Фенрис горит

Видение прошлого, видение грядущего

У меня бывали видения до этого. Как и у большинства гротов в Ржавошипе; нас не пускали в пивные хаты или в бойцовые сараи, так что изредка, когда удавалось избежать тяжкого труда, мы собирались группами с гротами, которых ненавидишь меньше всего, и лопали тощие грибы, росшие на складах варпоголовых на краю поселения. Не очень-то они хорошие были, те видения: скорее, просто разноцветные головные боли. Но это? Это было чем-то иным. Аудиенцией с богами.

Сначала ничего не было. Только тьма, сырость и холод. А потом, высоко наверху, раздался голос. Точнее, голоса. Они были такими громкими и глубокими, что я не понимал, на каком языке они говорят, тем паче о чем говорят. Это точно были Горк и Морк. И они дрались, что нормально, ведь это то, что они любят больше всего. Я этого не видел, но чувствовал – тяжелые, грохочущие удары, которые заставляли тьму рокотать и сбили бы меня с ног, будь я там так или иначе.

А потом – искра. Крошечное пятнышко зеленого, яркое и голодное, опускавшееся вниз много-много-много длин клыка, пока не коснулось пола того места, где я находился. Зеленое расползлось из этой маленькой точки, колыхаясь большими яркими кругами и собираясь в пятна, также растекавшиеся кругами. Оно расширялось быстрее и быстрее, пока им не покрылось все, что видел глаз. Теперь стало светло, и я увидел, что нахожусь в какой-то пещере. Или скорее, в большой, искажающейся мешанине пещер, как ячейки в улье сахарного гада, только здоровенные.

Стены были... я думаю, правильное слово – мясистые. Влажные, красные и морщинистые, как складки в мозгах, которых я за свою короткую жизнь повидал немало, чтобы хорошо запомнить. Когда на них собиралось зеленое, они менялись. На них начинали вырастать грибы. Сначала плесень и слизь – то, что ешь, пока в разгаре пыльная буря, а орки забрали все хорошие харчи. Но потом появились мракокорни, желчешапки и большие, сложные штуки, подобных которым на Урке не росло.

И, как и вовне священных видений, где бы ни росли грибы, прорастают другие зеленые твари. Сначала сквиглеты, те, которые такие крохотные, что видишь их только как мелкие крапинки, копающиеся у тебя в подмышках, после них – сквиги размером с кончик когтя, кулак и голову. Потом появились снотлинги – которые для гротов, как мы для орков – ползавшие, скулившие и бранившиеся друг с другом в больших, извивающихся кучах. Повсюду снотлинги ели сквигов, сквиги ели снотлингов, и с каждым щелчком челюстей, скрежетом зубов и грызущим звуков, зеленое становилось ярче и живее.

Потом появились гроты. Стаи гротов, и они тут же принялись за работу, смастерив маленькие жалкие инструменты из сухожилий сквигов и шапкодерева и угрозами заставляя снотов тоже работать. Быстрее, чем я мог осознать, они отбросили грибные джунгли и начали сооружать фермы, склады, пивные хаты и бараки. Они уложились как раз к появлению первых орков, которые уже продирали себе путь из ростовых дыр и уже были голодны.

Орки прибывали и становились больше, пока даже заморыши среди них не стали размером с варбоссов на Урке. И надо всем этим – сверху, на чем-то, видимо, служившим потолком пещеры, или, может, в бесконечности – появлялись звезды. Больше звезд, чем могли бы сосчитать все меки на Урке за свою жизнь, и каждая из них такая ярко, злобно, красиво зеленая.

Я так увлекся звездами, что не увидел сквиггота.

Это было великолепное создание. Ужасное создание. Большой, как баивой вагон, и на его фоне тощие звери с обвислым горлом, выращенные пастухами-змеекусами на Урке, выглядели жалко. Он едва не раздавил меня в кашу своими лапами. Но я не дожил бы и до трех лет, если бы не мог по-Морочьи ловко и быстро откатиться от поступи, а едва я оказался на ногах, то последовал за зверем. Не знаю, почему, но это казалось правильным. Вскоре, там оказалась целое стадо сквигготов, неуклюже топающих в чем-то похожем на галоп и сталкивающихся друг с другом с силой достаточной, чтобы разрушить форт. Я бежал вместе с ними через этот непослушный сад, и мне было плевать, раздавят ли они меня в лепешку, потому что казалось, что страх – это не то, что стоило испытывать в этом месте.

К тому моменту, наверху, где сияли зеленые звезды, находились воины. Огромные орки, идеальные орки, каждый – больше, чем вождь клана, и подернут зеленым светом. Я не знаю, как это понял, но то были орки, какими их задумывали. Они светились достаточно ярко, чтобы затмить звезды, и когда они шагали по небу, я чувствовал над ними богов, скалящихся сверху вниз в злобной гордости. Потом сверху начали раздаваться удары, грохот и рев – гиганты вступили в драку.

Сложно было видеть, что происходит, учитывая, что я смотрел вверх через просветы между боками галопирующих сквигготов, но там была большая, большая, большая драка. И она становилась больше. И я думаю, орки выиграли. Конечно, они же не могли проиграть? Но потом, когда шум сражения затих, присутствие богов тоже исчезло. Казалось, будто вся пещера снова стала холодной и темной, какой была в начале. Сквигготы мгновенно остановились, как и каждая другая тварь во всем Большом Зеленом. Ощущение было такое, будто все неожиданно потерялись, осматриваясь и размышляя, что делать теперь.

Естественно, они начали драться. Это было безумие, сверху и снизу, от гигантов в небе, обменивающихся ударами, подобными падению комет, до снотлингов в самом низу, сжимающих тощие пальцы вокруг шей друг друга. И в отсутствие богов, которые бы надавали всем по башке и приказали бы угомониться, действо продолжалось до тех пор, пока то место не превратилось в палатку мясника, а убийств не стало столько, что для выживших появилось достаточно пространства.

Мирно после этого не стало, но и кровавой бойни не было, поскольку все действительно крепкие твари, вроде орков в небе, были мертвы. Так продолжалось годами. И все же орки там были. Но они и в сравнение не шли с громадными бойцами, которые находились там до того. И все они застряли на полу пещеры. Наблюдать за ними было, как смотреть на капли дождя, стираемые люкотерами тракка: каждый раз, когда один из них становился таким большим, что казался способным достать до неба, все остальные поблизости сбивались в кучу и раздирали того на куски, так что никто не смог стать таким большим, каким должен был.

Вернее, пока один не стал. Он не был таким уж большим, когда на него напали, но он подобающим образом уничтожал каждого орка, атаковавшего его, раздавая удары головой, как выстрелы в упор из пушки, и затаскивая каждого выжившего в строй, чтобы те сражались рядом с ним. По мере того, как стекалось больше и больше врагов, боец становился крупнее, как и груда тел перед ним. Вокруг него во все стороны начала бить зеленая молния, и вскоре куча трупов доросла до самого неба. Увидев это, новый гигант начал лезть по горе мертвецов к звездам.

С каждым шагом, победитель становился крупнее... мощнее, и вскоре пещера снова начала ярко светиться. Звезды разбухли, и я знал, что почему-то Горк и Морк вернулись. Или что они никогда не уходили, просто на какое-то время потеряли интерес, пока вновь не появился кто-то достойный их взгляда. Вскоре, чемпион достиг вершины горы трупов, где звезды стали такими большими, что между ними не осталось места, и замер там ненадолго, будто размышляя.

Глядя на этого титана, у которого теперь были рога и куча рук, державших всевозможные пушки и чоппы, я был в ужасе. Но еще я впервые познал, что такое радость.

А потом титан посмотрел на меня в ответ. В зеленом море его здорового глаза плыли космические корабли, выглядевшие как крохотные мусорные гады, и когда вся тяжесть этого взгляда легла на меня, я возблагодарил богов, позволивших мне умереть вот так. Но гигант не убил меня. Он согнул палец, достаточно большой, чтобы запустить луну в планету, и поманил меня. Потом он повернулся и шагнул в восхитительное, бесконечное зеленое, оставляя лишь полыхающие следы.

Когда я вновь оказался во дворе, надо мной возвышался Газкулл Трака. Это был он. Он почему-то выглядел больше, чем когда был трупом. И он посмотрел на меня глазом, который, хоть и был нормально красным, сохранил то же выражение, с каким обратился ко мне в глубинах того видения.

И едва он взглянул на меня, я потерял уверенность в том, что был собой. Взамен, я стал собой. Но времени на долгие размышления не было. Потому что вместо того, чтобы поманить меня, как это сделал гигант, Газкулл ткнул пальцем мне в лицо, и я никогда не забуду первых слов, что услышал от него.

– Теперь слушай внимательно, – сказал он, – или я тебя поколочу.

Однако, какое бы сильное впечатление это ни оставило, вам, скорее всего, интереснее, что он сказал дальше. Проведя рукой по гряде уродливых скоб, окаймлявших его новую блестящую макушку, и удовлетворенно ощерившись, он опустился на одно колено так, что мы оказались лицом к лицу, и снова заговорил.

– Некоторые орки умные. Некоторые орки сильные. А я и то, и другое.

Так это и было. Со временем он сказал больше, но тогда этого было достаточно. По правде говоря, я никогда не слышал, чтобы кто-то описал Газкулла лучше, чем он сам сделал это прямо там, во дворе Гротсника. И едва он заговорил, мы оба поняли, что я связан с ним, так же просто и так же неотрывно, как пластина, скрепленная с его черепом.

Источник: Нэйт Кроули. Газкулл Трака: Пророк Вааагх!

Он был там, когда Хорус убил Императора

Взято у Art of War

Локен пытается остановить своего отца, но ничто не может остановить его отца. Ничто не может остановить чудовищное, залитое кровью олицетворение Хаоса, так чудовищно раздутое силой, так отвратительно уверенное в себе. Хорусу даже не нужно прикасаться к нему. Локен с поднятым мечом сметён со своего пути потрескивающим полем нематериальных энергий, которое окружает залитую кровью фигуру его отца. Жгучая аура отбрасывает Локена в сторону, как ветер может поднять и рассеять пылинки, и он с грохотом покатился по маслянисто-чёрной палубе.
Он поднимается на колени, контуженный, и выкрикивает имя своего отца, но безрезультатно, потому что его голос тонет в торопливом шёпоте, наполняющем воздух Двора.
Поэтому он может только наблюдать, с широко открытыми и полными слёз глазами, как Хорус Луперкаль совершает свое последнее богохульство и убивает Императора.

В этом нет радости. Нет ощущения победы. Нет даже удовлетворения от завершения, от выигранной битвы и достигнутого согласия. Убить беспомощного человека, размозжить его голову о палубу своей булавой, когда он даже не может стоять или открыть глаза… Что это говорит о тебе? Тот ещё воин. Ну и магистр войны.
Бесконечные легионы Нерождённых, по крайней мере, в восторге. Они шепчутся. Перешептываются друг с другом. Восторженный ропот и шелест их голосов нарастают вокруг тебя, заполняя Двор, начиная заглушать даже треск горящего варпа. О чём это они говорят?
- Прекратите шептаться, - говоришь ты им. У тебя нет времени на их ликование.
Тебе нужно мгновение, чтобы поразмыслить. Неужели они этого не видят? Тебе нужно мгновение, чтобы примириться, сосредоточиться на себе. Посмотри, что ты наделал. Боги могут всё, и они не совершают ошибок, но посмотри, что ты сделал. Ты вытаскиваешь шипастое навершие Разрушителя Миров из палубы. С него капает кровь. Не осталось даже черепа, который можно было бы почтительно возложить на алтарь твоей часовни. Булава полностью раздробила Ему голову и пробил глубокую воронку в палубе под ней. Там нет ничего, кроме месива из крови и мяса, фрагментов раздробленной кости, спутанных волос, выбитого, вытаращенного глаза...
Соберись. Быть воителем… Дело не в славе и престиже, а в том, чтобы обладать силой доводить дело до конца, даже если этот конец прискорбен и неприятен. Война требует этого, и только у сильнейших хватает духу довести начатое до конца.
Ты сильнейший. Война - это, в конечном счёте, кровавое, трагическое дело, и только сильнейшим хватает мудрости понять, что, развязав её, они должны быть готовы заплатить за это.
Он был просто человеком, а теперь Он мёртв. Забудь об этом. Забудь об изуродованном ужасе у твоих ног. Помни, кем Он был. Помни, с чем ты боролся. Тиран. Король веков. Лжец. Безжалостный хозяин, который поработил вид и использовал вас всех. Предатель. Интриган, который плёл свои проклятые и тайные планы в течение тридцати тысяч лет, не задумываясь о жизнях и крови, которые будут потрачены для их достижения.
Да, подумай об этом. Довольствуйся этим. Пусть эти мысли будут твоим утешением. Подумай о Его преступлениях и зверствах. Помни, что Он, и только Он, знал, что страдания порождают смертельные и нестабильные ужасы на другом плане реальности, но всё же счёл нужным вырастить поколение воинов-сверхлюдей, подобных тебе, для покорения звёзд. И когда хаос превратился в целенаправленную экзистенциальную угрозу, Он, казалось, был встревожен кровавыми последствиями своих действий.
Тебе следовало выступить против него раньше. Тебе и всем твоим братьям, ибо все они обладали умом и здравомыслием. Тебе следовало сплотить их раньше, задолго до Улланора, задолго до того, как крестовый поход начал заливать звёзды кровью. Группа братьев, все они мастера войны, рождённые, чтобы понимать свойства конфликта… Вы могли бы объединиться, в один голос потребовать Его капитуляции, отстранить Его от власти и предотвратить это, всё это, раньше...
И если бы Он отказался, тогда вы могли бы остановить Его. Вместе. Остановить Его прежде, чем цена стала триллионом жизней. Быстрый конец. Чистая смерть. Но все они были слишком похожи на него, каждый из них был скопированной Его частью. Рогал слишком упрям, чтобы слушать, Сангвиний слишком снисходителен, чтобы видеть недостатки, Русс слишком одержим собственным эго…
Трон, все они! Все они слишком похожи на него, даже те, кто в конечном итоге встал на твою сторону, когда пролилась кровь. Фулгрим слишком влюблён в собственную славу, Ангрон слишком измучен, чтобы видеть разницу, Магнус… Магнус слишком упрям и уверен в себе.
Все они, все они, все они… Слишком похожи на него, потому что такими Он их сделал. Слишком похожи на своего отца.
Твоего отца.
Но не ты. Ты был единственным, кто преодолел наследие своей родословной. Ты остался верным. Ты один остался сильным. Ты спас человеческую расу, или то, что от неё осталось. Помни это. Тебе пришлось размозжить череп твоего беспомощного отца об пол, чтобы сделать это, но отвратительные поступки - это цена, которую ты платишь, когда дело правое.
Собственного отца.
Ты стараешься не зацикливаться на этой части. Ты стараешься не думать о Нём в таком ключе. Ты пытаешься забыть связь, которая у вас когда-то была, тридцать славных лет или то, как ты гордился тем, что был Его первым найденным сыном…
Теперь всё кончено. Тебе нужно время, чтобы собраться с мыслями. Ты сам решишь, как долго это продлится. Период траура. Время для размышлений. Всё, что тебе сейчас нужно, это немного покоя. Длительный период покоя. Немного тишины.
Но шёпот. Шёпот оглушает.
- Прекратите, - бормочешь ты. Почему они не оставят тебя в покое? Они непрерывно шептались за твоей спиной с тех пор, как Малогарст впервые пробудил тебя ото сна, чтобы начать финальное просвещение.
Нет, не Малогарст. Аргонис. Верно. Мальчик, Кинор Аргонис. О, так трудно думать, когда шёпот гложет твой мозг. Ты хочешь успокоиться и изложить всё это ясно и прямолинейно, чтобы, когда ты продиктуешь это Мерсади Олитон, она записала правдивый отчёт об этом, и история запомнит, как сильно ты старался, и как ты боролся со своей совестью, и какой тяжелой была цена, которую ты заплатил. Но шёпот…
- Оставьте меня в покое, - говоришь ты.
Стены дышат. Во дворе очень светло, словно находишься на открытом воздухе в обжигающем свете звёзд Каластара или в узле-лабиринте Уигебеалаха в пылающем варпе. Свет, почти сводящий с ума, слегка мерцает, пробиваясь сквозь листья, раскачиваемые ветром. Или что-то похожее на листья. Тебе всё равно. Ты не смотришь.
Ты слышишь, как человек плачет рядом, где-то позади тебя. Это, в отличие от шёпота, ты можешь простить. Ты понимаешь горе Локена, потому что оно твоё собственное.
Ты не оглядываешься. Ты не можешь отвести глаз от своего отца.

- Помоги мне, - говоришь ты через плечо. - Гарвель… Помоги мне с Ним. Помоги мне поднять Его.
Ты слышишь, как он поднимается на ноги позади тебя. Ты опускаешься на колени и поднимаешь тело своего отца на руки. По крайней мере, то, что от него осталось. Он такой легкий, такой хрупкий, от него ничего не осталось. Как тряпки, как пучок веток, сухой и тонкий, как бумага...
- Пожалуйста, Луперкаль, остановись сейчас, - говорит Локен.
- Слишком поздно, - отвечаешь ты. Ты прочищаешь горло. - Я остановился, Гарвель. Всё кончено. С этим покончено.
- Ещё не поздно, - отвечает он.
Ты поворачиваешься, чтобы посмотреть на него, держа отца в своих руках. Локен смотрит на тебя снизу вверх, его глаза в тёмных впадинах, его меч забыт на палубе позади него.
- Помоги мне, - говоришь ты. - Помоги мне похоронить Его с честью. В конце концов, он был моим отцом.
- Ещё не поздно, - настаивает Локен. - Не для тебя. Не для нас. Ты сделал то, что намеревался сделать. Отпусти силу.
- Зачем мне это делать? - спрашиваешь ты.
- Чтобы доказать, что ты Хорус. Чтобы доказать, что ты человек, а не марионетка.
- Я же говорил тебе...
- Говорил. Но их когти впились глубоко, и их ложь вводит тебя в заблуждение. Докажи, что они неправы. Ты говоришь, что собрал в себе силу для достижения этой цели. Что ж, цель достигнута, отец. Так что, если ты имел в виду то, что сказал, тебе больше не нужна сила. Откажись от неё, пока ещё можешь. Покажи людям, что ты всё ещё один из них и верен своему слову. Покажи мерзким богам, что ты не их игрушка и не беспомощное орудие в их замыслах.
- Сила моя, - говоришь ты. Мальчишка ничего не понимает. - Сила моя, я могу сохранить её и использовать так, как считаю нужным. Дело не в силе, Локен, а в том, что ты с ней делаешь. Это не то зло, за которое ты её принимаешь.
- Ты только что убил золотого короля в соборе тьмы, - говорит Локен. - Эти аспекты, светлый и тёмный, выбрали себя сами?
- Это всего лишь аспекты! - смеёшься ты. - Ухищрения презентации. Тьма противостоит свету. Видишь? Я выбрал свой аспект, чтобы противостоять Его высокомерной демонстрации славы. Тьма - это не зло, Локен, не больше, чем свет - добро или истина. Это всего лишь символы.
- Символы обладают силой, отец.
- Не в том упрощённом смысле, как ты думаешь, сын мой.
- Тогда отбрось их, - говорит Локен. - Избавься от них, от этой тьмы, от этого чёрного сердца, от этого дворца ужаса. Отбрось силу, теперь, когда всё кончено. Используй то единственное, что было у тебя, и чего не было у твоего отца.
- И это что? - спрашиваешь ты.
Локен кладет руку себе на грудь.
- Чувствующее сердце, - с горечью говорит он. - Ты только что убил своего отца. Будь мужчиной и покажи, что ты разумно к этому относишься.
Его слова ранят тебя. Он действительно так о тебе думает? Неужели он не видит? Возможно…
Возможно, в том, что он говорит, есть доля правды. Возможно, тебе следует избавиться от этого чёрного аспекта ужаса, чтобы показать, что ты можешь командовать, а не наоборот? Работа закончена. Это было бы облегчением. Это сняло бы тяжесть с твоих конечностей, и чувство вины с твоего сердца, и эту мертвенность с твоего разума. Ты мог бы снова дышать, испытывать боль, и горевать о том, что было сделано, и облачиться в белое и золотое в знак траура. Это заставило бы боль уйти. Это оправдало бы твои действия.
Будущее может увидеть тебя. Ты не смеешь представить будущее, которое знает тебя только таким.
Ты отпускаешь её.
Всего на мгновение ты отпускаешь её.
Всего на секунду.
Ты позволяешь силе соскользнуть с тебя, как падающему плащу. Ты позволяешь её выскользнуть из тебя, словно ножу, его шипызазубрины царапают твоё мясо и костный мозг, когда она уносится прочь. Ты позволяешь её вытекать из тебя, как крови. Её так много, но в конце концов она вытечет вся.
Шёпот в ужасе поднимается вновь. Они кричат на тебя.
- Прекратите, - говоришь ты. - Я ни перед кем не отвечаю.
Но шёпот не прекращается. Они кружатся вокруг тебя, повторяя то, что говорили с тех пор, как всё это началось, снова и снова, как сухие листья, колышущиеся на ветру или шуршащие под ногами. Как сухие крылышки жуков. Как жужжащие мотыльки. Как огненный плевок варпа, нескончаемый...
О чём они продолжают шептаться? Это приводит в бешенство. Ты почти можешь разобрать слова.
Имя.
Одно имя… Нет, одна фраза, произнесённая и повторенная, отражённая и усиленная психоаккустической силой. Одна фраза, сотканная из белого света, произнесённая в унисон миллионом голосов. Двумя миллионами. Целым видом.
"Император должен жить".
Нет. Это не так...
"Повторяйте за мной, как это было сказано мне. Император должен жить".
Нет!
"Поднимите руки. Он должен жить".
Трюк. Последний трюк. Последний проклятый трюк! Рычаг, чтобы вскрыть твою броню. Финт, который заставит тебя потерять бдительность. Ловкость рук фокусника, выступающего на бис. Последний отчаянный план вечного и безжалостного интригана.
Ты пытаешься отбросить труп своего отца в сторону, потому что понимаешь, что это всего лишь часть трюка, но тело уже распадается в пепел и светящуюся пыль. Это был просто аспект, ещё один отброшенный аспект, ещё одна пустая оболочка.
Он не мёртв.
Ты кричишь от гнева и отчаяния. Ты пытаешься втянуть силу обратно в себя, но она скапливается вокруг огромным чёрным пятном, липким и вялым, медленно реагирующим, медленно подчиняющимся, неохотно возвращающимся в сосуд твоего тела теперь, когда ты пренебрёг ею. Ты втягиваешь её обратно так быстро, как только можешь. Ты вдыхаешь, чтобы наполнить ею свои лёгкие и душу. Ты судорожно собираешь её, потому что должен быть готов защитить себя.
Самое худшее в этом… Твоё человеческое сердце, всё ещё незащищённое, чувствует облегчение. Своего рода радость. Твой отец не умер. Твой отец не умер. Ты не убивал Его. Он жив...
Локен стоит лицом к тебе, в его руке меч. Но это не Локен. Никогда им не был. Локен всё ещё лежит на палубе слева от тебя, там, куда ты его бросил, и с ужасом смотрит на происходящее.
Или это удивление?
Ты не умрёшь так. Тебя так не проведёшь. Сила начинает возвращаться в твои вены. Тьма. Сладкая агония. Успокаивающая ярость. Сила...
Локен шагает к тебе. Другой Локен. Локен, который не Локен. Меч в его руке - не старый клинок Рубио. Меч в Его руке - огромный боевой меч. Лицо не Локена. Это Его лицо. Облик Локена превращается в туман пустоты, когда твой отец выходит тебе навстречу во всём своём кровавом величии.

Его раны чудовищны. На Его лице и искалеченной руке запеклась чёрная кровь. Но внутри него есть свет, свет в глубине его глаз, чистый белый свет человечества, которое в своём безумии верит в Него сверх всякой разумности и доверяет Ему сверх всякой логики, человечества которое воображает Его своим щитом и защитником и так верит в этот акт воображения, что тот становится реальным.
Он не смог бы сразиться с тобой в одиночку. Он не смог бы победить тебя в одиночку. Но блефом, уловками, хитростью и самопожертвованием Он удерживал твоё внимание до тех пор, пока в этом больше не было необходимости.
Отсутствовать в теле - значит присутствовать в Императоре. Вот о чём кричит шёпот. Здесь присутствует целый вид, его воля объединена в одной форме, не мужчина, не отец, а король всех времён.
Он похож на бога. Раненый бог, но, тем не менее, бог. Дело не в Его силе, а в том, откуда она берётся.
"Мы - одно и то же" - говорит шёпот, - "человечество и Император, Император и человечество, души, связанные воедино. Мы вместе, как одно целое, или мы ничто".
- Ты не бог! - кричишь ты.
"Тогда это будет честный бой", - отвечает шёпот.
Ты выражаешь своё неповиновение, когда Он надвигается на тебя. Он явно слаб и ранен, но и ты тоже слаб. Ты собрал лишь малую толику силы, которая у тебя была. Ты должен держать Его на расстоянии ещё мгновение, сдерживать Его, пока не восстановишь свою полную силу.
Ибо в этот момент ты просто Хорус Луперкаль.
Ты замахиваешься Разрушителем миров и отклоняешь траекторию его меча. Искры летят, как кометы. Твой коготь пробивает броню, плоть и кости. Кровь застилает воздух между вами. Его разум прожигает твою нервную систему, нарушая моторные функции и вызывая каскад боли. Ты блокируешь Его разум, поворачиваете его вбок через тринадцать измерений и наносишь непоправимый ишемический ущерб. Ты сжимаешь Его горло когтем.
Ты раздавливаешь ему трахею и перерезаешь сонную артерию. Кровь брызжет фонтаном. Ещё больше крови фыркает и брызжет у него изо рта, когда Он задыхается. Он проводит лезвием по твоему черепу и плечу, разрубая Змеиную чешую. Ты отталкиваешь Его, рефракторы со стуком выходят из строя, и наказываешь Его своей булавой, когда Он отшатывается, хватаясь за горло. Ты ломаешь Ему запястье. Боевой клинок с грохотом выпадает из Его руки. Ты ломаешь Ему ребра. Ты выпускаешь кровавый свет из глаза на своём нагруднике и поджигаешь Его лицо. Его волосы горят. Плоть на Его щеке расплавляется до кости. Один глаз поджаривается и лопается. Разрушитель миров ломает Ему позвоночник.
Ты чувствуешь, как сила возвращается к тебе. Она не может прийти достаточно быстро. Тебе нужна она вся. Тебе нужна вся целиком...
Пошатываясь, Он обжигает тебя в ответ. Луч света вырывается из Его единственного оставшегося глаза. Чистая сила, бело-голубая, сосредоточенная воля человеческой расы, пронзающая твою тьму, как маяк Полой горы пронзает пустоту.
Боль...
Боль...
Боль больше, чем может вынести человек.
И ты по-прежнему всего лишь человек. Дело не в силе, а в том, что ты с ней делаешь. А ты, дурак, отпустил её.
Ты отпустил её.
Ты падаешь на колени, охваченный огнем внутри и снаружи. Его психический луч продолжает испепелять тебя.
Пожалуйста, просишь ты. Пожалуйста, умоляешь ты. Отдайье её обратно. Верните мне силу...
О, они это сделают. Они это сделают. Старая Четвёрка позволит тебе вернуть её, потому что это отвечает их интересам. Но сначала они заставят тебя страдать в качестве предостерегающего выговора за то, что ты отверг их щедрые подарки. Они заставят тебя заплатить за это огнём и агонией, и они позволят этому наказанию продлиться некоторое время. Император, их единственный настоящий враг, в конце концов, не может убить тебя. Несмотря на всю силу, которую Он собрал и наскрёб по крупицам, на все уловки, которые Он использовал, чтобы ослабить тебя и сделать уязвимым, когда ты был совершенно неуязвим, несмотря на все способы, которыми Он выставлял тебя дураком, на самом деле он не может убить тебя. У него нет средств, даже у него, чтобы убить безграничное существо, которым ты стал. Инструмент Воплощённого Хаоса.
Потому что это то, кто ты есть, Хорус Луперкаль.
Это всё, кто ты есть, магистр войны.
Это всё, кем ты когда-либо будешь, первообретённый сын.
Раб их тьмы. Оружие в их руках. Марионетка на их ниточках, обманутая их обещаниями и ложью. Инструмент, не обладающий собственным разумом, созданный для того, чтобы разрушить щит человечества и ввергнуть человеческий род в небытие варпа.
Стоя на коленях, охваченный потоком пламени твоего отца, ты смотришь на Него снизу вверх. Наконец-то ты видишь это сейчас, возможно, так, как Он видел это всегда. Простая истина. Секрет, который следовало сохранить, несмотря ни на что. Некоторые истины слишком опасны, чтобы их знать, или слишком смертельны, чтобы их слышать. Вот почему Он хранил их тридцать тысяч лет. Теперь ты тоже это знаешь. Ты видишь, несмотря на непреодолимую боль, всё… всё, что было разрушено, и всё, что было предано. Ты не можешь попросить у Него прощения. Ты не смеешь, и ты всё равно не можешь говорить. Но Он видит это в твоих глазах. Ты был слишком слаб, чтобы сопротивляться им тогда, и ты будешь слишком слаб в другой момент, когда они смягчатся и наполнят тебя своими отвратительными дарами.
Твои глаза молят Его о пощаде. Сын своему отцу.
Покончи с этим. Покончи с этим сейчас, если можешь. Если это вообще возможно. Покончи с этим, пока не стало слишком поздно. Если ты не можешь этого сделать, никто не сможет.
Жжение прекращается. Психический луч ослабевает. Ты раскачиваешься, задыхаясь.
У твоего отца есть нож. Старинная каменная вещь. Что это? Он такой маленький в Его руке, такой уродливый. Так не пойдёт. Этого будет недостаточно.
Он, кажется, колеблется, нерешительный.
Ты сжимаешься во внезапном спазме и конвульсии и кричишь. Сила возвращается. Она вливается в тебя с огромной скоростью, как будто Старая Четвёрка внезапно отчаялась вернуть свои дары. Что они знают? Что они увидели, что заставляет их действовать так поспешно?
Твой отец смотрит на нож.
+Я жду тебя и прощаю тебя.+
Он вонзает его тебе в сердце.
Локен вскочил на ноги. Он видит блеск лезвия. Простой каменный нож не пробьёт доспех. Что-то настолько маленькое точно не сможет.
Лезвие входит внутрь. Удар в сердце, быстрый милосердный удар мизерикордии кустодианца, практичный и непритязательный. Две фигуры на мгновение застывают вместе: коленопреклоненный сын, стоящий отец, соединенные ножом.
И через этот клинок Император направляет всю силу своей воли.
Возвышенная сила, психический взрыв невероятной величины, струится по древнему клинку подобно молнии, проходящей через металлический стержень. Вспышка огненного шара от его удара ярче, чем всё творение.
Затем свет начинает гаснуть. Быстро наступает темнота. Это не глянцевая чернота бесконечной архитектуры Двора, она мягкая и безмолвная, как наступление ночи или затуманивание зрения и чувств.
Хорус улыбается.
Его улыбка больше не та ужасная, что приветствовала их, когда они вошли во Двор Луперкаля, улыбка, от которой мир содрогнулся от смертельного ужаса. Теперь это улыбка, которую Локен помнит с давних времён.
Крови нет. Атам острый, достаточно острый, чтобы разрезать пространство. Достаточно острый, чтобы разрезать реальность. Он ждал этого долго, очень долго, начиная с первого убийства, которое привело к этому и запятнало его тенью всех убийств, и заканчивая этой, восьмой смертью, которую ему обещали.
Хорус улыбается. Улыбка исчезает. Затем то же самое происходит с плотью, губами и ротовой полостью, открывая другую улыбку, оскал зубов, маску из костей. Искупления нет, ибо время для этого давно прошло. Есть только смирение.
И в конце концов, это просто человек, убивающий своего сына камнем.
Лезвие выскальзывает и превращается в пыль. Тело падает.
А затем галактика сгорает.