Когда комиссар

Три сотни первый.

- А это кто? Без спроса в палатку штабную завалился?
- Это? Три сотни первый, отчаянный сорви голова, погоди, то ли ещё будет, ща он выйдет.
Из огромной штабной палатки вышел угрюмый человек в танковом шлеме, весь в копоти, и направился к алтарю механикус. Вскоре оттуда раздались громкие крики, и через мгновение в штабную палатку прибежал адьютант.
- Ого! Эко его там! За что?
- Да за раздолбайство, наверняка гироскоп сломал, или ступоход погнул. Ну а если ещё что, ох, помню, орали на него за кабеля с внешней подвески.
- М-да, а парень-то хоть как?
- Странный. Дальше смотри, Салага.
Означенный пилот вернулся и равнодушно внимал крикам то техножреца, то своего ротного капитана. На шум из палатки высунулся Комиссар.
"Саботаж?"- коротко и с угрозой вопросил он, ему что-то ответили, показали на пилота. Тот демонстративно повернулся к комиссару номером на наплечнике. Перепалка продолжилась, комиссар ушёл к себе.
Капитан крикнул: «Пять часов, и чтоб духу не было!»
Пилот развернулся и резво направился с котелком на кухню. Ужин закончился, но видимо он убедил повара выдать ему еду.
- Смотри, как уплетает, того и гляди ложку проглотит, фу-у, ну и смердит от него маслом и палочками с лхо!
Второй солдат ничего не сказал, но поднялся и отошёл на несколько минут. Вернулся он с небольшой коробкой сухого пайка, и положил её у свободной койки казармы.
Пилот снова отправился на кухню и вернулся с добавкой, продолжая быстро уминать нехитрую снедь даже на ходу.
- Ого! Этому оборвышу ещё и добавки дают.
- Заткнись, салага, - беззлобно но весомо обозначил второй.
Салага недоумённо воззрился на коллегу - тот молчал, лишь достал палочку лхо, закурил и закашлялся, не убирая пачку. Он явно чего-то ждал.
Пилот доел, небрежно сполоснул котелок водой и подошёл к костру. Курящий солдат протянул ему самокрутку.
Закурили. Салага ёрзал и смотрел на странного человека, но заговорить первым ему не хотелось.
- Салага? - спросил у него пилот.
- Зато с мозгами.
Помолчали. Внезапно Пилот представился:
- А я Три-сотни-первый, будем знакомы, - кинул окурок в костёр, плюнул туда же с непонятной злобой и собрался уходить.
- Погоди, - окликнул второй. - Как там? Сельва шумит? Плохо?
- Пахнет, как тогда. Ничего явного, это ж ужас как пахнет, а на сенсорах пусто! - в сердцах воскликнул пилот. –Доказать ничего не могу. Не ведут себя зеленокожие так обычно.
- Иди, я всё взял. Туда.
- Спасибо, красный.
- Живи, Денюжка.
Пилот ушёл и, едва раздевшись, рухнул на койку и уснул.
- Что ты с ним так? Он же псих какой-то. Салага! Да я третий год в окопе. Много он понимает!
- Не пыли. Ты сердишься, и это значит, ты не прав.
- Объясни.
- Он пришёл оттуда, где пахнет смертью, один, как и уходил два дня тому, без топлива, которого ему было на двое суток непрерывного ходу, и утром он снова пойдёт туда один. А знаешь, зачем?
- Зачем?
- Чтобы мы, когда послезавтра пойдём туда, были не одни.
- Не понимаю.
- Когда к тебе попрёт очередная железяка орков, ты вспомнишь добрым словом парня, который кинется ей наперерез, просто потому что ты ей ничего не сможешь сделать.
- А он?
- А он сможет, только тебе придётся эту железку злить, и молиться чтобы он смог прицелиться, потому что ему в отличии от снаряда василиска, есть разница, куда он попадёт.
Салага замолчал надолго, потом потянул руку за лхо.
- Можно?
- Да травись.
- А почему триста первый?
Потому что он был командиром сентинэлей, целого полка 1000 машин почти.
- И-и что случилось?..
- Он один. Больше никого из них нет. Потому что жив я и наш капитан и ещё несколько ребят. Вот так, салага. Вот так.
И боец закурил очередную самокрутку.