путин золотой трон

Фан-арт фанатской идеи альтернативного хода сюжета.

Сангвиний убивает Гора после того, как поддался влиянию Красной Жажды. Император, не решающийся сразить своего любимого, но теперь искаженного проклятьем сына, был бы смертельно ранен им в момент жалости.

Их тысячи, они бросаются в бой

Внезапная эвакуация варпа уносит с собой порчу Хаоса.
По мере того, как нематериальный поток покидает Терру и разграбленные владения Императорского дворца, хватка Хаоса ослабевает. Силы и дары восьмеричных богов покидают своих последователей, оставляя их обездоленными. Уязвлённые поражением и обезумевшие от потери, силы Хаоса покидают материальный мир без предупреждения.
Империум освобождён от силы Хаоса одним смертельным ударом. Она увядает так быстро, что мало кто по обе стороны войны верит, что её угроза когда-либо восстановится.
Время, которое сейчас хромает, но работает, покажет.
Потеря настолько внезапна, что побеждающий воин-предатель остаётся совершенно опустошённым. На них обрушивается холод, как будто их выпотрошили. Это похоже на шок от ампутации без анестезии на поле боя. Зияющая пустота, промежуток, пространство, где что-то должно быть. То, что принадлежало им и определяло их, исчезло.
Некоторые впадают в безумие, некоторые в горе. Некоторые впадают в отчаяние, некоторые впадают в ступор. Многие просто умирают.
Плач наполняет воздух. Пение прекращается, боевые рога умолкают. У них украден императив завоевания, даже когда они стирают Дворец в порошок под своими сапогами и сравнивают его с землей своим пламенем.
По правде говоря, они победили. Дворец пал в результате их осады. За исключением нескольких квадратных метров, нескольких очагов сопротивления, нескольких линий самоубийственного неповиновения Дворец принадлежал им.
И в данный момент это ничего не значит. Они забывают, чего пытались достичь, или триумф, который это означало. Они забывают даже, почему это имело для них значение, или какой мотив двигал ими.
Некоторые просто замирают неподвижно, когда это происходит, опустошённые от изумления. Их убивают там, где они стоят, добивают клинками и пушками лоялистов. Другие отступают, огонь в них погас, и при попытке к бегству их преследуют до полусмерти.
Другие, помня, по крайней мере, о своих военных навыках, или слишком повреждённые, чтобы понимать что-то ещё, продолжают сражаться.

Бои продолжаются еще несколько дней. Осада Терры превращается в долгое, кровавое, затяжное сопротивление. Во владениях Дворца и на полях бойни Терры за его пределами конфликт продолжается ещё долго после смерти Хоруса. Силы лоялистов, по-своему столь же потрясённые и недоверчивые, как и их враги, наступают с удвоенной энергией и беспощадной местью.
Оставшиеся в живых силы лоялистов устали, слабы и ужасно уменьшились в численности. Они убивают всех, кого могут убить, они зачищают всё, что могут зачистить, они прилагают все возможные усилия, чтобы преследовать отступающих предателей и помешать их бегству. Их гнев таков, что, как позже подсчитано, если бы в армиях лоялистов было хотя бы на треть больше воинов, выживших в момент смерти Магистра войны, ни один предатель не покинул бы Тронный мир живым. В анналах истории Осада Терры стала бы примечанием к Резне на Терре.
Тем не менее, предатели бегут. Они бегут к своим транспортам и десантным кораблям. Они бегут на орбиту. Они бегут к своему флоту или к тем его частям, которые сами не бежали или не были уничтожены к моменту прибытия эвакуирующихся наземных сил. Они бегут в слепой панике. Они убегают в горе. Они убегают с криками.
Некоторые отступают в систематическом боевом порядке, сражаясь по мере отступления, удерживаемые вместе последними нитями дисциплины и достоинства или верностью своему полку, роте или легиону, связанные несколькими командирами, у которых хватило ума и самообладания организовать последовательный активный отход.
Та часть воинства предателей, которая сбежала с Терры и потерпела крах своего дела, а это значительное число, бежит к звёздам. Они понимают гнев, который преследует их за разрушенными стенами Дворца, и неумолимое возмездие, которое приближается к Тронному миру под знаменем Ультрамара.

Никто из них не требует капитуляции и не предлагает условий.
А если и предложат, то ни один верный сын Терры не потрудится их выслушать.

***

Грязный дым стелется в стороны над разрушенным рокритом дамбы Канис. Поверхность широкого проспекта усеяна обломками и испещрена воронками. В руинах слева слышатся хлопки и глухие удары болтерного огня.
Максимус Тейн идёт дальше, горящий монолит Дворца позади него. Он прихрамывает, но не обращает внимания на боль. Он помнит, когда стоял здесь в последний раз. Буквально невозможно сказать, как давно это было. Кажется, что прошли часы. Такое ощущение, что прошла вся его жизнь. Он стоял здесь, лицом к разрушенной арке Львиных врат, с немногим более семидесяти человек, все Имперские кулаки 22-й Образцовой, плотно сомкнувшиеся в заградительном строю Экзактус. Теперь они мертвы, все до единого.
Он смотрит в сторону ворот, или того, что от них осталось. Они, как и он сам, должны были не пустить врага.
Кровь пятнает рокрит рядом с ним, оставляя след, когда он идёт. Она капает с треснувшего и искореженного боевого молота, который висит у него на боку. Сыны Хоруса, пролившие эту кровь, где-то позади него, скорчившиеся в канаве дамбы. Он видит, как их собратья, почти целая рота, убегают вдалеке к разрушенным воротам. Тейн не думает, что они зайдут так далеко. Он думает, что они повернут. "Моя жизнь за Луперкаля!". Вот чем они обычно хвастались. Что ж, теперь их жизни напрасны. Они захотят умереть стоя. Они захотят умереть сражаясь. Кем бы они ни были, они астартес, а астартес не убегают.
Это его вполне устраивает. Он хочет отомстить за семьдесят братьев, которые когда-то стояли на этой земле вместе с ним.
Он оглядывается через плечо. Хотя 22-й Образцовой давно нет, он не одинок. Мужчины и женщины, идущие за ним, покрыты коркой пыли. Среди них нет и двух из одной роты или полка. Эксцертус, Ауксилия, Старая сотня, Волк Фенриса, верховой Белых шрамов, хранитель погребального костра Саламандр, центурион X легиона.
Их больше тысячи.
- Они поворачивают, - говорит воин рядом с ним.
Тейн знает. Он видел это. Сыны Хоруса разворачиваются, образуя оборонительную линию поперёк дамбы. Как он и ожидал, как он и надеялся.
- Готов? - Спрашивает Тейн. Но он знает, что брат-подмастерье более чем готов. И он больше не подмастерье. Демени теперь брат, простой и понятный, испытанный и закалённый в кузнице войны.
Демени сжимает обеими руками длинную рукоять двуручного меча Берендола. Широкое лезвие лежит у него на правом наплечнике.
Тейн высоко поднимает свой щербатый и потрескавшийся молот. Ему не нужно ничего говорить. Рёв тысячи голосов нарастает у него за спиной.
Они бросаются в бой


Взято у Art of War

Взято у Art of War
В книге "Лев: Сын леса" Лев просыпается, не помня ни своего имени, ни где он, ни когда он и т.д. Он не узнаёт своё постаревшее лицо. Он приходит в себя в месте, которое по всем признакам походит на леса Калибана.
Лев идёт вдоль реки, на берегу которой очнулся. Через какое-то время он видит за рекой замок и лодку, в которой сидит человек и рыбачит.
Лев приветствует человека, но тот будто смотрит сквозь него и игнорирует. Лев замечает, что рыбак ранен, и кровь из ран капает в воду. Лев заходит по колено в воду, пытаясь добраться до лодки, но замечает огромные тени в реке, которые кружат у лодки.
Лев чувствует опасность. Он понимает, что тени здесь собрались из-за раненого человека в лодке, но эти тени не клюют на удочку и не атакуют лодку, хотя могли бы это сделать.
Затем Льва окрикивает Смотрящий во тьме, который просит Льва выйти из воды, потому что это опасно.
Потихоньку Лев начинает вспоминать, что у него есть братья. Он спрашивает, почему человек в лодке (которого в книге называют королём) не обратил на него внимания. Смотрящий во тьме ответил, что Лев просто задал не тот вопрос.
По всей видимости всё это место - варп или его метафора, а раненый король с удочкой в лодке -Император, которого окружают хищники варпа.
Лев идёт через чащу леса в сопровождении Смотрящего во тьме. Наконец он набредает на лесную тропинку, ведущую к зданию, которое виднеется за деревьями.
Смотрящий во Тьме предостерегает Льва, чтобы тот не ходил туда, потому что он ещё недостаточно силён. Лев не чувствует себя слабым. На что Смотрящий отвечает:"Это не та сила, которая тебе нужна".
Лев спрашивает, что же ему тогда делать. Смотрящий просто отвечает:"Следуй своей природе".
Тогда Лев принюхивается к окружающему лесу, и чует скверну.
Лев следует своей природе.
Лев отправляется на охоту.

Лев о Руссе
Лев уже сражался с Леманом Руссом раньше, и он знает, что такие вещи заканчиваются только тогда, когда Король Волков либо без сознания, либо решает остановиться по собственной воле.
Однажды он вырубил Русса на Дюлане, но тогда его брат смеялся.
Глупцы видят дикость Космических волков и отмахиваются от неё, не видя за ней ничего, но Лев Эль'Джонсон знает лучше. В его брате живёт расчётливая ярость, которая жаждет броситься вперед и опустошить всё вокруг, но Русс обычно держит её под жёстким контролем и даёт волю только тогда, когда на то есть разрешение. Он не безмозглый берсерк; у каждого действия есть цель, которая заключается в уничтожении своего врага как можно эффективнее.
...
Но что оставалось делать Льву? Видение Императора насчёт галактики так и не сбылось, налетев на рифы предательства Хоруса. Всё, что остаётся Льву, - это выйти из тени своего отца и принимать решения, которые он считает лучшими, здесь и сейчас, и с учётом этой логики, а также в отсутствие его самого, неудивительно, что его собственные сыновья сделали тот же шаг.
- Чего бы я только не отдал за ещё одного моего верного брата, - бормочет он. - Это тяжелое бремя, которое приходится нести в одиночку.
- Даже Русса? - спрашивает Кай.
Лев на мгновение задумывается об этом.
- Даже Русса.
В Волчьем короле была дикая простота, которая сейчас была бы почти желанной, хотя, несомненно, приводила в бешенство. Император посылал Космических волков, когда хотел показать пример врага, который останется в памяти у всех, и Он посылал Первого, когда хотел, чтобы о враге не осталось никаких сведений. Русс мог быть не прав в чём угодно, но он был бы уверен, что он прав, и это, по крайней мере, могло бы значительно облегчить ситуацию с имеющимися вариантами.

Лев находит свой меч

Контуры разрушенного строительного материала под его ногами не меняются, но теперь в поле зрения его перекрывают голые камни. Груда щебня перед ним превращается в валун, скользкий и мокрый, и его взгляд привлекает мерцание. Это не шероховатая поверхность железобетона и не матовая отделка конструкционной арматуры. Гул в его ушах исчез, сменившись более сладкой песней.
Лев протягивает руку, и его латная рукавица сжимается вокруг рукояти меча. Он хватает её и тянет; на мгновение она не поддаётся, но затем соскальзывает с едва слышным шорохом металла о камень.
Это прекрасный силовой клинок, идеально подходящий для руки Льва. Рукоять представляет собой простую поперечную гарду, на которой нанесен крылатый узор вокруг миниатюрной версии самого меча: символ Тёмных Ангелов, символ, который Лев сделал своим собственным.
Его большой палец находит кнопку активации. Силовой элемент держит заряд; возникает рассеивающее поле клинка, в результате чего едва видимая влага в воздухе вокруг него превращается в пар.
Лев улыбается, и лес – иллюзорный, реальный или что-то среднее - исчезает. Его окружение снова приобретает очертания поврежденных в боях стен, а воздух наполняется дымом, сквозь который приближаются две неуклюжие тени.
Лев бросается в атаку.

О Льве
Точно так же, как мы были первыми и чистейшими из Легионов, Лев был первым и чистейшим из примархов, хотя и был найден поздно. Его разум не был затуманен никаким желанием добиваться одобрения других, его действия не были ослаблены дипломатическими инстинктами, его тактика не была омрачена гордыней. Он был воплощением того, кем мы всегда были, и того, что мы потеряли. Следуя за ним и принимая его, мы снова стали самими собой. Галактика не только снова содрогнулась от Первого легиона, теперь известного как Тёмные Ангелы, но и наши союзники в Империуме прониклись к нам уважением, которое они утратили за прошедшие годы.
...

Сосредоточься.
Робаут Жиллиман был способен сосредоточиться на десятках вещей одновременно и уделять им внимание, превышающее то, чего могли бы достичь умы большинства смертных, занимаясь только одним таким предметом. Именно это делало его таким хорошим логистом, и хотя у Льва, возможно, не было наготове большого количества комплиментов в адрес своего брата, нельзя было отрицать организаторские способности Повелителя Ультрамара: многие успехи ультрамаринов сводились к тому, что они просто никогда не сталкивались с ситуацией, к которой они не были готовы. Однако сам Жиллиман был средним бойцом; по крайней мере в пределах их братства. Лев иногда задавался вопросом, не потому ли это, что Робаут никогда не был способен должным образом уделить чему-либо всё свое внимание.
Напротив, Лев всегда считал, что подчинённые нужны для посторонних деталей. Сосредоточённость на одном деле, задача, от которой его разум не отклонится до тех пор, пока она не будет решена к его удовлетворению: это его вторая натура. Он осознает, что иногда из-за этого он кажется другим холодным и отстранённым, но это тоже посторонняя деталь.
...
Лев с горечью осознаёт, что он не всегда хорошо разбирался в людях. На Диамате он передал осадные машины Пертурабо, ошибочно полагая, что его брат собирается использовать их для подавления зарождающегося восстания Хоруса. Вместо этого эти пушки обрекли Гвардию Ворона и Саламандр на гибель на Исстване V. Сколько горя и кровопролития можно было бы избежать, если бы он смог доверять Жиллиману с того момента, как Тёмные Ангелы прибыли через Гибельный шторм на Макрагг? Вместо этого они оба хранили свои секреты, что привело к катастрофическим последствиям.
Должен ли он был увидеть, что скрывала одержимая любовь Лоргара к их отцу? Должен ли он был понимать, что ярость Ангрона никогда не будет утолена? Должен ли он, что самое важное, был заметить недостатки Хоруса Луперкаля? Это было не в его характере – Лев и Первый легион всегда смотрели вовне, выискивая опасность во тьме за пределами границ человечества, не оглядываясь через плечо, – но, тем не менее, его гложет неудача. Но как можно было ожидать, что Лев Эль'Джонсон увидит червя в сердце одного из величайших дипломатов и стратегов, которых когда-либо знало человечество, когда он даже не смог предвидеть мысли и действия своего собственного легиона?

Old man Lion
Потребовалось около пяти секунд кровопролития, чтобы масса культистского отребья осознала, что их численность не идет ни в какое сравнение с тем, с чем они столкнулись. Паника распространяется в обратном направлении, поскольку те, кто находится непосредственно на пути Льва, пытаются убежать от него, а энтузиасты позади понимают, что их коллеги впереди не справятся с угрозой к тому времени, как они доберутся туда. Толпа пытается повернуть вспять, но цель Льва остается неизменной. Он уничтожит всю скверну перед собой, независимо от того, нападют ли на него или попытаеются убежать.
Некоторым удается скрыться. Это неизбежно. Одного численного превосходства недостаточно, чтобы одолеть Льва, но этого достаточно для тех, кто находится в хвосте группы, чтобы сбежать, пока он всё ещё разбирается с остальными. Повелитель Первого останавливается, с его рук и предплечий стекает кровь, а поножи и сапоги покрыты запекшейся кровью, и враг больше не находится в пределах досягаемости.
И дышать немного трудновато.
Забриэль на мгновение активирует свой цепной меч, чтобы прикончить тех, кого Лев просто смертельно ранил.
-Я вижу, вы ничуть не утратили своей смертоносности, господин, - говорит он, снова заглушая мотор.
-Если бы только это было правдой, - бормочет Лев Эль'Джонсон. Он сокрушил орду, да, он сломал их тела и никогда не подвергался опасности погибнуть, но в отличие от битвы с хищниками в лесу, теперь он может сравнить это со своими предыдущими битвами. Он обнаруживает, что что-то не так.
По правде говоря, это незначительные различия. Он немного медленнее, в его ударах немного меньше силы, и его выносливость, похоже, уже не совсем та, что была когда-то. Он готов снова драться, он всё ещё мог бы часами сражаться с такими противниками, но он чувствует разницу.
-Здесь замешана какая-то скверна, - говорит он. - Я двигаюсь медленнее, чем следовало бы. Кёрз уже освежевал бы меня, - шёпотом добавляет он, когда в его памяти вспыхивает призрак его хихикающего брата с волосами цвета воронова крыла. Лев не сомневается, что галактика по-прежнему таит в себе угрозы, ничуть не менее опасные, чем Ночной призрак, даже если Конрад Керз давным-давно встретился с судьбой, уготованной ему тысячелетия назад.
...
-Они мертвы, - отвечает Лев, - и это всё, что имеет значение.
Одетый в меха командир, которому Лев сломал спину, всё ещё дёргается. Забриэль подходит к нему и целится из своего болт-пистолета в голову поверженного еретика.
-Подожди! - приказывает ему Лев. Он пересекает зал и свирепо смотрит сверху вниз на своего поверженного противника. -Твой колдун мёртв. Что я должен сделать, чтобы избавиться от этого заклятия, которое мне мешает?
- Мешает тебе? - шипит предатель, его дыхание прерывисто. Льву требуется мгновение, чтобы понять, что он смеётся сквозь боль. - Ты убил моих лучших людей и сломал мне спину, как будто я был ребёнком. Что ты за существо, что считаешь себя ущемлённым, когда всё ещё можешь делать такие вещи?
Лев протягивает руку и снимает свой шлем. Возможно, это существо когда-то знало его в лицо, а возможно, и нет, это не имеет значения. Он также не беспокоится о риске ненадолго оказаться на воздухе. Это первый раз, когда он заявит о себе за десять тысяч лет, и он не сделает этого из-за керамитового лицевого щитка.
-Я Лев Эль'Джонсон, примарх Тёмных Ангелов и сын Императора.
Глаза еретика широко раскрываются, и в них нет ни сомнения, ни отрицания. Но затем он улыбается, обнажая зубы, которые теперь превратились просто в зазубренные кончики.
-Здесь не замешано никакое заклятие, милорд. Ты просто постарел.
Лев мгновение пристально смотрит на него. Затем он отворачивается, тяжело дыша, преследуемый чистой правдой.
Болт-пистолет Забриэля стреляет в последний раз, а затем наступает тишина.