Тебе лишь бы сжечь

Призыв в армию хаоса 2.0

Более подробные спойлеры и некоторые диалоги из 3 книги по Темному Империуму.

дополнение к посту http://joy.reactor.cc/post/4812507



Завязка начнётся с возвращения Феликса на Честь Макрага, где он попытается отговорить Жиллимана допросить пленённого демонхоста, чтобы выведать обстановку на Иаксе.



Сикарий - глава личной стражи примарха и не прошёл Рубикон.



Допрашивать пленённого демонхоста будет некто иной, как Иллиян Натассе, прямо в Либрариуме Ультрамаринов



Серый Рыцарь, кто охранял этого демонхоста раньше, а ещё раньше навалял Тифусу, Ионан Груд, увидя всё это, покинет примарха, а автор спойлеров и вовсе намекает, что Сыны Титана перестанут доверять Жиллиману



Примерно в первой половине книги на сцену выйдут Тзинчиты (А на этот момент намекал сам Хейли, говоря что начнётся распря среди Богов Хаоса)



Тифус прибудет к Мортариону не как сын или первый капитан, а как Герольд Нургла и прикажет тому отказаться от своих планов заманить Робаута в ловушку на Иаксе. Он должен исполнить воля Чумного Бога, а не сводить счёты с Жиллиманом.



Грусные нурглиты ни куда не делись, а смотреть на их склоки одно удовольствие



В какой-то момент Тзинч вступит в (временный) союз с Кхорном, чтобы опрокинуть Нургла.



Жиллиман продолжит своё самокопание и исследование Летицио Дивинитатус, создав нечто своего личного книжного клуба, а Натассе советует примарху перестать так загоняться



А вот теперь самый интересная часть спойлеров. В Штерн. Еретичная Святая уже поднимался вопрос, что якобы психические силы и вера - это разные категории. А Хейли большой любитель надев на себя образ персонажей своих книг прописывать новый бек.

Натассе, пытаясь переубедить Робаута, что ему не нужно зацикливаться на вопросе веры, выскажет монолог:

"Это не имеет никакого значения", - сказал Натассе. "Мы говорим здесь не о колдовстве или что вы называете психическими силами, но о вере. Вера - самая могущественная сила в Галактике. Она не требует доказательств или подтверждения. Она дарует убеждённость тем, кто верует. Она приносит надежду отчаявшимся и там, где вера процветает, изменяется сама реальность. Единственный разум, что сильно связан с варпом, может нарушить законы нашей вселенной, а на что способен миллион? А миллиард? Триллион разумов и все до единого верят в одно и тоже? Нет большой разницы, псайкеры ли они или нет. Влияние столь многих душ создаёт ощутимый эффект. Мой вид породил бога. Возможно, теперь ваш черёд.



Я не верю, что отец - бог, но если сейчас он всё-таки стал, я должен учитывать этот факт в моей стратегии".



Разговор о божественности:



”Темпоральное, духовное, материальное — это не имеет значения. Мой народ рассматривает божественность с нескольких точек зрения, но есть две основные категории. Боги иного моря, отражения того, что вы называете матеруимом, и боги самого материума, известные вам под именем К’тан, хотя есть и другие, еще более древние, еще более ужасные, чем они. Боги материума являются необходимой частью самой его ткани — они связаны с ним столь глубоко, что способны влиять на его структуру, но тем не менее, они все равно ограничены законами этой реальности. Боги варпа же более эфемерны и более разнообразны по своей сути. Многие из них — лишь концентрации чувств, другие когда-то были смертными до того, как их изменила вера других. Я считаю, что боги моих предков принадлежали сразу к обеим категориям, хотя это не единственное философское учение, выдвинутое моим народом, и я слышал много бурных обсуждений этой темы. Сейчас уже невозможно ничего утверждать, ведь наши боги умерли в час нашего падения, и даже если бы их можно было спросить, то мы бы не узнали правду, ведь правда бы изменилась сама собой, согласно убеждениям тех, кто в них веровал.”



***



”Еще один вид — это агломерации душ, что некогда были живыми. По крайней мере, так утверждают Иннари: их гипотетическое божество Иннеад было высвобождено расколом Биел-Тана. Но кто может утверждать что-то наверняка? Одна, две, все или даже более этих вещей могут быть правдой в одно мгновение, но измениться в следующее. Есть боги, что пожирают богов. Боги, что вечны. Боги, что были, но теперь их никогда не было. И боги, что однажды появились на свет, а теперь существуют с начала времен. Посему исследовать происхождение богов невозможно. У них нет истории кроме той, что на них водрузили народы. В этом я бы согласился с тобой, колдун. В какой-то мере. Могущество есть их определяющий аспект. Другой — вера, хотя он применим не ко всем. Некоторые сущности не нуждаются в вере. Но ложность свойственна не для каждого из них.



Если верить тому, что гласят наши легенды, К’тан были неотделимыми частями мироздания — голодные, злые в глазах смертных, но все равно его часть. Они не нуждаются в вере, чтобы жить, точно так же, как и пожранные ими солнца не нуждались в чужих очах, чтобы существовать. Как и великая четверка богов Хаоса, которые стали столь всемогущи, что, по сути, ныне самоподдерживающиеся, хотя вера их последователей всё же делает их сильнее. Это же справедливо и для Великого Пожирателя, разума тиранидов, сущности, образованной бездумными действиями своих физических компонентов: вероятно, он стоит выше всех остальных. Но бог ли он? Некоторые из наших философов думают, что да. Другие яростно оспаривают эту идею. Так или иначе, вера жизненно необходима для меньших богов. Без веры они распадаются до бесформенности, становясь неразумными вихрями эмоций. Потеряв стабильность, они умирают.”



***



”Миллиард умов, триллион умов, каждый из которых верит в одно и ту же вещь? Уже не имеет значения, псайкеры они или нет.”





Робаут и Император:



Он увидел пыльную, гигантских рамеров комнату, уставленную аппаратурой омерзительного назначения – ради поддержания чудовищного нечто живые по очереди умирали. Сердцевиной являлся золотой механизм, покрытый пеплом разбитых мечт. На его кресле восстедал безжизненный череполикий труп – но тут облик замерцал, и он увидел короля беспредельной мощи, ненадолго опустившегося на Его трон, дабы подумать, лишь ненадолго потерявшийся в своих мыслях, — и едва Он завершит медитацию, то поднимется на справедливое правление. Он увидел уставшего мужчину, его мнимного отца, дающий ему предсмертные наставления, которых не услышать, говорящий, что ему делать. Облик вновь изменился, и он увидел злобную мощь, соперничающую с великими силами Хаоса. Он увидел печаль, триумф, неудачу, потерю и могущество. Среди всех лиц не было единственного, как не было единственного голоса в хоре, в какофонии. Присутствие Императора было подобно удару молота для его души, чудовищному очищению существования. Он не мог стоять перед ним – и пал на колени, хотя Валорис рядом с ним все так же не издал ни звука, будто ничего не произошло.

Его покрывал прах придворных трупа-короля. Они прибывали подле сиятельного Императора веками.

— Отец, — сказал он, и это был последний раз, когда произнося это слово, он действительно имел его в виду. – Отец, я вернулся. – Гиллиман заставил себя поднять глаза на столп света, крики душ, череп с пустыми глазницами, равнодушного бога, старика, вчерашнего спасителя. – Что мне делать? Помоги, отец. Помоги спасти их.

В настоящем, в прошлом, он ощутил рядом безмолвное присутствие Мортариона и страх своего падшего брата.

Он смотрел на Императора Человечества – и ничего не видел. Слишком много, слишком ярко, слишком могуче. Нереальность существа перед ним поражала его до глубины души. Сотни разных обликов – все ложные, все истинные – мелькали в его голове.

Он не мог вспомнить, как выглядел его отец раньше, а Робаут Гиллиман ничего не забывал.

И тут, это нечто, это жуткое, отвратительно нечто на Троне, увидело его.

— Мой сын, — произнесло оно.

— Тринадцатый, — продолжило оно.

— Повелитель Ультрамара.

— Спаситель.

— Надежда.

— Ошибка.

— Разочарование.

— Лжец.

— Вор.

— Предатель.

— Гиллиман.

Он услышал все это сразу. И ничего из этого. Император говорил – и не говорил. Сама идея слов казалось абсурдной, их концепция – тяжкий вред равновесию времени и бытия.

— Робаут Гиллиман, — его имя произносил бушующий шторм, и казалось, будто ярость умирающего солнца обрушилась на его миры. – Гиллиман. Гиллиман. Гиллиман.

Имя разносилось по ветру вечности, не замолкая, не достигая предполагаемого назначения. Чувства множества сознаний потянулись к Гиллиману, насилуя его ощущения в попытках взаимодействия, но затем из многих, казалось, выделился единственный разум – чистая, необузданная мощь – и безмолвно приказал уйти и спасти то, что они построили вместе. Уничтожить то, что они сделали. Спасти его братьев, убить их. Противоречащие порывы – всем невозможно противиться, все одинаковые, все разные.

Множество ужасных вариантов будущего мчались перед ним – последствия всех этих указаний, выполнит ли он хоть какое-то, все или ни одного.

— Отец! – закричал он.

Мысли хлестали его.

— Сын.

— Не сын.

— Вещь.

— Имя.

— Не имя.

— Номер. Инструмент. Продукт.

Великий план в руинах. Нереализованные амбиции. Через Гиллимана текла информация, слишком много информации: звезды и галактики, целые вселенные, расы старее времени, вещи слишком пугающие, чтобы быть реальными – разъедали его суть, как буря в самом разгаре распахивает пустоши острыми разломами.

— Прошу, отец! – взмолился он.

— Отец, не отец. Вещь, вещь, вещь, — произнесли сознания.

— Апофеоз.

— Победа.

— Поражение.

— Выбери, — сказало оно.

— Судьба.

— Будущее.

— Прошлое.

— Возрождение. Отчаяние. Упадок.

И затем, будто случилась фокусировка, будто напрягалась могучая воля, не в последний раз – едва ли в последний раз. Ощущение уменьшающейся силы. Ощущение конца. Он слышал, как где-то вдалеке стонут и визжат близкие к разрушениею таинственные машины, близкие к разрушению, а несмолкаемый шум криков умирающих псайкеров, поддерживающих все в этой ужасающей комнате, становится выше и напряженнее.

— Гиллиман, — голоса наложились, пересеклись, стали почти единым, и Гиллиман слабо припомнил грустное лицо, видевшее слишком многое, и тяготы, которые оно едва могло терпеть. — Гиллиман, услышь меня.

— Мой последний верный сын, моя гордость, мой величайший триумф.

Как же жгли его эти слова – сильнее ядов Мортариона, сильнее жала неудачи. Они не были ложью, не вполне. Это хуже.

Они были условными.

— Мое последнее орудие. Моя последняя надежда.

Последнее натяжение силы, мысль, вытолкнутая, как последний вздох.

— Гиллиман..



Робаут и Мортарион:



— Ты предатель, — сказал Жиллиман голосом, что не полностью принадлежал ему. — Ты осквернил всё, что только можно было, но ты такая же жертва, как и монстр, Мортарион. Возможно, однажды ты спасёшься. А пока беги к тому господину, которого сам выбрал.

— Нееет! — закричал Мортарион, но было уже слишком поздно. Внезапная сила настигла его и потащила назад. Он полетел к порталу, вновь и вновь через сад, прямо к чёрной обители Чумного Бога. Он ощутил первородный ужас, прежде чем влетел прямо в открытый портал. Проход закрылся за ним, оставив Мортариона в западне с куда более чудовищным божеством.

Нургл был недоволен.

Жиллиман оглядел Сад Нургла. Он находился между двумя мирами. Варп был изменчивым, отвергая постоянство. Сад был коллекцией идей. У него не было истинной формы и через него примарх мог видеть миллион других миров, которые лежали в его основе или грёзы душ как живых, так и мертвых. За гранью Сада, как если бы оно было видно сквозь сверкающий морской туман, что испаряется под утренним солнцем, простиралось поле битвы Иакса.

— Услышь меня! — голос Жиллимана ревел сквозь вечность. Меч Императора разгорался, пока огонь клинка не угрожал сжечь время.

— Я Робаут Жиллиман, последний верный сын Императора Терры. Тебе не суждено пасть сегодня, Бог Чумы, но знай, что я иду за тобой, и я найду тебя, и я выжгу тебя.

Жиллиман схватил Меч Императора двумя руками и высоко поднял его. Расходящиеся от клинка волны огня хлестали по саду. Из великой обители раздался крик ярости, когда стена пламени, что была горячее, чем миллионы солнц, поглотила всё на своем пути, наконец погаснув и отступив в нескольких ярдах от чёрных стен самого жилища Нургла. Бесконечные залы обители содрогнулись. С крыши падала замшелая черепица. Прогнившие брёвна испарились.

— Это предупреждение. Когда-то реальность и имматериум находились в равновесии. Слишком долго вы пытались склонить чашу весов в свою пользу. Пойми, не только варп способен дать сдачи. Это царство нереально, важна лишь воля. И никто не сможет превзойти мою. Будь уверен, Повелитель Чумы, и передай это сообщение своим братьям, что я говорю не за себя... Я говорю от имени Императора Человечества.



Робаут и кустодий:



-Тогда отметим и признаем то,-сказал Жиллиман, явно потешаясь над кустодианцем, - что ты явно недоволен моим решением предпринять это действие лично, что ты хочешь, чтобы я понял твоё недовольство, и передумал. Я всё это отлично понимаю, но не передумаю. Ты много раз сражался рядом со мной, Малдовар, хотя я знаю, что ты всё ещё не доверяешь мне. И хотя иногда ты заявлял аналогичные протесты, было гораздо больше случаев, когда ты не возражал.

-Это вопрос риска и награды, милорд. Абордажные операции опасны. Вас относительно легко могут уничтожить на расстоянии. Флот Примус мог легко преодолеть блокаду. Вам нет необходимости здесь находиться.

-В знак признательности твоей настойчивости, а также для того, чтобы показать своё раздражение по поводу того, что ты постоянно побуждаешь меня отказаться от этой задачи, я снова проведу тебя через свои рассуждения. Ты готов?

-Да, милорд,-ответил Колкуан.

-Не будь таким раздражительным, Малдовар. Я в приподнятом настроении. Я буду драться. Пришло время.

-Да, милорд.

-Если тебя это раздражает, то будь рад, что мой брат Русс не вернулся вместо меня. Смеха ради он сбил бы тебя с ног, а затем отчитал за то, что ты не смеёшься вместе с ним. Однажды он сделал это со мной. Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю.



Робаут и Матье:



— Это варп, мой повелитель, — прохрипел Матьё. — Архи-Враг совершил величайшую ошибку, открыв Великий Разлом. Он может и проклял Империум, но также Великий Разлом может спасти всех нас. Он усилил Императора. Энергия царства эмпиреев насыщает вселенную, возвышая человечество, наполняя силой даже самого слабого псайкера.

— Рост числа психических инцидентов во всём Империуме. Это то, о чём ты говоришь, — медленно проговрил примарх.

Матьё едва заметно кивнул. Этот жест лопнул пустулы на его шее, из которых вытекла прозрачная жидкость.

— Да. Твой отец — величайший псайкер из всех. Как Он мог не быть затронут?

—Тогда почему Он не сошёл со своего Трона? Если Он способен действовать, почему я должен выполнять Его работу за Него?

— Он не готов, вот почему, — ответил Матьё, — Ещё нет. Вы должны помочь Ему.

— И как мне это сделать? — с нейтральным выражением спросил Жиллиман.

— Я не могу на это ответить. Это ваша задача, —

Матьё болезненно сглотнул. Он снова заговорил, всего лишь на мгновение, ибо слова были для него драгоценной валютой и у него совсем скоро будет нечем платить.

— Он потратил тысячелетия, собирая детали головоломки, чтобы вы могли вернуться, мой повелитель. Вы — Его единственная надежда. Вы — единственная надежда человечества, — гримаса боли исказила его лицо. — У всех нас своя роль. Ваша ещё впереди. Моя же исполнена. Возрадуйся, Робаут Жиллиман, и воздай хвалу, — голова Матьё ещё глубже растекалась по подушке, размазывая жидкость по окружающему пластеку.

— Слава Ему, Император пробуждается. Вы должны направить Его возвращение. Вы вернулись. И Он может вернуться к нам.

— У тебя оптимизм глупца.

Матьё в последний раз улыбнулся.

— Вы отрицаете доказательства опыта, что пережили сами. Но вы знаете, что это правда. Вы найдёте способ. Верьте в своего Отца… и всё… будет хорошо.

Голова Матьё бессильно рухнула в сторону.

Тут некоторые спойлеры подвезли из 3 книги про Темный Империум. Тем, кто ждет книгу, то этот пост лучше не читать.

У Жиллимана в 40к есть Консилия Псайкана - совет псайкеров, в который входят как библиарии космодесанта, так и псайкеры из людей и ксеносов. Как в шутку было замечено, этот совет походил на кабал магов, который направлял королей в древности.

Один из участников Консилии Псайкана - Иллиан Натас - посол от Ультве и соратник Эльдрада Ультрана. Имя этого провидца является отсылкой к ультрамарину полуэльдару Иллиану Настасу из первых редакций. Впервые Иллиан Натас появился в недавнем романе "Врата костей".



Третья книга Тёмного Империума начинается с того, что Жиллиман со своими "колдунами" допрашивает демонхоста прямо у себя на корабле. За процессом следят провидец с Ультве и серый рыцарь, который в прошлой книге победил Тифуса.

Процесс дознания выглядит вполне забавно. Серый рыцарь знает настоящее имя демона, а Жиллиман угрожает тому истинной смертью от меча Императора. Разговор тоже весьма весёлый:

-Говори!

-Не буду!

-А ну говорят тебе говори!

-А вот не буду!

-А ну быстро говори, а то милсдарь примарх тебе таких звездюлей отвесит, мало не покажется!

-Пошёл ты!

-Ну ты ж демон Тзинча, а Мортарион демон Нургла. Ваши боги не дружат, ну скажи, поднасри конкурентам.

-Уууу, анафемский сын, ладно отвечу на ДЕВЯТЬ твоих вопросов!

В общем Жиллиман задаёт девять вопросов о том, как, где и когда победить Мортариона и освободить Ультрамар.

Демон весьма уклончив и даёт весьма расплывчатые ответы. Потратив девять попыток, Жиллиман прибегает к последнему методу - угрозам физической расправой и козырянием своим положением. Это даёт свои плоды, демон всё рассказывает, Жиллиман убивает демона.

Серый рыцарь недоволен всем происходящим. Он говорит:"Вы, товарищ Жиллиман, конечно примарх, регент Империума и сын Императора, но вы ходите по очень тонкому льду. Мне ваши методы не нравятся, я брезгую!" В тот же день он забирает своё братство Серых рыцарей и сваливает.



Ещё один забавный эпизод из Тёмного Империума.

Жиллиман, провидец из Ультве Иллиан Натас и кодиций Донас Максим, попивая вино обсуждают Лектицио Дивинатус.

Жиллиман раскрывает библиарию тайну происхождения главной религии Империума. А эльдары и так в курсе. Жиллиман говорит, что со времён оригинального текста, написанного Лоргаром, главный религиозный текст Империума сильно изменился. За десять тысяч лет его неоднократно правили, дополняли, пересказывали столько раз, что на оригинал это уже мало похоже.

Даже у самого Жиллимана самая старая рукопись Лектицио была написана спустя почти тысячу лет после Ереси. После поражения хаоситов на Терре Жиллиман пытался искоренить нарождающуюся религию и приказал сжечь все книги Лектицио.

После распития спиртного, Жиллиман, эльдар и библиарий начинают рассуждать о божественности и кого можно считать богом. Они обсуждают Императора, богов Хаоса, эльдарских богов и даже Ктанов.



В общем кульминация и главное событие третьей книги Тёмного Империума - бой Жиллимана и Мортариона. Заслуживает отдельного перевода, но сейчас просто пересказ.

Жиллиман вышел против Мортариона раз на раз, и хотя Мстящий сын показал себя достойно, Мортарион победил его довольно-таки легко. Магия варпа это не шутка. Мортарион делает поверженному Жиллиману укол в шею (Жиллиман скоро целую коллекцию шрамов заведёт: от Кор Фаэрона есть, от Фулгрима есть, теперь и от Мортариона). Жиллиман начинает умирать, он буквально гниёт заживо, его кожа чернеет, он испытывает неимоверные страдания. Мортарион убеждает его принять сторону Нургла, и тогда боль уйдёт.

Жиллиман находит в своей душе уголок, куда ещё не добралась боль. Мортарион замечает это, ему интересно, что Жиллиман пытается утаить от него. Внезапно это оказывается воспоминание о разговоре с Императором на Терре. Жиллиман вспоминает как врата к Золотому трону распахнулись, и он увидел свет. Мортарион тоже это увидел и ему поплохело. Жиллиман понимает, что это шанс и начинает заново переживать это воспоминание. (Встреча с Императором также заслуживает отдельного перевода).

Жиллиман продолжает умирать, пока Мортарион злорадствует, что Император это ложный господин, что Жиллиман выбрал не того, но скоро боль уйдёт, скоро они окажутся в саду Нургла.

В это же время в другом месте Матье жертвует собой, чтобы уничтожить котёл Ку'гата, который является ключевым звеном в плане Мортариона по завоеванию Ультрамара.

Как только котёл был уничтожен варп-влияние на реальность начинает ослабевать, и Мортарион это чувствует, не веря в это.

Труп Жиллимана внезапно оживает, его броня реактивируется. Почерневшее лицо Жиллимана поворачивается к Мортариону. Земля содрогается от звона невидимого колокола, приводя обитателей сада Нургла в неописуемую панику.

Мортарион чувствует, как через варп движется огромная ужасная сила, которую он не чувствовал уже очень давно. Мортарион хватает косу, чтобы убить Жиллимана, но не может сдвинуться с места. Глаза Жиллимана горят чистейшим белым светом. Его тело восстанавливается, регенерирует, даже броня восстанавливается.

За спиной Мортариона вдали виднеется особняк самого Нургла. Повелитель смерти чувствует, как сам дедушка Нургл выглядывает из окна. Забавный факт - для Мортариона обе силы - что Нургла, что та, что оживила Жиллимана - равносильны.

Излучая свет, Жиллиман поднимается в воздух, в его руке появляется меч Императора, горящий светом тысяч солнц.

Жиллиман произносит, что Император говорит с ним. Его окутывает невыносимое сияние, и Мортарион вынужден закрыться руками.

Единственное, что Мортарион может выдавить из себя - единственное слово, словно нашкодивший ребёнок. Он говорит:"Отец?".

Жиллиман говорит, что он - правая рука Императора, его генерал, чемпион. Он - Мстящий сын, и благодаря силе Императора он был спасён.

В особняке Нургла открывается дверь, хотя до этого за всю историю этого не происходило. Мортарион смотрит в чернеющий проход и произносит:"Прости, дедушка".

Император говорит через Жиллимана. Он называет Мортариона предателем, что он испортил всё, что могло бы быть, но в то же время Мортарион одновременно является жертвой. Император-Жиллиман отпускает Мортариона, сказав, что возможно однажды его можно будет спасти, но сейчас ему придётся вернуться к хозяину, которого тот сам выбрал.

Мортарион закричал "Нееееет!", но было слишком поздно. Невероятная сила затащила его в особняк и захлопнула дверь, оставив наедине с более ужасным богом. В этот момент Мортарион испытал истинный ужас. Дедушка Нургл был недоволен.

Император-Жиллиман, находясь между реальным миром и варпом, начинает угрожать Нурглу и всем обитателям варпа. Пламя меча, пылающее жарче миллиона солнц, сжигает сад Нургла. Из особняка слышится рёв ярости. Пламя останавливается в считанных метрах от особняка Нургла. Император-Жиллиман говорит, что это лишь предупреждение. Что реальный мир тоже может дать сдачи. Что в варпе важна лишь воля, а воли сильнее, чем у Жиллимана просто не существует. Жиллиман говорит Нурглу, чтобы тот передал своим братьям сообщение о том, что Жиллиман говорит от имени самого Императора человечества.



После того, как Матье уничтожил котёл Ку'гата при помощи силы Императора, он подхватил ужасные болезни. Его доставили на изоляционный корабль "Убежище". Там ему как могли поддерживали жизнь, но он умирал. Было чудом, что он протянул так долго.

Жиллиман приходит к Матье, и на смертном одре Матье рассказывает Жиллиману, что открытие хаоситами Великого разлома было ошибкой.

Великий разлом пробудил Императора и сделал его сильнее. Армии верующих в него делают его ещё сильнее. Но пока что Император не может покинуть Золотой трон, и Жиллиман должен ему помочь. Матье говорит, что Император потратил тысячелетия тщательно выстраивая план по возвращению Жиллимана. Теперь Жиллиман - единственная надежда Императора и человечества.

Перед самой смертью Матье говорит Жиллиману, чтобы тот верил в Императора, и всё будет хорошо. Он умирает с улыбкой на лице.

Жиллиман говорит уже мёртвому Матье, что Император не бог, что всю работу за него делают люди. Император использует людей, как делал это всегда.

Жиллиман благодарит Матье за службу Империуму и обещает, что если Матье захотят сделать святым, то примарх не будет этому препятствовать.



Почти в самом конце третьей книги Тёмного Империума, когда планы Мортариона были сорваны, демон Нургла Ротигус обманным путём привёл главного историка Жиллимана в горящей библиотеке Птолемея к книге под заголовком "Правление Императора Сангвиния, история". Историк очень удивился, ведь ему было известно, что не было никакого Императора Сангвиния. Сначала он подумал, что это фанфик, но книжку всё равно припрятал.

Как позже объяснит Ротигус, этот историк обязан восстановить истинную историю, он прочитает эту книгу и усомнится в праведности Жиллимана, который намеренно скрыл факт существования Империума Секундус. Этот историк узнает об истинных масштабах амбиций Жиллимана, и что примарх не такой уж идеальный. И с этого момента он будет сомневаться в Жиллимане, ведь идея хуже любого вируса. В общем семена сомнений посеяны, и они пошатнут империю.

Ну что тут можно сказать? План хороший, надёжный.



P.S Теперь мы окончательно узнали, что Жиля, действительно, любимчик Папы и идеал идеалов (а то мы не знали) . И еще - Папа может вернуть всех коррапченых примархов обратно? Мертвых он точно может вернуть (вспоминая его слова про Ферруса). Может Он хочет вернуть и забрать обратно все потерянные инструменты.

Дуэль Сангвиния и Ангрона.

Ангел и демон сталкиваются в воздухе под кровавым небом, дыша запахом бесконечных убийств. Первый скрежет клинка о клинок подобен металлическому раскату грома. Легионеры внизу сражаются и умирают в тени отцовских крыльев.

Повелитель Красных Песков замахивается мечом. Чёрный Клинок визжит, откормленный чужими душами, но… Ангела уже нет на прежнем месте, он увертывается и взмывает всё выше. Ангрон яростно молотит крыльями, бросаясь в погоню. Его злят собственные неуклюжие удары. Это похоже на бой с тенью. Каждый раз, когда Ангрон приближается к Сангвинию, Ангел отлетает в сторону или складывает крылья и пикирует вниз. Каждый пропущенный удар меча, каждый неудачный взмах когтями отзывается в черепе Ангрона кислотным всплеском. Гвозди грызут, они придают сил, вместе с тем наказывая демонического примарха за каждую неудачу. Сейчас нестройный более, чем когда-либо, шум Гвоздей сливается в приказ Хоруса, молящего о смерти Ангела.

Ангрон — то немногое, что осталось от него теперь, когда его душа облачилась в материальную плоть эфирного бога, — никогда раньше не слышал, чтобы Хорус умолял. Но в голосе Воителя слабость, демона передёргивает от отвращения.

Сангвиний летит вниз, устремляясь к земле. Ангрон несётся за ним. Обоих задевают выпущенные в небеса волкитные лучи. Братья летят сквозь взрывы, от которых чернеют доспехи Ангела и его крылья; взрывы, терзающие власть демона над его воплощением. Однако каждая смерть на этой планете укрепляет Ангрона, залечивая его раны.

Он подбирается ближе. Ещё ближе. Он уже ощущает запах пота на коже Сангвиния. Он слышит барабанный бой крови, текущей по его телу. Он смакует сладость ран Ангела.

Сангвиний чувствует это. Он отклоняется в сторону с грацией, сравниться с которой Ангрону нечего и надеяться; взмах пернатых крыльев — и полёт Ангела останавливается, вертикальная серебряная полоса рассекает демону лицо. Однако боли нет. Большая часть его лица уже срезана с черепа, но боли нет. Демон чувствует боль так, как другие испытывают горе, печаль или разочарование: он ощущает порез как беспомощность, внутреннюю рану. Он чувствует порез как нечто такое, что нельзя спустить с рук, что можно преодолеть, лишь пролив кровь обидчика. Демон ослеп, его лицо изувечено серебряным клинком, но у него нет органических рецепторов, чтобы послать сигнал о ране и осознать её. Изнутри его терзает лишь слабость.

Он вслепую наносит удары; зрение постепенно восстанавливается. Он снова может видеть — в течение нескольких мгновений ещё тускло и смутно, но затем с ясностью, пронзающей вездесущую пыль и пепел. Он видит не так, как видит человек. Глаза Ангрона воспринимают огонь душ, и его брат пылает ярче всех.

Новое столкновение проходит в смертельном объятии. Повелитель Красных Песков срывает Ангела с неба, сжимает златоносного Сангвиния в огромных когтях и уносит к земле. Они падают вниз и пробивают глассаический купол марсианского храма, покоящегося на вершине «Разжигателя войны» «Малакса Меридия». Демон и Ангел рухнули с такой силой, что подобное «приземление» переломало бы кости любому смертному. Тела полубогов крушат мозаику Опус Махины, священную икону как Адептус Механикус, так и Марсианских Механикум. Святотатство, которое не заметит ни один из братьев. Сцепившиеся примархи не обратят внимания и на то, как техножрецы и слуги разбегаются от места их битвы.

Ангрон хватает голову Ангела когтистой лапой. Он бьёт голову Сангвиния об пол раз, два, три… Сеть трещин, распространяющаяся на камне от ударов, напоминает формирование кровеносной системы. Ангрон бьёт в четвёртый раз, бьёт в пятый…

Но он слабеет. Может быть, это боль, но бессилие одолевает его; хватка Ангрона ослабевает, его рука в прямом смысле растворяется — постепенно, от плеча и вниз. Ангел поднимается, отбрасывая Повелителя Красных Песков назад. В руках Сангвиния — пистолет. Остатки разума Ангрона распознают в нём мельта-оружие: «Инфернус», способный сжечь противника в мгновение ока. Ангел отбрасывает его в сторону и взлетает с мечом, пикируя прямо на демонического брата. Ангрон поднимает собственный клинок, чувствуя поток будущих ударов, словно нашёптанные обещания, предупреждения об атаке. Он отражает каждый из ударов Ангела, прежде чем они достигают цели.

Металл скрежещет; от встречающихся лезвий дугой брызжут искры, в своём полёте гипнотизирующие невероятной красотой. На мгновение, всего на мгновение, он оказывается на равнинах Деш'ра'зен, разбивает лагерь под бледной луной, наблюдает за танцем светлячков над кострами армии освобождённых рабов. Какой всё-таки мирной была та единственная ночь, даже несмотря на то, что Гвозди грызли мозг. Какой же мирной была та ночь, прежде чем Император оторвал его от настоящих братьев и сестёр — братьев и сестёр по духу, а не по искусственной крови, — оставив их сражаться в одиночку, оставив их умирать, оставив его лицом к лицу с этой нежеланной жизнью, и…

Сангвиний пронзает его. Леденящее лезвие копья погружается в место, где должно находиться сердце демона. Два брата стоят лицом к лицу: один — покрытое кровью воплощение человеческого совершенства, другой — аватар абсолютной бесчеловечности и олицетворённой ярости.

Зрение Ангрона искажено, он стоит вплотную к Сангвинию, но, несмотря на это, демон видит усталость на лице Ангела. Раны и порезы на плоти Сангвиния не смертельны, но оставили на нём неизгладимый след. Эта война изувечила Ангела: она сделала совершенное несовершенным.

— Умри, — произносит Сангвиний с мягкостью преподносимого дара. — Я освобождаю тебя от этой муки.

Губы Ангрона растягиваются в подобии улыбки. Он пытается заговорить. Однако слова не слетают с языка: говорить трудно — не потому, что он умирает, а из-за того, что для него речь — больше не естественный или необходимый процесс. Для него это — лишь отголосок утраченной жизни: отныне Повелитель Красных Песков выражает свои мысли слюнявым рёвом и смертями врагов.

Сангвиний видит это. Видит, как искажается лицо Ангрона, пытающегося вспомнить, как правильно произносить слова. Ангел видит, что демон не собирается умирать.

Повелитель Красных Песков движется, однако его брат оказывается быстрее. Сангвиний вырывает клинок и прыгает вверх, взмывая в небо. Истекающий кровью, заходясь хохотом, демон следует за ним.

Они проносятся между башнями храма «Малакса Меридия», после чего вырываются в открытое небо. Сангвиний медленнее в открытом пространстве, однако он грациозен, опытен и словно рождён для воздушных схваток. Ангрон же обладает выходящей за пределы человеческого понимания силой демонических мышц, но он — горгулья, преследующая ястреба. Сангвиний отклоняется от прямого курса, взмывает выше, уходит от демонических лап и…

+ Убей его.+

Это Хорус — воля Хоруса внутри демонического разума. Слова раздуты Пантеоном, наполнены силой зловещих богов. За ними скрывается обещание боли. Настоящей боли. Боли Гвоздей. Повелитель Красных Песков усерднее бьёт крыльями, его меч оставляет за собой поток кричащих душ: мертвецов Терры, поющих свою песню.

Они проносятся над головами своих воюющих сыновей на расстоянии едва ли вытянутой руки. Сражающиеся армии для них не более чем расплывчатое пятно. Ангрон взмахивает Чёрным Клинком. Он разрывает всё: землю, Кровавых Ангелов, Пожирателей Миров. Души умерших легионеров утекают в миллионы ожидающих пастей варпа.

Внезапно Сангвиний взлетает, набирая высоту.

+Это твой шанс. Ради этого ты был рождён и переродился вновь.+

Повелитель Красных Песков не замечает нытьё Хоруса. Он чувствует, как Сангвиний устаёт, он видит это в мерцании огня ангельской души. Дух его брата дрожит от отчаянной сладости истощения. Война... крепостная стена… Бич Родословной Девятого*(название другого демона, воплотившегося в трупах Кровавых Ангелов)… Да, силы Ангела иссякают.

Демон набирает скорость и рвётся к Ангелу сквозь загрязнённый ветер. Противовоздушный огонь прошивает воздух. Сангвиний уворачивается от слепящих лазлучей и отлетает в сторону от пролетавшей «Грозовой Птицы». Ангрон, гораздо менее манёвренный, врезается и проносится сквозь неё, поглощая обречённые души на разваливающемся корабле.

Для него подобное столкновение — ничто, усилие одного вздоха. Позади падает «Грозовая Птица», её разбитый надвое корпус охвачен пламенем. Большая из двух частей корабля ударится о стену Санктум Империалис, после чего взорвётся на самых толстых пустотных щитах из когда-либо созданных. Обломки смертельным дождём обрушатся на воинов обеих сторон. Но Ангрон ничего этого никогда не узнает.

+Не подведи меня, Ангрон.+

Лепет испуганного существа; как будто оно считает, что контролирует ситуацию! Повелитель Красных Песков не обращает на это внимания.

Они летят сквозь клубы дыма умирающего титана, в темноту и белый огонь плазмы. Клубящийся дым не может скрыть от демона свет ангельской души. Ангрон подбирается всё ближе и ближе, он уже достаточно близко, чтобы раздвинуть челюсти и обнажить неровные ряды разномастных зубов, торчащих из кровоточащих дёсен. Они кружат в пылающем, удушающем пространстве, которое обжигает и душит лишь одного из них. Демон издаёт драконий рёв, примитивное выражение радости; эмоция в её первозданном виде — скорее торжество, а не ярость.

Пасть Ангрона всё ещё раскрыта, и копьё в левой руке Ангела бьёт именно туда. Наконечник выбивает большую часть зубов демона, отсекает язык у его корня и пробивает затылок. Шейный отдел позвоночника разрушается, распадаясь на куски эктоплазмы. Ангрон падает с неба, бескостный и оглушённый.

Ангел петляет в дыму, следуя за братом.

Падение Ангрона поражает Королевское Вознесение прямиком в сердце двух сражающихся легионов. Удар демона о поверхность аллеи в мгновение убивает почти сотню воинов с обеих сторон, но и это не отложится в разуме демонического примарха. Выжившие Пожиратели Миров подбадривают своего господина сквозь пыль, лая, словно преданные гончие. Но Повелитель Красных Песков не способен этого увидеть: он поглощён собственной яростью.

Он хватает когтями копьё, рыча на пронзившее его оружие; в эти секунды бессилия он и действует, и издаёт звуки по-звериному глупо. Ангрон корчится в грязи. Копьё высвобождается, скользкое от ихора, притворяющегося кровью; ошмётки демонической плоти шипят на металлической поверхности. Демон уже восстанавливается, подпитывая своё существование всеми возможными метафизическими процессами. Повелитель Красных Песков отбрасывает копьё как раз вовремя, чтобы встретить его владельца. Ангел опускается вниз с молчанием, от которого разит ложной праведностью — будто он слишком благородное существо, чтобы испытывать гнев.

Братья сталкиваются в кратере, образовавшемся при падении Ангрона. Вокруг них бушует битва за Врата Вечности. Пожиратели Миров всё давят — легионеры, жизнекрады и кровопускатели — Сангвиний чувствует их, чувствует, как они приближаются, слышит их вой; Ангрон же видит, как осознание этого появляется в глазах брата. Сангвиний всё рубит, рубит и рубит в такт усиливающемуся рёву цепных топоров и демонических клинков. Но этого недостаточно. Ангел уходит прочь, взмах крыльев уносит его ввысь.

Повелитель Красных Песков понимает, что ему не поймать Сангвиния в воздухе. Он подходит к лежащему копью, чуть отступает — на этот раз погони нет. Теперь Ангрон готов.

Он бросает копьё, всё ещё покрытое ихором с тех пор, как демон вырвал его из собственного горла. Ангрон бросает копьё. Оно рассекает воздух с оглушительным барабанным боем, преодолевая звуковой барьер.

Ангел уворачивается в сторону с грацией рождённого в небе, уходя с траектории смертельного снаряда. Нет, теперь Ангрон понимает: Сангвиний не просто уклоняется от удара. Ангел ловит своё копьё движением, которое никогда бы не заметил человеческий глаз, оборачивается по инерции и с криком усилия бросает его обратно.

Ангрон сейчас поймает этот летящий прутик и…

Однако он хватает лишь воздух. Силой упавшего метеорита демона поражает копьём в грудь и швыряет вниз, приколачивая к покрытой варпом земле. Несколько невозможных секунд Повелитель Красных Песков остаётся недвижим на месте, пронзённый. Но боли нет, есть лишь унижение.

Он освобождается как раз вовремя, чтобы лицезреть набирающего высоту Сангвиния. Ангел оставил его на земле. Раны демона затягиваются, но медленно, медленнее, намного медленнее, чем раньше. Гвозди впиваются в разум демонического примарха сильнее, презирая его слабость.

Ангрон отворачивается от брата, направившись к красному пятну Кровавых Ангелов. Он проходит сквозь них, отбрасывая тела ангельских сыновей назад размашистыми взмахами голодного до душ меча.

Если демон не может поймать Ангела в небе, значит, он заманит его обратно на землю. Он научился этому у Бича.

Уловка не займёт много времени. Ангрон едва начал проливать кровь, как услышал опускающийся взмах ангельских крыльев. Повелитель Красных Песков снимает корчащиеся тела умирающих Кровавых Ангелов с клинка и поворачивается. Он вновь встречается с братом. В него попадают болт-снаряды. Цепные мечи вгрызаются в искусственную плоть его ног. Ему нет дела до жалкого сопротивления его племянников. Несомненно, он прикончит их, попирует их плотью и преподнесёт черепа сынов Сангвиния к Трону Черепов, но сначала должен умереть их Ангел.

Братья сталкиваются друг с другом. Для окружающих смертных они кажутся размытым пятном; столкновения их клинков настолько стремительны, что их мечи поют одну протяжную ноту — продолжительный звон без крещендо или диминуэндо. Воющий перезвон металла прекрасен. Это шедевр нарушенных законов физики.

Но лишь один из братьев бессмертен. Сангвиний, ослабленный смертными мышцами, ослабленный войной, начинает замедляться. Его выпады проходят мимо цели; атака переходит в парирование. Он отступает — сначала на сантиметры, затем широкими шагами. Напряжёнными до предела глазами он видит, что Ангрон теснит его обратно к осквернённым Вратам Вечности.

Повелитель Красных Песков наблюдает, как на лице Ангела появляются признаки понимания. Понимания, что с ходом сражения слабеет лишь один из них. В обжигающем хаосе своего сознания Ангрон всё же осознаёт, что это может произойти в любой момент, стоит отчаянию побудить его брата к действию.

Сталкиваются клинки, сталкиваются Ангел и демон, сталкиваются вновь, вновь и вновь, но в следующий миг…

Ангрон позволяет серебряному мечу пронзить себя, приняв как жертву клинок в своё демоническое тело. Он использует этот удар, он питается этой болью и жаждет ещё большей, ибо она позволяет подобраться ближе. Сквозь клетку его зубов пузырится слизь — эктоплазма, что служит ему кровью, вытекает из тела, но это неважно. Оно того стоит. Рана воодушевляет его. Когтистая рука демона сжимается на ангельском горле.

Сангвиний дёргается. Меч с жалкой медлительностью входит в его внутренности, омрачая болью идеальные черты лица златоносного примарха. Повелитель Красных Песков также питается этим зрелищем, питается видом обнажённых зубов Ангела, питается смрадом насыщенной крови Сангвиния. Она словно наркотик, опьяняюще чистый. Сам Бог Войны, чьим смертным отражением является Ангрон, лает от удовольствия, наблюдая за тем, как проливается кровь этого существа.

Демон сжимает горло Ангела крепче, погружает лезвие глубже, рыча от свежего потока крови, что вырывается из раскрытого рта брата. Губы Сангвиния движутся, но поначалу он не может произнести ни слова. Всё, что ему удается выдохнуть, — имя брата.

— Брат...

Ангрону нелегко говорить; горечь, накопившаяся за всю его жизнь, смешивается с агонией в прекрасных глазах Ангела. Он вонзает клинок ещё глубже в живот брата, уже по рукоять. Затем притягивает Сангвиния к себе до тех пор, пока они не оказываются лицом к лицу. Теперь он достаточно близко, чтобы почувствовать свежий запах крови в дыхании Ангела. Достаточно близко, чтобы кровавые брызги брата касались его лица.

— Ангрон...

Он не помнил ни одного звука слаще, чем шипящий из сдавленной глотки голос его безупречного, любимого, образцового брата. Челюсти Ангрона не приспособлены для человеческой речи, но Повелитель Красных Песков буквально выталкивает слова из пасти.

— Слушайте, как поёт умирающий Ангел.

Ангел тянется к нему бессильными, лишёнными когтей руками. Жалкое зрелище. Поступок слабака. Повелитель Красных Песков не нуждается в воздухе; ему плевать, если руки Сангвиния сомкнутся на его горле.

Но сладость вдруг исчезает, иссякает и прилив адреналина. Так ли умирает Ангел? Неужели это всё, на что был способен прославленный Сангвиний?

+Ангрон!+

Хорус. Воитель. Трус на орбите. Повелитель Красных Песков слышит голос, прорывающийся сквозь туман боевого экстаза. Он чувствует, как Хорус уже некоторое время пытается достучаться до его пропитанного кровью разума. В ментальном присутствии Воителя заметна насмешка, но прежде всего — Хорус боится.

+ Отпусти его! Отпусти! Он...+

Протянутые руки Сангвиния хватают кабели, венчающие голову Ангрона. Ангел сжимает технодреды — внешние регуляторы Гвоздей Мясника, и зверь, которым стал Ангрон, наконец понимает. Но уже поздно, слишком поздно — Ангел использовал ту же уловку, рискнув, когда позволил пронзить себя клинком, чтобы самому подобраться ближе.

+Убей его, прежде чем…+

Слова перестают существовать, сменяясь болью. Настоящей болью, которую, как он думал, был неспособен испытать. Она ошеломляет своей интенсивностью.

Повелитель Красных Песков издает рёв — такой громкий, что пустотные щиты Санктум покрываются рябью. Ангрон вырывает клинок из тела Сангвиния, борется, пытается отбросить брата, но Ангел настойчив. Белые крылья бьют демону в лицо, отбивают удары его когтей. Демон отбрасывает собственный клинок и скребёт броню Ангела. Он срывает куски золотых доспехов. Крылья кровоточат; на обоих льётся дождь из мокрых перьев. Сангвиний же не издаёт ни звука.

Ангрон кричит. Впервые с момента возвышения в его рёве слышится что-то иное, кроме ярости. Агония молниями пронзает содержимое его головы. Пламя и лёд, лёд и пламя. У него недостаточно разума, чтобы осознать это ощущение, но оно уничтожит его, понимает демон или нет. Стукнув громоздкими крыльями, он взмывает в небо. Он вертится в воздухе, пытаясь сбросить упёртого Ангела.

Внизу два легиона сражаются под дождём крови своих отцов. Повелитель Красных Песков — Ангрон, я помню, я вспомнил, я Ангрон — чувствует, как его череп скрипит, он будто растягивается; затем треск, после которого его глаза заливаются кислотой: звук медленно разбивающегося стекла, лопающегося черепа под гусеницами танка.

Теперь он слышит брата: прерывистое шипение вздохов Сангвиния вместе со скрежетом его перчатки о механические усики варварского механизма. Братья встречаются глазами; меркнущий взгляд Ангела безжалостен, в нём не осталось места для милосердия. Сангвиний поглощён страстью, которой всегда сопротивлялся. Повелитель Красных Песков видит это в зрачках своего брата, в скрежете его массивных клыков. Ангела поглотила кровавая жажда, на его щеках проступают ярко-синие вены. Вот он, гнев. Вот он, высвобожденный Ангел.

Гнев Сангвиния настолько абсолютен, что Ангрон ощущает укус другого давно забытого чувства — зависти. В глазах Ангела горит не горькая ярость, вызванная жестокостью прошлой жизни или волей бога, что одаряет за убийства. Да, она питает Бога Войны, как и всякое кровопролитие, но источник её — не бог.

Это собственная ярость Ангела. Ангела, что служит лишь справедливости. Как же она прекрасна, как проста, как чиста...

Такова была последняя связная мысль демона. Подпитываемые животной паникой в той же степени, что и осознанной яростью, неистовые удары когтей Ангрона ничего не могут поделать с разъярённым Сангвинием. Братья падают: демон всеми конечностями молотит по верному сыну Императора, изодранные же и окровавленные крылья Ангела не в состоянии удержать в воздухе обоих.

Провода демона берут начало в голове монстра. Они не просто прикреплены к его мозгу: эти кабели являются его частью. Усики тянутся через болепричиняющее устройство, которое заменяло и неполноценно имитировало целые участки мозжечка, таламуса и гипоталамуса Двенадцатого примарха. Гвозди Мясника вплетены в мозговой ствол, как их строительный тёзка, они соединяют головной мозг со спинным. Шедевр, восхитительный в своей варварской эффективности, злобном совершенстве, в стремлении возвысить смертное до бессмертного.

Из-за завесы Ангрон слышит смех. Бог смеётся над ним, ибо ему плевать, чья льётся кровь. Он примет смерть Повелителя Красных Песков с той же радостью, с какой принял бы кончину любого другого чемпиона.

Из трещин деформирующегося черепа зверя вырываются искры и пламя. Череп хрустит, каждый треск ощущается пожаром, распространяющимся от нитей-филаментов за глазами Ангрона до шипов его позвоночника. Возникает ощущение ненормальности, глубокой мерзкой неправильности, словно у него что-то отнимают, вырывают с корнем из разума.

Он кричит и совершает нечто, чего никогда не делал — ни в смертной, ни в бессмертной жизни. Он ревёт, но рёв болезненной ярости впервые окрашен ужасным стыдом. Он проведёт остаток вечности, отказываясь верить, что это произошло. Звук сливается в слово, а слово — в просьбу. Он умоляет.

— Нет, — хрипит брату зверь.

Этот момент не войдёт в легенды ни одного из легионов. Примархи парят высоко над полем битвы, а те немногие сыны, у кого есть возможность наблюдать за отцами, слишком далеко, чтобы знать о происходящем между братьями. Лишь Сангвиний слышит последнее слово Ангрона, и этот момент близости он унесёт с собой в могилу.

Земля приближается с головокружительной скоростью. Сейчас или никогда.

Они вместе падают вниз. Последним рывком Ангел вытаскивает наружу змей из варварского металла. Голова демона лопается. Это больше похоже на взрыв, высвобождение внутреннего давления, как гной из лопнувшей кисты: большая часть мозга Ангрона оказывается снаружи его головы, поглощённой искрами и покрытой кислотной кровью. Тело демона ударило крыльями в последний раз, уже рефлекторно.

Его хватка ослабевает. Он прекращает бороться.

Сангвиний высвобождается из обессилевших объятий падающего брата. Он расправляет израненные крылья: сначала — чтобы стабилизировать полёт, затем — для набора высоты. Туша демона обрушивается на лестничную аллею, сотрясая Королевское Вознесение. Сангвиний отнял у воинов-гладиаторов XII легиона последние остатки рассудка.

Ангел издаёт двухголосый крик. Он машет крыльями, паря над полем битвы. Кровавые Ангелы начинают сражаться с новой надеждой, узрев победу своего отца-демоноборца. Пожиратели Миров разбиты психической реакцией на смерть отца; они смотрят на Ангела Императора, торжествующего в ореоле восходящего солнца.

перевод - Coл

Ну не могу я не поделиться этой новостью,
Все вы знаете что на реакторе есть теги mlp, ну и там ответственно есть пони, так вот, раньше давным давно (вам это наверное трудно приставить, но) на пони смотрели, а не фапали, но потом случилась что-то ужасное и мир цветных лошадок погряз в проделках Слаанеша,
и скажу что некоторым из нас был дорог этот мир невинности и дружбы, и было очень больно смотреть как он покрывается этой смердящий заразой клоперства.
Но сегодня я несу благую весть что крестовый поход завершен и мир коней приведен к согласию нашем модератором Вахоебам, Слава ему!
Может ему ( да я надеюсь все учасники сие похода помогут ему в этом) придется не малое время искоренять этих постыдных еретиков из мира лошадок, но рано или поздно он достигнет этой цели! Потому что, потому что его дела праведное! И да поможет тебе Император!
Модератор!
ВО СЛАВУ ТВОЮ! И ВО СЛАВУ ЕГО НА ЗЕМЛЕ!!!