скульптор плоти

Музыка небесных сфер

– Здравствуй, – сказал Несущий Слово, придавив нагрудник Ультрадесантника сапогом. Воин безрезультатно скреб руками по ноге Аргела Тала. – Даже умерев, ты продолжаешь драться. Ты настолько упорен, эвокат? Тебе следовало бы носить желтые цвета Дорна.

Кхарн приблизился.

– Я его прикончу.

– Нет.

Услышав отказ Аргела Тала, Пожиратель Миров покачал головой.

– Как в вас умещается столько ненависти к этому Легиону? Им переломили хребет. Они страдают так же, как страдали Вороны и Саламандры на смертном поле. Разве этого недостаточно? Ваша уязвленная гордость не отомщена?

– Ненависть? – Аргел Тал поднял взгляд. Его замешательство постепенно сменилось шутливостью. – Ты так думаешь? Кхарн, ну с чего бы мне ненавидеть Ультрадесант?

– Монархия. Ваше унижение, преклонение колен перед Жиллиманом.

В глазах Аргела Тала замерцало веселье. С каждым мигом Кхарн был все меньше уверен в собственных словах.

– Вы ненавидите Волков за то, что они набросились на вас? – поинтересовался Аргел Тал.

– Это другое дело, – осклабился Пожиратель Миров. – Нас не унизили. Волки не победили.

– Нет? А я слыхал другое. Что это Русс торжествующе выл, когда Ночь Волка кончилась рассветом.

– Ложь, - Кхарн разразился неприятным лающим смехом. – Ложь и клевета.

Какую-то секунду они глядели друг на друга, а затем на лице Аргела Тала проступил намек на улыбку.

– В Легионе были тысячи тех, кто ненавидел Ультрадесант. Когда мы уже направлялись к Калту, Лоргар приказал многим из нас собраться. Мне и прочим, кто стал командирами и апостолами Вакра Джал. Ему был нужен наш совет, как поступить с теми в Легионе, кому он более не доверял. Наш Легион постепенно очищал свои ряды на протяжении десятилетий, однако не случалось ничего вроде Исстванской бойни, которой так гордится Ангрон. Лоргару было известно, что верность Несущих Слово никогда не подлежала сомнению. Однако компетентность – это совсем другое дело.

Теперь даже Кхарн не обращал внимания на сопротивляющегося Ультрадесантника. Он молчал, и Аргел Тал продолжил.

– Лорд Аврелиан спросил, что нам следует делать с воинами, которые более не казались ему надежными. С теми, чья ненависть пылала ярче, чем здравый смысл. Таких были десятки тысяч, Кхарн. Целые роты. Целые ордена. Их ярость утратила чистоту.

– Вы их убили?

– Опосредованно. Мы дали им поручение, которого они жаждали. Они отправились с Эребом и Кор Фаэроном, чтобы со славой принять мученичество.

– Ты же не можешь говорить всерьез, – произнес Кхарн.

– Я серьезен, как пустошь, в которую превратился этот мир. Твой Легион прошел очищение на Исстване III, брат. Мой – на Калте.

– Но мы получали сообщения с Калта. Семнадцатый победил. Вы победили.

– Победа – это вопрос точки зрения, – увидев выражение лица Кхарна, он нахмурился. – Не понимаю, почему тебе так неприятно предательство. У тебя нет чести, которую можно было бы уязвить. Ты участвовал в уничтожении четверти собственных братьев по Легиону, а теперь тебе противно, что мы позволили своим убить себя в священном крестовом походе.

Несущий Слово глянул вниз, на Ультрадесантника, которого прижимал к перепаханной земле.

– Я не питаю ненависти к Тринадцатому Легиону, Кхарн. Нас заставил встать на колени Император, а не Жиллиман. Здесь и сейчас их страдание имеет символическое значение и служит высшей цели. Не больше и не меньше.

Кхарн наблюдал, как павший космодесантник царапает сапоги Аргела Тала.

– Это мучение отдает ребячеством. Что изменит в песне боль одного человека?

– Все, – голос Аргела Тала звучал отстраненно. Он пристально смотрел на воина в кобальтовом облачении. – Каждый миг агонии – это нота мелодии.

– Хватит проповедовать, брат. Побереги мистику для тех, кто носит красные цвета вашего Легиона. Просто убей несчастного.

Он ждал усталого вздоха и ворчливого отказа. Но вместо этого Аргел Тал достал алебарду. Прикосновения Несущего Слово к рукояти хватило, чтобы клинок ожил, создав ореол смертоносных молний. Воин просто ударил вниз, пронзив алебардой грудь Ультрадесантника.

Воин содрогнулся и затих, последний раз дернувшись, когда убийца вырвал оружие.

– Тебе идет милосердие, – сказал Кхарн. – Одно дело резня, другое – пытка. Оставь это своим капелланам.

– Милосердие – удел слабых, – отозвался Несущий Слово.

– Я же видел, как ты его проявлял. Кто же ты тогда?

Аргел Тал поскреб темную щеку. Там пробивался слабый намек на черную щетину. Так он еще сильнее напоминал рожденного в пустыне мальчика, ставшего воином.

– Кхарн, я никогда не делал вид, будто не слаб. Мне не нравится война, однако я сражаюсь. Мне неприятны мучения, но я их причиняю. Я не чту богов и все же служу их святым целям. Слабейшие представители человечества всегда будут цепляться за фразу «я просто выполнял приказы». Они прячутся за этими словами, делая собственную слабость добродетелью и возвеличивая жестокость как благородство. Я знаю, что к моменту моей смерти точно такое же оправдание будет сопровождать всю мою жизнь.

Кхарн сглотнул.

– Мою тоже. Как и любого космодесантника.

Аргел Тал посмотрел на него так, словно это доказывало его правоту.

Они двинулись дальше, с будничным раздражением прочесывая землю взглядами. Никому из них не нравилось это дело, но оба отказались полностью возложить его на своих людей. Ни один офицер не станет отдавать приказов, которые не готов исполнить сам.

Когда Кхарн набрал воздуха, чтобы снова заговорить, далекие крики Орфео достигли пика. Он заметил, как Аргел Тал поежился.

– Что с тобой?

– Ваш примарх безумен, – ответил Несущий Слово. – Хуже того, он умирает.

Кхарн остановился.

– Что?

Несколько легионеров обернулись, глядя на офицеров. Аргел Тал продолжил идти, зная, что Кхарн последует за ним. Разумеется, он оказался прав.

– Ангрон убивает этого капитана столь ужасным образом потому, что механический паразит замедляет функции его мозга. Мой Легион причиняет страдания, поскольку боль служит метафизической цели. Она доставляет Пантеону удовольствие. Демонстрирует преданность и просит о благосклонности. Страдания для них священны. Боль – это молитва.

Кхарн слушал. Его глаза сузились от неуместности слов.

– Ангрон не умирает, - произнес он.

– Мне нет нужды тебе об этом говорить. Ты же сам утверждал, что ему становится хуже. Скажи же, прошу тебя, каково логическое завершение этого вырождения?

– Тебе Лоргар об этом рассказал?

– Лоргар мне больше почти ничего не рассказывает. Он увлечен великой песнью. Он слышит ее отчетливее, чем наши голоса, даже когда мы стоим рядом с ним.

Пожиратель Миров вновь прищурился.

– А ты ее слышишь?

– Мелодию варпа? Нет. Я слышу Кирену, когда сплю. Каждую ночь она умирает в моих снах, но я ни разу не слышал священного гимна. Это дар одного лишь примарха. Однажды, он поделился им со мной, дав услышать фрагмент того, что слышит сам. Музыку, которая лежит в основе реальности. Звук, который издают все живущие и когда-либо существовавшие души.

На сей раз Кхарн не был склонен уходить от разговора о сверхъестественном.

– И на что это было похоже?

Аргел Тал медленно вздохнул.

– На звуки, которые сейчас издает Орфео. Только хуже.

Кхарн не стал оглядываться в направлении, откуда они пришли. Вопли Орфео все еще разносились над полем боя.

Источник: Аарон Дембски-Боуден. Предатель.

Фанаты ИК, когда кто-нибудь вспоминает про Железную Клетку:

Гэв Торп - Темный Сын

Фрагмент новеллы Отделённые / Severed за авторством Нейт Кроули, перевел Desperado

Хорошо быть вангардом Обироном

И вот, не встречая никаких препятствий, они летели дальше неординарной точкой данных в матричном сознании, охватывавшем целую планету. Когда стало ясно, что никто не собирается им помешать, напряженная бдительность сменилась чем-то вроде дружеского молчания. Пока ветер тихо стонал в полостях Доахта, Обирон был занят плавным спуском барки, тогда как Зандрех любовался сумрачными сводами подземного мира и время от времени задумчиво бурчал себе под нос. На короткое мгновение воцарилось спокойствие, и каким бы заманчивым ни представлялось искушение продлить этот миг, варгард не мог себе этого позволить. После целой жизни, проведённой с мечтой о том, чтобы немесор заткнулся, Обирон вдруг обнаружил, что ему не терпится услышать, что на уме у старого генерала.

Однако придумать, с чего начать, вызвало у Обирона определённые трудности. Даже для создания, лишённого души, ему оказалось непросто подобрать нужные слова, вследствие чего он потратил немало времени, пытаясь сформулировать первый вопрос.

— Что означали эти символы, милорд? — спохватившись, поинтересовался он, стараясь не выдать своего нетерпения.

— Магическое заклинание, Обирон, обладающее некой тайной силой. Грандиозное сочетание алгебры и поэзии, явно придуманное самым злым на свете колдуном для ужаснейшей цели. Чтобы превратить население целого мира некронтир в кошмарных роботов.

Вряд ли кто бы назвал Обирона весёлым, но сейчас он просто не смог сдержаться и разразился грубым, раскатистым смехом, осознав, что после всего увиденного и пережитой ментальной суматохи немесор пришёл к выводу, якобы некий злой волшебник превратил обитателей Доахта в роботов. Самое забавное, конечно, заключалось в том, что по крайней мере отчасти Зандрех был прав.

— О, дорогой варгард, зачем ты цепляешься за веру в такие вещи? Тебе нужно выкинуть из голову эту жуткую штуковину.

Зандрех приобнял его для утешения и продолжил:

— Позволь мне высказать тебе одну мысль, Обирон, в надежде, что она принесёт тебе облегчение. Как думаешь, что заставляло тебя хранить верность мне все эти годы, отказываясь от могущества, которым ты мог бы наслаждаться, предав меня? Что это, если не душа? Разве способно любить существо, не обладающее душой?

Даже если мы расстались с плотью и кровью миллионы лет назад, во что я, конечно же, не верю, — при этих словах Зандрех слегка подмигнул, — разве не лучше жить, отрицая это, в чём меня обвиняют некоторые глупцы? Не лучше ли, Обирон, просто принять нашу судьбу и наслаждаться бессмертием и вечной жизнью, полной, как оказалось, весёлых походов?

Обирон пристально взглянул на Зандреха, не уверенный в том, что слышит.

— Старый плут! Вы же всё это время знали правду.

— Ничего подобного, старина. Но поскольку ты, похоже, вообразил себя бездушной машиной, я подумал, что должен хотя бы попытаться раскрыть тебе глаза. — Зандрех встал и, хлопнув себя по бедру, предложил Обирону следовать за ним. — Ну же, солдат, поднимайся на ноги и давай возвращаться на флагман. Если поторопимся, то успеем всё прояснить до начала поистине роскошного пира.

Обирон, неизменно преданный своему господину, повиновался.

Если бы мог, он бы обязательно заплакал.