криговские женщины

Банды дома Орлок

По всей Некромунде дом Орлок известен как “Дом  железа”, они владеют бесчисленными рудникамии шахтами, этому дому нет равных в добыче полезных ископаемых.  Так же Орлоки выстроили монополию на вывозшлака в Пепельную Пустошь.  Другие Дома Некромунды считают, что Орлоки  сплочены как сжатый кулак, их гангеры  хорошо организованный, экипированный и чрезвычайно целеустремленные.  Для обычного рабочего дома Орлок жизнь - это бесконечный рабский труд.  Мужчины и женщины обречены на  бесконечный труд  в тесных шахтах и рудниках, благодаря которым их хозяева получают свои богатства. Любые мысли  о восстании подавляются  “каменными” лицами надсмотрщиков,  электро-подстегателем или пси-кнутом.  Остается лишь бездумное повиновение. В отличии от этих согбенных рабочих, мужчины и женщины банды Орлок  гордо и размеренно шагают  по задымленным коридорам Дома Железа. Стать членом банды Орлоков – значит, возвысится над  забитыми рабочими, и претендовать на жизнь жестокости и личной свободы. Эти воины  рождены в огне ужасно междоусобной войны, называемой Орлоками  “Разрыв Звена” (CrusibleSchism).

Связи, сформировавшиеся после Разрыва Звена (CrusibleSchism) сохраняются, и по сей день.  Каждый Орлок, вне зависимости от его низкого происхождения смотрит на горделиво шагающих среди них гангеров со смесью завести, тоски и страха.  Банды контролируют массы не только угрозами и насилием, но и надеждой на лучшее будущее – “кивок” лидера банды  - это обещание новой жизни, подальше от электро-дубинки и бесконечного труда. Однако роль банд заключается далеко не только в этом умении, они так же олицетворяют кулак  Дома Орлок, сражающийся  в постоянных стычках между великими Домами Некромунды. Они защищают огромные колоны, идущие по Пепельным Пустошам, отгоняют любопытных чужаков от чудовищных отвалов шлака на дне улья, а так же патрулируют тёмные туннели, ведущие на территорию соперников.

Жизнь в банде Орлоков трудна. У воинов Орлоков нет химически выращенных мышц  банды Голиафов, нет смертоносных технологий  дома Ван Саар или ядов Эшер. Вместо этого Орлоки полагаются на прочное оружие, сделанное в литейных цехах их Дома, и боевой дух, черпающий силу из философии “мы-против-них”. В тавернах и бандитских притонах Орлоков  прививается воинское кредо, известное как “Железное Братство”. Если кратко:  моя банда превыше Дома, мой Дом превыше всего остального.  Этому кодексу следуют все гангеры  Орлоков, от самого зелёного Джува, недавно снятого с линии переработки руды, и до самого старого стрелка  готового, отправится  в над-улей. Пренебрегаешь  кодексом – и закончишь свой путь висящей в отстойнике тушей. Следуй  кодексу - и твои братья и сестры будут сражаться, и умирать на твоей стороне.  Эта тесная связь хорошо подходит для методов войны Орлоков. Орлоки открыто  выходят в свет, уверенные в том, что их товарищи прикроют им спину на каждом шагу. Они используют автоганы, шотагны  и стабберы производства Дома Орлок, с печатью подлинности на корпусе. Надежность ценится превыше других качеств, среди Орлоков часто шутят, что оружию не способному  “плеваться” свинцом нет места в Доме Железа.  Но это не значит, что Орлоки не собирают трофеев с мертвых врагов. В убийстве врага, трофейным оружием есть некая поэтичность, не  чуждая душе Орлока. С  имеющимися запасами оружия и боеприпасов, производства Дома, банды Орлоков  хорошо оснащены  для охраны своей территории. Для этого банды обычно формируют сеть “друзей” и сообщников,  которые будут предупреждать  их о вторжениях на их территорию.  Это создает благонадежные отношения между бандой и местными слугами Дома, которые знают, что после налета гангеров  они тоже будут  иметь выгоду, собирая остатки, оставленные Орлоками.  

У каждой банды Орлоков есть свои особенности  и традиции, но многие из них пошли от пресловутых Железных Черепов, огромной банды, появившейся после “Разрыва Звена”. Основатель  Железных Черепов когда-то был шахтером, известным к Чирос Ял. В течении нескольких лет воины Яла устраивали резню на пограничной территории улья Тразиор, их действия разожгли острое соперничество с Домом Делак, которое сохранилось и по сей день. Одно из его известнейших дел, это “Ashline Heist", когда Ял и его байкеры захватили бронепоезд  Делаков, и использовали его для уничтожения крупной системы снабжения между кланами. Власть Делаков в Тразиоре исчезла и Дом Орлок смог вырвать из их рук столь желанный контракт с Уланти.  В течении трёх десятилетий, Ял и его Железные Черепа контролировали линию снабжения Тразиора, на зависть всем вокруг. Преследуемые на каждом шагу убийцами Дома Делак, будучи всегда настороже Железные Черепа стали мастерами засад. Благодаря этому именно им приписывают принцип “Сжатого Кулака” – когда ни один гангер Орлоков  не путешествует один, или без оружия в руках.  Дальнейшая судьба Яла неизвестна. Некоторые говорят, что он погиб сражаясь вместе со своей командой, против превосходящих сил противника. Другие говорят, что седой и старый Ял все еще бродит по Пепельной Пустоши в поисках своей судьбы. Несмотря на все это, даже сейчас гангеры  Орлоков говорят о нем с благоговением в голосе и многие считают Железных Черепом  образцом того, что значит быть гангером в Доме Железа. 

Когда слишком буквально понял приказ комиссара...

"Ну прямо вылитый Юрген. Только красивый и пахнет застенчивостью" - (один древний коммент)

Как Тау и Империум за проклятую планету воевали.

I.

Стоя на мостике «Полифема», Капитан сжимал штурвал так крепко, словно готовился к натиску бури, хотя здесь никогда не бушевали штормы. Он занимал пост, положенный ему по праву и призванию, и уже довольно долго не двигался с места. Он не мог точно определить, как давно находится здесь, сколько дней корабль провёл в ловушке или как много членов экипажа умерли с тех пор, как озеро завладело ими всеми. Время стало таким же ненадёжным, как скользкая, покрытая липким илом палуба его судна. Иногда ход событий отшатывался назад, и мертвецы, восстав, снова выполняли свои обязанности, а потом внезапно дёргался вперёд и выплёвывал новую чахлую зарю сразу после предыдущей, лишая их ночной передышки. Капитан лишь смутно помнил войну, которую его полк вёл на этой затопленной планете, да и в целом большинство событий прошлого почти стёрлись у него из памяти. Он сомневался во всём, кроме своего святейшего долга и необходимости выдержать испытание ради того, чтобы исполнить оный.

«Я завершу таинство, — пообещал Капитан озеру, как уже делал много раз до того… и после. — Я всё исправлю».

Несомое им бремя наделяло его бытие такой осмысленностью, какую большинство душ не обретали никогда, — хотя лишь немногие осознавали, что пусты, или желали заполниться, особенно если мельком замечали цену, — однако он не сетовал, даже наоборот. Он ведь не всегда господствовал над этой канонеркой, как и над таинством. Бывший командир корабля, благочестивый, но недалёкий деспот, до сих пор пребывал на мостике, вотканный в дальнюю переборку сетью грибков, выросших из его трупа. Переплетение опухолей пульсировало, хрипело и порой источало странные грёзы, так что, возможно, его носитель не совсем умер. Капитану нравилось думать, что он освободил своего предшественника, когда располосовал его, открыв щели для новых возможностей. Безжизненное тело испускало свет, омывая мостик лучами кислотных оттенков, от которых переливался насыщенный спорами воздух. Прекрасная картина, верный призрак милости Бога-Императора…

«Наш владыка щедр», — подумал Капитан, наслаждаясь пречистым смрадом. В его вере этот дурной запах играл роль благовоний, озеро — алтаря, а Спящий-под-Водами — святого духа.

— Как вверху, так и внизу, — прохрипел он, заплевав иллюминатор перед собой слизью с капельками крови.

Затем Капитан трепетно пронаблюдал за тем, как мерзкие брызги сливаются на стекле в очередной узор. Скверна рисовала карту этого мира, где отображались русла изменчивых судоходных путей и возможности, сплетаемые ими. Разумеется, читать схему мог только он, — вот почему его избрали. Именно его откровение сначала охватило всех членов экипажа, когда предыдущий командир отверг сакральность озера, а затем связало их в общем предательстве. Каждый из них вонзил клинок в сердце старого еретика и присягнул на верность новому порядку.

— Я всё исправлю! — поклялся Капитан вслух.

Исторгнув эти слова, он зашёлся в приступе кашля и изрыгнул на иллюминатор гнусь, образовавшую ещё невиданную конфигурацию. Следом он прищурился, заметив в слизи нечто неожиданное: синеватое пятнышко, которое быстро двигалось по спирали к центру карты. Возможно, это и есть тот знак, что являлся ему в видениях? Капитан с волнением и упоением следил за крупицей, опасаясь нарушить ход гадания, а затем содрогнулся, когда она завершила странствие.

«Наконец-то».

Он оторвал руки от штурвала. Хотя Капитан не выпускал рулевое колесо с самого начала своего бдения, и гниющие ладони прикипели к резиновым захватам, он почти не почувствовал боли освобождения. Избранный протянул к корабельному вокс-транслятору пальцы, с которых свисали лоскуты кожи.

— Всем мореходам занять посты, — передал он. — Наше таинство начинается. 

(Полифема - это имперская канонерка. В смысле обыденный плавующий корабль.)

II.

«Не надо недооценивать гуэ’ла, — однажды предостерегла его Джи’каара, когда шас’уи стал насмехаться над противником. — В их варварстве кроется не только слабость, но и великая сила».

Он посмотрел на баржу справа от себя, ища взглядом другого бойца-ветерана. Шас’уи Джи’каара, как и сам Тал’ханзо, стояла на носу своего длинного судна с открытым верхом. Линзы её шлема светились в мутной полутьме, а белые пластины брони покрывали струпья из плесени и налипшей листвы. В отличие от прочих воинов огня, которые смывали грязь каждую ночь, она позволяла мерзости накапливаться с начала и до конца любого задания. Это не нарушало работу доспеха, и шас’эль их кадра полагал, что она заслужила право охотиться так, как считает нужным, но Тал’ханзо думал иначе. По его мнению, Джи’каара воплощала собой духовную болезнь, поразившую Гармонию. Да, она отлично умела выживать, но ради чего? Её имя, означавшее «разбитое зеркало», указывало на кошмарный шрам поперёк лица, однако он подозревал, что рана затронула не только плоть и кость. Кроме того, Джи’каара обладала неприятной… связью с самой планетой.  

«На что ты смотришь, Разбитая? — спросил себя Тал’ханзо. — Чего ты ищешь?» 

Он перевёл взор на великаншу, что возвышалась над другой шас’уи. Ручная гуэ’веса никогда не отходила далеко своей хозяйки. Эту женщину сочли бы огромной уродиной даже особи её безвкусной расы: её черты словно бы сжались между выступающим лбом и квадратной челюстью. «О’гринны», так гуэ’ла называли подобных зверей. Судя по всему, они представляли собой редкую, но стабильную мутацию базового вида, продукт адаптации к мирам с большой силой тяжести.

«В этой породе воплощается истинная суть гуэ’ла», — рассудил Тал’ханзо.

Оптика шлема увеличила лицо существа, и носовые щели шас’уи расширились от отвращения. Женщина заплела длинные чёрные волосы в толстые свалявшиеся косы, вставив в них кости. Геометрически правильную снежинку, символ Гармонии Прихода Зимы, она вырезала у себя на лбу, словно какую-то племенную метку. Подобная практика, типичная для янычар-гуэ’веса, желающих показать лояльность своим благодетелям, в последнее время начала распространяться и среди воинов огня их кадра. На Фи’драа реки влияния текли в обе стороны, и, подобно судоходным путям планеты, могли завести в нездоровые края.

— Мы заплутали, шеф! — раздался крик за спиной шас’уи. Он обернулся, уже зная, кто именно подал голос.

Во втором ряду позади него сидел щуплый пленный с рыжими волосами — тот, что выглядел слабее прочих, пока ты не присматривался к его зелёным, широко расставленным глазам. Хотя Тал’ханзо по-прежнему с трудом разбирался в выражениях лиц гуэ’ла, — несмотря на то, что годами жил рядом с ними и даже овладел их языком, — он безупречно понимал, что скрыто в его взгляде. Острый, как клинок, он рассекал любые преграды культурных или видовых различий. В таких глазах отражался ум, не отвлекающийся ни на что. В доктринах Тау’ва данную особенность называли лхаат элеш — «резать взором». Ею обладал каждый представитель пятой касты, однако на Фи’драа она встречалась редко — возможно, из-за того, что здесь совсем не было эфирных, которые взращивали бы её. Лхаат элеш ярко пылала в уцелевшем глазе Джи’каары, но во взгляде самого Тал’ханзо она потускнела. Он давно уже чувствовал, как это пламя угасает вместе с его верой в успех войны.

— Ну заплутали, да? — не унимался военнопленный.

Его левый глаз обвивала спиральная линия цвета индиго, которая затем раскручивалась по щеке и, сужаясь, оканчивалась возле губ, проткнутых множеством колец. На шее у него висел какой-то талисман в форме канида с рыбьим хвостом, грубо вырезанный из коралла. Не самый традиционный амулет для имперца, и всё же в том или ином виде он встречался у многих пленных. Тал’ханзо предполагал, что это эмблема их полка или некое напоминание о родном мире.

— Мы не заблудились, гуэ’ла, — ответил он с напускной уверенностью.

Тал’ханзо не доверял старшему офицеру их конвоя, шас’вре Иболья. Она, пусть и не новичок на Фи’драа, всё ещё больше полагалась на технологию, чем на чутьё.

«Иначе нельзя», — рассудил Тал’ханзо, мысленно оценивая этот сброд. Пленные гуэ’ла приняли Высшее Благо не добровольно: когда кадр атаковал их прибрежную крепость, они дали отпор, пусть и без особого энтузиазма. Несмотря на милосердие Империи Т’ау, она всегда наказывала за сопротивление, даже самое ничтожное. Такую цель и преследовало их задание. Если основные силы кадра перебросили обратно на базу по воздуху, то военнопленным предстояло вынести изматывающее странствие по воде. Для операции выделили четыре баржи с сопровождением из бронетранспортёра «Рыба-дьявол» и пары лёгких скиммеров «Пиранья».  

— Нашего врага уже вытеснили из данной области, — сообщил шас’эль воинам огня, проводя инструктаж конвоя. — Я ожидаю минимальный уровень опасности, хотя ваше путешествие и будет долгим. Оно станет карой для этих дикарей. Что более важно, оно поможет адаптироваться на местности нашим новобранцам-шас’саал.

(Тут воспоминания Тал’ханзо)

Никто тогда не заговорил о том, что знали все: Фи’драа — не место для новичков, даже для самых многообещающих, а восемь бойцов, недавно влившихся в состав кадра, совсем не обнадёживали. Молодые шас’саал поражали многообразием изъянов, от чрезмерной агрессивности до робости, и казались почти непригодными к военному делу.

«Вот почему их отправили сюда, — предположил Тал’ханзо. — Тут они проживут так недолго, что не успеют опозорить свои септы». 

Шас’саал разместили по двое на каждой барже, где ими командовал один из воинов-ветеранов, которому помогала пара опытных янычаров-гуэ’веса. Тал’ханзо сомневался, что кто-нибудь из новобранцев продержится хотя бы год.

— Уроды! — заорал ещё кто-то из пленных, и шас’уи очнулся от раздумий. — Я слышал, они холостят всех, кто к ним записался. Не хотят, чтоб мы размножались, так-то!

Его заявление вызвало очередной хор недовольных возгласов.

— Шеф, ну ты чё, пустую лодку хочешь привезти? — поинтересовался Шарки. Он говорил тихо, однако его голос не заглушили шумные протесты.

«Не хочу», — мысленно признался Тал’ханзо. Шас’эль сочтёт такой результат неудачей.

— Позаботься о своих товарищах, — сказал он, отключив кандалы рыжего гуэ’ла низкочастотным импульсом из шлема. — Принеси ему целительный набор, — велел шас’уи, обращаясь уже к одному из янычар.

— Спасибо, шеф, — произнёс Шарки, потирая запястья.

— Если ты предашь моё доверие, то пострадаешь, — предупредил его Тал’ханзо.

— Услышал тебя. — Медике неуверенно выпрямился. — Не боись, из меня и так боец невеликий. Я скорее… — Он осёкся, глядя куда-то вдаль.

— В чём проблема, гуэ’ла? — спросил шас’уи.

— Я… Ничё. Ничё такого. — Шарки коснулся своего ожерелья, словно ища утешения у талисмана. — На копытах давно не стоял, и всё. — Он снова улыбнулся — или ухмыльнулся? — Лан, я делом займусь.

Другие военнопленные умолкли. Удовлетворённый этим, Тал’ханзо отвернулся. Что же, иногда Открытая Ладонь сильнее Сжатого Кулака.

— Такова жизнь, — пробормотал он.

Петер Фехервари. Алтарь из пастей.