небольшие отряды хорошо подготовленных агентов, специалистов и наёмников, которые исполняют замыслы и защищают интересы своих руководителей.

Деятельность культа преимущественно вращается вокруг получения власти. Власть для них – это политическое влияние, мощь таких закрытых областей как наука и технология, и, конечно же, богатство. Ради этой цели «логики» тайно опекают и финансируют круг техноеретиков и техножрецов-отступников, занимающихся разработкой самого передового оборудования и вооружений, при помощи которых культ ведёт свои сражения, увеличивает богатство, и в конце концов станет могущественным настолько, что сможет свергнуть Империум изнутри. «Логики» обеспечивают этих отступников и рецидивистов поддержкой, рабочей силой и ресурсами (неважно насколько неэтично и гнусно их происхождение) ради воплощения их проектов, сумасшедших теорий и тёмных желаний, но лишь до тех пор, пока культ получает выгоду от результатов их трудов.

Следуя доктрине культа касательно могущества через технологическое превосходство, «логики» также глубоко внедрены в исследование и воспроизводство захваченного ксенотеха, и особенно в поиски археотеха – древних реликтов развитой науки человечества прошлых тысячелетий. «Логики» не испытывают симпатии к чужакам и открыто придерживаются взглядов монодоминантов. Они без всяких угрызений совести берут всё ценное от ксеносов и используют для достижения своих целей. Культ тратит большие средства на содержание обширной и эффективной сети информаторов, чтобы с одной стороны защитить себя от внешнего вмешательства, а с другой – быть в курсе всех интересующих его фактов и открытий. Более того, предположительные связи культа с местными планетарными группировками организованной преступности, группами археопиратов и имеющими весьма сомнительную репутацию вольными торговцами также заслуживают упоминания; «логики» рассматривают эти сторонние группы и как прекрасное средство для достижения своих целей, и как фактически одноразовых помощников, которых можно использовать и выбросить, если того потребует ситуация

«Железные техтрархи»

За последние десятилетия внутри «логиков» сектора Каликсида набрала силу специфическая фракция, известная как «Железные техтрархи». Если верить слухам среди преступных лидеров-рецидивистов и свидетельствам допрошенных членов культа, эти техтрархи образовали, если можно так сказать, правящий совет (состав которого варьируется, по разным источникам, от трёх до целой сотни участников) «логиков» секторов Каликсида и Иксаниад. Этот совет сообща определяет политику и долгосрочные планы для разрозненных ячеек культа. Он, по-видимому, также занимается распределением огромных коммерческих и финансовых ресурсов культа для поддержания бесчисленных отдельных групп, экспедиций и экспериментальных проектов, равно как и для наказания подчинённых за ошибки. А ошибок «логики» не прощают.

Техноеретики, сторонники прогресса и отступники

Возможно самой главной опорой культа являются разнообразные техноеретики, учёные и даже техножрецы-отступники, состоящие в его рядах. Эта относительно небольшая, но влиятельная группа несёт на себе значительную часть дел, касающихся материальной стороны культа, и каждый из них по-своему вносит вклад в могущество и знания «логиков». Это весьма разнородная группа, часто работающая в ячейках индивидуально, либо в составе небольших тайных собраний на протяжении одного проекта, обычно почти не имея представления друг о друге и деятельности остальных, подчиняясь лишь (в большей или меньшей степени) тому техтрарху, который их финансирует. Они очень сильно отличаются друг от друга влиянием, познаниями и специализацией, варьируясь от многообещающих техноеретиков, нанятых в организованных преступных группировках или торговых гильдиях, которые специализируются в сборе и утилизации техники, производстве медикаментов или создании оружия, и до лишённых звания медиков и учёных, занимающихся запретными науками и вынужденных скрываться от властей.

Изгнанные члены Культа Механикус – желанная добыча для культа, так как немногие могут сравниться с их опытом и знаниями. Уже нарушив какие-то запреты или эдикты Марса, они часто приходят к «логикам» в поисках защиты, спасаясь от уничтожения своими же собратьями. Во многих случаях преданность подобных личностей культу сомнительна, если не сказать больше, но «логики» полагают это приемлемым риском. И хотя среди тех есть несколько по-настоящему приобщившихся к общему делу фанатичных поборников «Логического дискурса», большинство служит лишь ради выгодного союза, обменивая услуги и результаты экспериментов на защиту, убежище и возможность беспрепятственно заниматься своими бредовыми идеями.

Фундаментальный принцип «логиков», закреплённый в великом тексте – это достижение могущества путём неограниченного технологического развития. Непомерную безоглядность и греховность этого труда, также как и его опасность, отлично видят те, кто верит в Кредо Омниссия или в Имперское Кредо. Труд этот завел бы человечество обратно в ужасы Эпохи Раздора, если бы кому-то дозволено было воплотить его. Вот лишь несколько примеров тёмных путей, к которым ведут запретные технологии, и легенды, их покрывающие:

Машины разрушения

Оружие – первостепенная цель и страсть многих техноеретиков, будь то разработка или кража особо запретных технологий, таких как атомное оружие или смертоносный, пожирающий всё живое вирус, используемый как средство для Экстерминатуса, получение более сложных реликтов, таких как секреты создания индукционных катушек, применяемых в плазменном оружии, или погоня за чужацкими устройствами ужасной разрушительной силы.

«Голам» и другие запретные создания из плоти

«Голам» - искусственный конструкт, созданный в основном из живой плоти и синтетической ткани мастерством геноскульптора. Несмотря на широкое распространение этой технологии среди Адептус Механикус, многие её ветви считаются еретическими и запретными. Туда, в частности, включены так называемые «голамы-убийцы» - жуткие органические конструкты, предназначенные единственно для убийства, и «гомонкулиты» - биоформы, твари, не имеющие аналогов в живой природе, собранные из изъятых человеческих органов, алхимических сывороток и выращенной в пробирке ткани. Гораздо реже встречаются «химерики» - уродливые гибриды, при создании которых комбинируется множество исходных ДНК для получения извращённых чудовищ с крайне непредсказуемым результатом, принудительная психическая мутация и чудовищные «паразиты-поработители» - искусственные органические трансплантаты, которые подчиняют волю и функции тела тех несчастных, кому они подсажены.

Согласно священному писанию, подобные создания из плоти были запрещены приказом Императора во времена Великого Крестового похода, после тех кошмаров, которые он и его сверхчеловеческие воины встретили в войнах на закате Эпохи Раздора.

Трансгенное богохульство

Эта область исследований воплощает техноересь комбинирования или хирургического вживления генного материала ксеносов в органическое вещество человека. Подобные абсолютно запрещённые деяния Адептус Механикус считает осквернением божественного замысла, а Имперский Культ - вопиющим богохульством.

Силика Анимус

Искусственный разум (не просто обычный когитатор), созданный при помощи запретных технологий. Традиционно считается, что подобные нечестивые конструкты по сути своей - зло и извращённая мерзость в глазах Омниссии. Доктрина Механикус утверждает, что машинный дух силика анимус – это исковерканная пародия на человеческую душу, вероломная и безумная. В древних текстах содержатся расплывчатые истории, полные метафор, рассказывающие о подобных смертельно опасных и могущественных созданиях времён Тёмной Эпохи и о легионах железных людей, которые служили им. На них возлагается часть вины за многие страшные войны тех забытых времён, сбросившие человечество в бездну.

Малифика

Возможно, самой тёмной и таинственной из всех наук является технология, созданная для манипуляции энергией варпа и психическими силами. Это опасная и зыбкая область для исследований - необходимое зло для Империума и краеугольный камень его существования.

Кошмарные замыслы и желания, лежащие вне пределов допустимого применения и видов этой технологии, сращивание демонических духов с машиной и передача чистой энергии эмпирей посредством технологии давно стали предметом запрета Механикус. Но для тех, кто достаточно бесшабашен или безумен, соблазн проводить подобные тёмные эксперименты очень велик, ведь они предлагают возможность творения и деяний, не стеснённых здравым смыслом и грубыми рамками законов физической вселенной.

Протокол «Протей»

Считающийся не более чем мифом, но являющийся главной целью немногих одержимых, протокол «Протей» - древняя и еретическая технология переноса не только энграмм знаний и памяти органического мозга, но также и личности, и воли, гарантируя в результате полное умственное и физическое бессмертие в искусственном физическом облике. Опираясь на немногочисленные мифы, окружающие эту технологию, кое-кто утверждает, что созданная таким образом нечисть – бездушные создания с неутолимыми тёмными желаниями и нечеловеческими страстями. Однако подобных предостережений зачастую не достаточно, чтобы отпугнуть наиболее ярых искателей протокола.

Источник: Dark Heresy: Disciples of the Dark Gods

Казус белли и экономика Ока

Слаанеш, Темный Принц

Восприятие примарисов Фабием Байлом

Источник: Джош Рейнольдс, "Фабий Байл. Живодёр".

Немного метафизики в ленту