Диметрус против друг хари

Lord necrons [+speedpaint]

Шансы на вахакино увеличились

К чему все эти Супермены и Ведьмаки, когда на горизонте наконец-то маячит проект мечты! Издание The Hollywood Reporter сообщает, что Генри Кавилл сыграет главную роль в многосерийном эпике по легендарной вселенной Warhammer 40,000. Будущий сериал осядет на цифровой платформе Amazon. И вот это уже слегка настораживает.

Говорят, прямо сейчас стриминговый сервис, оттеснив конкурентов, финализирует сделку по приобретению прав на экранизацию лакомого куска этой культовой интеллектуальной собственности. Переговоры с Games Workshop ведутся уже несколько месяцев.

О сюжете будущей постановки пока ничего не сообщают, поэтому можно вовсю фантазировать. К слову, Кавилл выступит не только исполнителем главной роли, каковой бы они ни была, но и займёт почётное место в команде исполнительных продюсеров проекта, дабы зорко присматривать за творческой стороной процесса по другую сторону камеры.

Наткнулся тут в сети на обсуждение правил одного Самарского клуба и чутка прям подгорело. Далее те самые правила:

2. Клуб не торговая площадка, это место для игры. Тем более не торговая площадка для торговли литьём. Поэтому с этого момента вводятся следующие правила. 
2.1 Передайте Хомяку, чтобы его ноги в клубе не было. При рецидивах меры будут приниматься и против тех, кто имеет с ним дело на территории клуба. 
2.2 Вы можете передавать миньки друг другу через клуб, но если я обнаружу среди передаваемого литьё, то оно будет ломаться и выкидываться. Я предупредил. 
2.3 Со следующего года использование литья продукции Games Workshop на территории клуба станет платным. Через год будет запрещено полностью. Данное правило для продукции Forgeworld будет принято с момента появления на территории России юридического лица представляющего их интересы. Данное правило касается всех игр и мероприятий на территории клуба. Я оставляю вам переходный период в знак уважения к старым игрокам, накопленным коллекциям и т.п., но он будет конечным. 
2.4 Предвидя вопрос – Как будет определяться литьё? Мы с вами взрослые люди, и я готов верить вам на слово, но если будет вскрыт обман, то будут применены все доступные мне меры, вплоть до бана в клубе. Поверьте, за прошедший год я сильно подтянул распознавание литья и определение оригинальности файнкаста. 
это тоже будет оформлено постом и темой"

Как я понял так руководство клуба типа борется с пираткой, но возник вопрос, а нахуа это им, какой профит? Ладно сам купивший ебется с гнутыми мягкими деталями, замазывает пузыри зеленкой и тд. Ладно когда ГВ на своих мероприятиях запрещает играться сторонними миньками. Но тут то в чем проблема? Или они как один пухлый любитель унитазников считают, что так жадные вахаебы убивают хобби? А как эти господа предлагают нормально закачивать отряды когда в коробке только одна нужная пушка, а тебе надо шесть? Покупать еще шесть коробочек? 

Отдельный прикол, как говорят тамошние игроки, эти неадекваты предлагали сошкрябывать часть краски, чтоб понять смола это или пластик.

Мессия и жизнь после смерти

— Ты чувствуешь то же, что и я? За последние несколько часов что-то изменилось в воздухе. Некое присутствие рядом.

Апотекарий не ощущал ничего, кроме игл в глубине мозга. И не постеснялся сказать об этом.

— Твой отец здесь, Каргос. Я чувствую его священный гнев. Он ведёт за собой орду. Мы лишь паломники в его тени.

Ангрон. Здесь.

Как давно Каргос не видел того, во что превратился его отец? Воин постарался удержать эту мысль, но она ускользнула из головы, не сформированная и не высказанная.

— Там. — Инзар прервал его размышления, указывая на небо. — Видишь?

Над далёкими стенами сияла одна-единственная звезда. Едва Каргос взглянул на неё, она приковала его взор, и по коже пробежала холодная дрожь. Гвозди укусили чуть сильнее, но боль притупилась — почти облегчение.

— Ты тоже чувствуешь, — кивнул капеллан.

— Я вижу мерцание огня в небе. Ты веришь, что это Ангрон?

— Я знаю, что это он. — Несущий Слово заворожённо смотрел на далёкое пламя. — Нерождённые поют о нём за завесой. По правде говоря, это песня зависти. Они завидуют славе его возвышения. Они были созданы бессмертными. А мы, и даже наши примархи, смертны и должны бороться за вечную жизнь. И благодаря священной ярости Ангрон победил, Каргос. Твой отец прошёл этот путь — и о, как они любят и ненавидят его за то, что он преуспел!

— Путь, — повторил Каргос.

Воин словно снова услышал последние слова Кхарна.

«Мы идём по Восьмеричному пути. Мы идём по Пути к славе».

Кровь в жилах заледенела. Ему пришлось унять дрожь.

— По мне, так это просто очередные нудные колхидские стишки.

— Неужели? — В голосе Инзара не было ни капли обиды на тон Пожирателя Миров. Капеллан шагал рядом с гладиатором, обратив глазные линзы к небу. — Я говорю это ради твоей души, друг мой. Я здесь, чтобы вести тебя вперёд, как Лоргар вёл Ангрона. Ни у кого из нас нет выбора, Каргос. Теперь мы все идём одной тропой.

— Бессмертие, — апотекарий выплюнул слово с насмешкой.

— Бессмертие, — согласился Инзар. — Либо вечная агония.

— Я уже в агонии, — ухмыльнулся Каргос. — И ты научишься так жить.

— Нет, друг мой. Ты испытываешь боль. Слова не могут выразить пропасть между известной нам смертной болью и агонией без конца, что ожидает всех нас.

На востоке прогрохотали шаги титана типа «Разбойник». Он сотрясал разорённую землю, и Каргос смог разглядеть крадущийся вперёд гигантский сгорбленный силуэт. Пока богомашина приближалась к стенам, множество фигур, которые могли быть людьми, а могли и не быть, двигались за ней по пятам. Космодесантник слышал их стайный вой. Слышал шёпот, слишком далёкий, чтобы достичь его ушей. Воин почувствовал, что крепче сжимает топор, и снова посмотрел на капеллана.

— Не шути со мной, проповедник.

— Каргос, меня вряд ли можно назвать шутником.

Что правда, то правда. По какой-то причине мысль заставила Гвозди зудеть, и Пожирателю Миров пришлось рычать сквозь стиснутые зубы, сдерживая внезапный приступ непрошеного смеха:

— Ты действительно знаешь, что произойдёт с нами после смерти?

Впервые язык тела Инзара выдал его удивление. Апотекарий услышал, как у собеседника на миг перехватило дыхание и коротко щёлкнули сочленения доспеха. Таэр не ответил сразу, а вместо этого устремил взгляд в небо, наблюдая за тем, что, по его словам, было звездой гнева Ангрона.

— Теперь ты решил игнорировать меня? — Каргос рассмеялся, на сей раз по-настоящему. Кровь Императора, как это приятно!

Инзар наконец опустил взгляд с небес.

— Твой отец преподнёс великий дар вашему легиону. Гвозди Мясника стали маяком, освещающим путь. Лоргар наделил наш легион таким же даром. Он дал нам истину.

Каргос позволил своему взгляду устремиться вдаль. Не на звезду — она ощущалась как колючий жар на коже, несмотря на броню, — а на силуэты и тени орды вокруг. Он наблюдал за ними: за своими братьями, за существами, что притворялись его братьями, и за людьми, порабощёнными всеми ими. Успокаивающий голос Инзара словно отбивал гипнотический ритм.

— То была уродливая истина. Когда он узнал, что реальность — всего лишь ненавистная ложь, тонкая оболочка, под которой клокочет и скалится проклятие, это едва не сломило его. Ты можешь себе представить, друг мой? Быть первым живым существом, которое узнало — и по-настоящему осознало, — что каждого мужчину, женщину и ребёнка после смерти ждёт растворение в океане кипящего ужаса?

Каргос крепко стиснул зубы, чтобы то, что скапливалось в горле, не воплотилось в звук. Воину казалось, что его сейчас стошнит смехом и, если тот вырвется наружу, он потеряет контроль над своими конечностями. Как будто веселье Гвоздей каким-то образом овладеет им, и неизвестно, надолго ли.

— Опять дерьмовая поэзия, — пробормотал апотекарий, сам не веря собственным словам.

— Напротив. Я говорю настолько ясно, насколько могу. Слабые души будут пылать недолго — лишь мгновения агонии, прежде чем сгорят дотла и станут частью варпа. Но более сильные души, души псайкеров, могут рассчитывать на вечность…

Капеллан запнулся. Замолчал. И начал снова.

— Мы все стоим перед простым выбором. Никакая вера в ложного Бога-Императора не может спасти душу. Самых слабых из нас ожидает забвение. Мучения перед окончательным уничтожением станут наградой для сильных. Боги за завесой — удивительные существа, мой друг. Но они гневливы и, по любым человеческим меркам, безумны. Да, Несущие Слово воспевают Пантеон и поклоняются ему. Но в нашей вере есть прагматизм. Мы — легион, первым нашедший нечто достойное поклонения за пределами реальности. Но мы также первыми нашли то, чего стоит бояться.

Каргос почуял запах крови, затылок тошнотворно жгло. Гвозди кровоточили, горячая влага скапливалась в шлеме. Он чувствовал, как его жизнь каплями стекает по шее. Воин попытался заговорить, но ничего не вышло.

— Лоргар видел всё это. Он подвёл Ангрона к пропасти и дал твоему отцу шанс на бессмертие. Глупцам при взгляде на него мерещится чудовище. Зрячие же видят всё, что он преодолел. Он — Красный Ангел. Он — сын бога войны. Человек, что отказался принять смерть и агонию подземного мира. Ему была противна мысль о возможном забвении. Вместо этого… он решил жить вечно, чего бы это ни стоило.

Силуэты и тени вокруг них принялись выть и рычать. По коже Каргоса побежали мурашки; ему стоило огромных усилий не присоединиться к ним с таким же звериным рёвом. Голос Инзара теперь звучал, словно боевой барабан, как настойчивая проповедь и братское утешение.

— Ты ненавидишь Ангрона за то, что он сотворил с тобой, за грех, сделавший вас сильнее в обмен на способность мыслить? Друг мой, отец даровал гораздо больше. Он дал вам выбор, которого лишены многие другие. Вы можете умереть как смертные, страдать как смертные — или идти по этому пути и жить вечно.

Несущий Слово в тот миг сделался оком бури, единственным оплотом спокойствия. Шаги титанов сотрясали землю вокруг. Мужчины, женщины, демоны и мёртвые выли. Таэр поднял свой крозиус, указав им на одинокий светоч.

— Посмотри на своего отца, Каргос. Ибо в первую очередь он дал своим сыновьям пример для подражания.

Высоко над стенами Авалона с небес низвергалась пылающая звезда.

— Он дал вам мессию.

Крак-копьё

В мрачной тьме далекого будущего человек погибает от своего же собственного оружия.

По всему Империуму, состоящему из десяти сотен тысяч миров, человеческие языки каждый на свой лад рассказывают архаичную историю о храбром герое, который отдал свою жизнь во имя господина, страны или родных и близких. Сей воинственный архетип мог погибнуть, дабы защитить свой дом или отомстить ненавистному врагу, превосходящему его по силе, и он мог убить своего врага или выиграть время для своих товарищей своим самоотверженным поступком. Детали сильно разнятся, и часто эта история лишь часть другого, более масштабного мифологического цикла, лишь один захватывающий эпизод среди других. Но суть этой истории всегда одна и та же, ибо это бессмертный миф о самоотверженном воине, первобытная сага, которая находит отклик в сердцах мужчин, женщин и детей, поскольку все они знают, что это правда, которая сокрыта глубоко в их крови и костях. Это случалось бесчисленное количество раз в прошлом и будет происходить в будущем до тех пор, пока человек дышит. Пока существует жизнь.

В конце концов, трудности и борьба остаются неотъемлемой частью человеческого существования, порождённые суровым миром ограниченных ресурсов, где право даёт только сила. Эта первобытная тяга к опасностям и приключениям никогда не умирали в сердце людском, поскольку даже на пике могущества и процветания Человечества, в Тёмную Эру Технологий, человек смело отправлялся в неизведанное, в случае чего готовый отдать свою жизнь, дабы проложить новые пути среди звёзд и защитить своих родных и других поселенцев от невыразимых ужасов. Даже на самых богатых и безопасных мирах этот дух самопожертвования не угас, потому что всегда находились энтузиасты и отважные добровольцы, которые готовы были броситься навстречу опасности и спасти других во время катастрофических бедствий. Храбрость всегда может выйти на передний план в трудные времена, какими бы короткими они ни были.

Аналогичным образом, более мирная и менее интенсивная форма самопожертвования господствовала среди многих из самых бесстрашных представителей человеческого рода в течение этого давно ушедшего Золотого Века, ибо разве не они добровольно посвятили свои долгие жизни непрерывным исследованиям, научному труду и открытиям, когда могли бы легко отказаться от них, вместо этого расслабившись и коротая отведённые им столетия в трясине праздного изобилия? Упорный дух героя, который посвящает себя высшей цели, действительно живёт в человеке и его можно увидеть в действии практически в любом месте — если, конечно, знать, что искать. Даже если его пример часто бывает менее ярким и прямолинейным, нежели образ отважного смертного, который бросается грудью нагрудью на пылающие жерла вражеских орудий, дабы купить время своим братьям по оружию и позволить им захватить укреплённую позицию противника.

Этот врождённый потенциал к героическим поступкам и героической смерти, несмотря на страх и биологическое стремление к самосохранению, присутствует практически у любого разумного вида, обитающего в перенаселённой галактике Млечный Путь, поскольку ни один из них не мог себе позволить идиллической роскоши развиваться в среде, лишённой насилия и опасности. Некоторые из них, возможно, и создали для себя райские условия, но они всегда возникали в результате мучительных испытаний и борьбы. Иногда безумная храбрость может оказаться лучшим способом преодолеть безнадежную ситуацию и выжить в ней, а даже если отважный мученик не дожил до того, чтобы рассказать об этом — его родственники, вполне возможно, были спасены смелым поступком героя, бросившим вызов самой смерти.

Такие энергичные поступки и презрение как к жизни, так и к смерти — всегда пользовались большим спросом, ценились и восхвалялись правителями и их хозяевами, поскольку такие импульсивные деяния могут изменить сам ход конфликта и даже вырвать победу из пасти поражения. Само собой разумеется, что вознаграждение героев бессмертной славой в рассказах и песнях, а их родственников материальными благами — послужит одновременно как приманкой, так и стимулом, побуждающим других последовать примеру этого отважного героя или героини, которых все будут уважать и равняются на них за их безрассудную смелость. Пропаганда обычно строится на том, чтобы пристыдить или воодушевить своих сторонников или подданых достойными подвигами выдающихся воинов и иных героев, либо же на том, чтобы вызвать лютый гнев и горькую ненависть к врагу, повествуя о его худших злодеяниях, вне зависимости от того, кроется ли истина за этими рассказами, или же нет. Воспитание чувства опасности само по себе будет стимулировать желаемую реакцию как у населения, так и у воинов, тем самым получая поддержку, укрепление морального духа и активизируя военные усилия как на линии огня, так и в тылу.

Тем не менее, подавляющая и непреодолимая угроза способна, в худшем случае, породить отчаяние, мрачные прогнозы, обречённость и пораженчество у многих. Такой нарастающий упадок сил лучше всего остановить неожиданным успехом, а в случае неудачи второй лучшей альтернативой может стать выдающийся героизм собственных воинов, столкнувшихся с ужасающими трудностями. В конце концов, все уважают силу и отвагу. И поэтому человеческие истории о дерзких серво-хакерах, взломщиках, диверсантах и самоотверженных партизанах процветали во времена опустошительной войны с кибернетическими бунтовщиками — бывшими слугами Человека, кои и начали этот конфликт. Некоторые из этих легенд о Войне Машин передавались, пусть и в искаженном виде, на протяжении 18.000 лет неуклонного ухудшения качества жизни человечества среди звёзд. Такие саги, как правило, были переиначены неизвестными рассказчиками в забытые эпохи, однако твёрдое зерно истины всё ещё сохранено, вокруг которого пластичное повествование постоянно перестраивается на протяжении веков в процессе совершенствования устной традиции.

Одни из самых древних легенд, которые до сих пор можно услышать на десятках тысяч миров — это предания, что повествуют о скромных мужчинах, женщинах и детях, которые бросаются прямо в смертоносные длани Железных Людей, будучи вооружёнными только простыми копьями и суицидальными подрывными зарядами. Зрелище таких безнадёжных упований, должно быть, отложилось в коллективной памяти бесчисленных человеческих культур — их поблекший отпечаток всё ещё запечатлён в обширном сонме мифов и легенд, которыми изобилует весь Империум Человека. Тем не менее, их долговечности на протяжении бурных эпох, возможно, способствовали определённые более современные визуальные новшества, сохраняющие актуальность сего поступка в умах рассказывающего подобные истории Человечества, поскольку такие отчаянные меры всё ещё являются обычным делом в простирающихся над звёздами владениях Бога-Императора Святой Терры.

Помимо поясов со взрывчаткой, используемых «человеко-бомбами» Штрафных Легионов, по всему Империуму существует множество видов саморазрушительного оружия. Например, продвинутые технологии, лежащие в основе плазменного оружия, плохо изучены, посему любой обладатель таких техно-магических устройств подвергается высокому риску сгинуть ужасной смертью в раскалённой плазме, ежели его оружие перегреется. Подобными опасностями изобилуют всевозможные нетривиальные оружейные системы, многие из которых невежественным человеком уже не могут быть воссозданы заново. А на другом конце технологического спектра можно найти такие грубые и дешёвые устройства, активация которых поглотит владельца пылающей ударной волной от его собственного одноразового оружия.

Одним из таких образцов военного снаряжения является благородное крак-копьё, в котором обитают самые простые из машинных духов, поскольку его изготовление чрезвычайно элементарно, а для успокоения и активации требуется лишь короткая литания. Эта мина является обычным оружием Астра Милитарум, а также бесчисленных Сил Планетарной Обороны. Крак-копьё — это самоубийственное пехотное противотанковое оружие. Оно представляет собой простейшую часть снаряжения, представляющую собой не что иное, как противотанковую мину с коническим кумулятивным зарядом, прикреплённую к древку. Его действие в полевых условиях заключается в том, что воин вытаскивает предохранительную скобу, дабы привести в действие фугасный заряд, а затем бросается вперёд, чтобы с силой ткнуть миной во вражескую машину или в тяжёлого пехотинца точно таким же способом, как это происходит как при штыковой атаке. Если удар будет верным, смертоносное копье разнесёт своего владельца, а также, возможно, бронированного противника, ежели на то будет воля Императора.

Этот примитивный предмет из арсенала Империума имеет множество наименований с различными образцами, существующими во всём обширном звёздном царстве Императора. Его конструкция всегда простая и дешёвая, что облегчает массовое производство и делает это оружие таким же расходным материалом, как и солдата, который им владеет. Как и многие другие порочные инструменты самопожертвования на поле боя, «посох мучеников», похоже, вообще не использовался Имперскими войсками во время Великого Крестового Похода М.30, хотя крак-копьё, вполне возможно, использовалось некоторыми захудалыми, разношёрстными ополченцами в Войнах Объединения на выжженной Терре. Тем не менее, такое грубое и примитивное оружие, как hastam et hostia, ака «копьё жертвы», всё же поступило на вооружение Империума в самые мрачные часы отчаяния во времена давно забытых войн ушедших тысячелетий, а «вдовий жезл» со временем стал стандартным элементом оснащения для всё большей части подразделений регрессирующей Имперской Гвардии и местных гарнизонных сил.

Одноразовые копья выдаются Департаменто Муниторум миллионам полков Астра Милитарум каждый стандартный Терранский год. Крак-копьё — прекрасная демонстрация широко распространённого культа сугубо наступательных действий, столь доминирующего в военной доктрине Империума, поскольку оно требует от солдата бросаться в ближний бой с самоотверженной храбростью и поражать пронзающим ударом грома одни из самых смертоносных наземных систем вооружения, развёртываемых врагами человечества. Такие жертвенные копьеносцы являются мрачным свидетельством того, насколько совершенно бесчувственным стал человек в тёмном будущем, поскольку он регулярно, даже глазом не моргнув, посылает своих собратьев с суицидальным оружием против своих многочисленных врагов.

В конце концов, самопожертвование является основополагающим принципом Имперского образа мышления. Ведь что может быть лучшим способом продемонстрировать своё полное почтение и преданность священному правлению Его Божественного Величества и назначенных Императором заместителей, нежели броситься на врага с самоубийственным зарядом в руках, без всякой надежды на выживание даже если будет нанесён смертельный удар и исход боя будет определён? Некоторые командиры сил Империума с подозрительно прагматичным складом ума время от времени высказывали свои сомнения по поводу военной ценности подобных атак, однако их граничащие с ересью протесты против заявленной неэффективности обречены быть отвергнутыми любым высокопоставленным и здравомыслящим поклонником Бога-Императора, находящимся в непосредственной близости. В конечном счёте, этот предмет в арсенале Имперской Гвардии является скорее доказательством преданности солдат до самой смерти, нежели надёжной системой вооружения. Никакая армия не может завоевать Галактику, но одна лишь вера может перевернуть Вселенную.

И, конечно же, самоубийственные проявления несгибаемой доблести и непоколебимой преданности должны поощряться среди рядовых солдат, так же как и восхваляться везде, где они происходят в Империуме Человека. Лучше умереть за Императора, чем жить ради себя. И почему мы должны препятствовать добродетельному самопожертвованию наших воинов, когда кровь мучеников позволила Его звёздному владычеству продолжаться непрерывно более десяти тысяч лет? Очевидно, что мы должны предоставить истинным служителям Бога-Императора шанс погибнуть героической смертью, которая без тени сомнения утвердит их верность своим убеждениям. Человечество должно быть очищено!

В конечном счёте, отказ принять в свои руки противотанковое крак-копьё — это явный признак предательского инакомыслия и порочной самовлюбленности, самых отвратительных грехов! Конечно, даже лучшим способом подать пример и поддержать дисциплину в подразделении на фронте, чем казнь без суда и следствия, может стать благословенная возможность жестоко пытать такого негодяя и выяснить, не замешаны ли его родственники, соседи или товарищи в более масштабных заговорах против сияющего света власти Империума. Таким образом, приказ броситься с древковой миной на врага остаётся надёжным способом испытания на преданность среди пехотинцев Имперской Гвардии, когда они получают на руки это противотанковое оружие, также используемое против тяжелобронированной пехоты и лёгких временных укреплений в городских боях и корабельных абордажных атаках. Некоторые, кто слишком много думает, могут насмехаться над доктриной бездушной и бессмысленной траты жизней, заставляющей солдат подрывать себя только для того, чтобы выломать забаррикадированную дверь или пробить стену внутри здания, но их образцовая преданность Богу-Императору на Терре и явственное повиновение своим хозяевам и вышестоящим будут вдохновлять на стойкость их однополчан, таким образом питая добродетельный цикл отваги и чести.

Посему крак-копьё остаётся обычным предметом боевого снаряжения в арсенале Астра Милитарум и бесчисленных местных Сил Планетарной Обороны во всех межзвёздных владениях Повелителя Человечества. Этот грубый жезл самоубийства является ярким свидетельством склонности Империума Человека с безразличием каменного сердца решать проблемы путём забрасывания их телами людей, в то время как коррумпированные и равнодушные серые бюрократы Адептус Терра манипулируют огромным количеством миллиардов человеческих жизней одновременно, и всё это — часть ошибочной надежды прокормить ненасытную мясорубку бесконечных войн. Всё это — каждодневная жертва на алтарь войны во имя Господа Миров и Владыки Людей. Все это — топливо для того Имперского огня, который никогда не должен погаснуть.

Таковы напрасные и бессмысленные гибели бесчисленных солдат Империума — всего лишь пушечного мяса, отправленного на изнурительные войны на истощение под чужими звёздами и лишённого шанса вернуться домой. Неудивительно, что вербовка в Астра Милитарум часто сопровождается как общественными празднествами, так и похоронными ритуалами внутри клана или родственной группы для местных мужчин, женщин и детей, призванных на службу в Имперскую Гвардию. Чрезвычайно малое их число умрут своей смертью, сняв военную формы в мирной отставке, но ещё меньше будет тех, кто вернётся на свою родную планету из отдалённых зон боевых действий.

И так воины, поклявшиеся умереть за свой вид и своего повелителя, будут сжимать в руках древки, снабжённые тяжёлыми бомбами, гораздо более мощными, чем любое обычное взрывное копьё, используемое Дикими Всадниками. Копья, выданные сим пехотинцам — это безумное оружие, порождённое отчаянием в давно минувших конфликтах, однако их ужас и жестокость ни в малейшей степени не умаляются их древним происхождением и легендарными традициями. Отважные воины будут выкрикивать боевой клич небесам, а их глотки пересохнут от пыли и дыма. Они будут кричать во все горло так, что кровь будет громко стучать у них в ушах, а адреналин доведёт их до предела. Боевой клич «За Императора!» будет звучать, но часто их искренние последние слова будут заглушены оркестром смерти и разрушения, ибо оглушительная какофония войны будет разрывать на части как слова, так и разумы.

В этом грохоте фанатичные копьеносцы будут бежать так быстро, как только смогут, в безумном натиске прорываясь сквозь огонь и осколки. Они будут не останавливаясь ни на секунду соревноваться друг с другом в безумном состязании за приближающуюся цель, даже если она будет извергать смерть и увечья. Возможно, некоторые из них даже доберутся до своей цели, и, может быть, жертвуя собой они со смертоносной силой поразят ненавистного врага. В теории. Однако их гибель практически гарантирована, поскольку направленный взрыв крак-копья вызывает мощную обратную волну, которая почти наверняка обрекает своего носителя на смерть. Даже одержав победу в самоубийственной атаке, они будут лежать мёртвыми на земле — их тела будут разорваны на части, их раздавленные внутренности будут просачиваться сквозь рваную одежду, а их глаза остекленеют и станут невидящими. И это происходит на тысячах и тысячах охваченных войной миров, где можно увидеть имперскую пехоту, атакующую огнедышащие машины противника и бронированных монстров с крак-минами, установленными на длинных древках, словно вырвавшихся из кошмарного видения первобытных охотников, сражающихся копьями с неповоротливыми чудовищами.

Такая инфернальная дикость наконец-то раскрывает истинное лицо Империума Человека, ибо под его позолоченной сакральной маской защиты Человечества от полной враждебных монстров Галактики — можно увидеть чудовище само по себе, рыщущего на охоте кровожадного хищника, неистового и яростного фанатика, готового пожертвовать всем и вся ради того, чтобы достичь своих примитивных целей. Его пропаганда может прославлять своих героев-мучеников, поскольку правители Империума всегда желают, чтобы их подданные восхваляли их, однако его бездонной порочности никогда не будет конца, ибо Империум Человека будет попирать ногами жизни людей и принимать самопожертвование своих граждан как нечто само собой разумеющееся. Террор никогда не закончится. Резня никогда не придёт к концу.

Если им повезёт, то немногие солдаты-смертники, павшие от собственных крак-копий, войдут в легенды, а их прославленные деяния войдут в перечень преданий Человечества о воинах-самоубийцах туманного прошлого, пополнивших ряды древних героев, которые отдали свои жизни в великой борьбе с возвышающимися врагами и металлическими чудовищами. Одно лишь это может быть их наследием.

И посему грубые инструменты самоубийственной борьбы будут и дальше использоваться межзвёздной тиранией миллиона миров. Здесь деградированное состояние человека гарантирует, что он охотно убьёт себя, дабы сокрушить своего врага, а зловещая спираль вырождения и кровопролития всё глубже затягивает его в пропасть забвения, в которой человек оказывается погрязшим без всякой надежды выбраться.

Ибо в Эпоху Империума человек стал таким же расходным материалом, как и боеприпасы, которые он носит в своём магазине.

Всё это происходит в безжалостной империи, распадающейся среди звёзд.

В лихорадочное время бесконечного зла и резни.

В безумную эпоху, когда надежда давно погибла.

Такова участь человека в самом мрачном будущем, оказавшегося в ловушке на арене, заполненной разъярёнными смертными, где ветер разносит только крики тех, кто вот-вот умрёт. Крики проклятых.

И смех жаждущих Богов...

Источник — https://www.deviantart.com/karaknornclansman/art/Krak-Lance-871712913#comments

Дэн Абнэтт, "Биквин: Покаяние" глава 4 + глава 5

1) Теперь использую для прямой речи тире, а не кавычки.

2) "Maze Undue" перевел везде, как "Непостижимый Лабиринт" (раньше был бардак). В предыдущих постах редактировать не могу, но в финальной версии будет, как надо.

Глава 1-я: http://joyreactor.cc/post/4953116

Главы 2-3: http://joyreactor.cc/post/4954326

Если хотите выразить благодарность, то мой патреон такой же, как и мой ник :)

Сообщайте о найденных ошибках - все буду вносить в основной файл.

___________________________________________________________________________

ГЛАВА 4

Беседа

Мы с наставником достигли цели нашего вечера — найти пропавшего астронома. Я подумала, не пора ли снова залечь на дно, но Эйзенхорн намеревался продолжать. Он считал, что ночь еще сможет многое открыть.

Пока мы шли за шумной группой Крукли к «Двум Гогам», Эйзенхорн рассылал быстрые психические сообщения остальным членам команды, находившимся рядом и следившим за нами. Нейлу, Медее и затаившемуся Смертоносу он дал указания не спускать с нас глаз и наблюдать за Фредриком Дэнсом, пребывавшим с Унвенсом в компании Крукли. С этого момента его нужно было отслеживать для последующего допроса. Демонхосту он послал приказ о захвате, который я полностью поняла только позже.

Затем мы пошли пешком, следуя за кликой Крукли, но держась немного в стороне во избежание подслушивания.

— Есть ли еще что-то, что можно узнать? — спросила я.

— Сомневаюсь, но мы останемся с Дэнсом, пока Нейл и остальные не подтвердят захват, — ответил он. — Думаю, будет полезно подружиться с Крукли. Он знает всех в этих кругах и может открыть закрытые для нас двери.

— Ты имеешь в виду «друга»? — спросила я.

— Эвфемистически. — ответил он.

— А… — сказала я. — Потому что мне трудно представить, как ты заводишь друзей.

— Я достаточно хорошо их завожу. — ответил он. — Просто, похоже, я не умею их удерживать. Следи за Крукли. Он одиозен и беспутен. Его ум — развратная трясина. Но он может быть полезен.

— Он знает что-нибудь о Короле? — спросила я его.

— Не больше, чем любой из них. — ответил Эйзенхорн. — Я читал это имя в его мыслях и в мыслях его окружения. Но Желтый Король, Король Орфей, — это местный миф. Я сомневаюсь, что в городе найдется хоть одна душа, которая не слышала бы это имя. Для них это фольклор. Они ни в коем случае не считают его реальностью. Крукли и его прихлебатели гораздо больше заинтересованы в полусерьезной эзотерике, которую они собираются обсудить, воображая себя просветленными посвященными в тайные знания.

— Что насчет истории с Унвенсом и Дэнсом? — спросила я. – Ошибаться с чтением мыслей для тебя нехарактерно.

— Я не могу этого объяснить. — сказал Эйзенхорн. — Возможно, мое понимание было затуманено и сбито с толку. Какое-то пси-поле, предшествующее появлению граэлей.

— А вот и серьезный вопрос. — сказала я. — Два граэля. Прямо по наши души. Как они нас нашли?

— Они и не нашли. Они нашли медиума, чтобы заставить ее замолчать. Мы не были их целью, поэтому мы все еще целы.

— Но она была шарлатаном. Наверняка...

— Согласен, Мэм Тонтелл почти или совсем не обладала психическим даром. — На его лице появилось озадаченное выражение, которое показалось мне тревожным, а его глаза вспыхнули фиолетовым светом. — Возможно, достаточно дара, чтобы сделать карьеру на мистификациях. Нет, Бета, это была одержимость. Что-то вгрызлось в нее. Оно использовало преимущество ее послушного разума, чтобы говорить с нами.

— С нами? — спросила я.

— Ленгмур был прав насчет конкретики. Она озвучила подробности, известные немногим. Больше всего — тебе. Их предоставили для доказательства правдивости послания.

— Которое так и не было завершено.

— Граэли отключили ее голос, — согласился он, — но это было послание для нас.

— Просьба о помощи? От кого?

— Я не знаю. — сказал он.

— Лилиан Чейз?

— Не глупи.

— Тогда Балтус Блеквардс, если он еще жив? Возможно, его семья? Ему было известно об особенностях книги?

— Возможно.

— Но почему? — спросила я. — Он мне не друг.

— Если только ты не имеешь это в виду эвфемистически, то в нашей сфере деятельности нет друзей. — сказал он. — И явных врагов тоже нет. Каждый может быть и тем и другим, либо всем сразу.

— Это я уже поняла, находясь в твоей компании.

Он посмотрел на меня так, словно я его отругала или как-то обидела. Если вы не знакомы с Грегором Эйзенхорном, а я не могу придумать для этого ни одной разумной причины, вам, возможно, будет трудно его себе представить. Я не имею в виду его внешность, ибо это очевидно: поразительно высокий мужчина мощного телосложения, изрядно потрепанный возрастом и травмами. Одет, как и в тот вечер, в длинное, тяжелое пальто. Его спину и ноги поддерживает металлический аугметическй экзоскелет, а другие признаки, такие как нейронные штекеры, которые тянутся вверх из-под воротника и входят в основание черепа, свидетельствуют о пережитых напастях. Он никогда не рассказывал мне, откуда у него эти увечья, и произошли ли они в один ужасный момент или были накопленным результатом долгой жизни на темном пути. Я подозреваю последнее. 

Но в основном я обращаю внимание на его характер. Он настораживает и внушает страх своими размерами, но в его мрачной, навязчивой манере поведения часто присутствует меланхолия. Не раз я жалела его. Жаль, что он вынужден быть таким, собою. По своей воле или по стечению обстоятельств, он посвятил себя жизни, которая никогда не оставит его в покое.

Видала я его и смеющимся, обычно в компании Нейла или Медеи. Это было редко, но случалось. Медея доверительно рассказала мне, что после миссии на Гершоме двадцать лет назад он иногда улыбался, чего не мог делать много лет. Она предположила, что это связано с исправлением неврологического паралича, но я чувствовала, что здесь кроется нечто большее. Что-то случилось с ним на Гершоме, в далеком мире. Что-то, что заставило его глаза сверкать странным фиолетовым оттенком. 

Я не знаю, что это было. Опять же, правда была скрыта от меня, только намеки. Но это направило его на путь к Санкуру. К тому времени он уже преследовал Когнитэ — преследовал годами, — но Гершом позволил сузить район поисков. Что бы там ни произошло, он нашел место, где скрывался Желтый Король, и связал воедино все известные нам элементы: Короля, Город Пыли, эвдемонические силы граэлей, служивших Королю в качестве миньонов, известных как Восьмерка, Энунцию и связи с Чейз, Когнитэ и их инфернальными произведениями одушевленной инженерии.

Это также привело его ко мне. К тому времени стало ясно, что силы, направленные против нас, считали нулевых, таких как я (то есть неприкасаемых или «пустых», которые по природе своей пси-инертны), жизненно важными инструментами в том Великом Труде, которым они занимались. Когнитэ действительно, под прикрытием Непостижимого Лабиринта воспитали целую школу таких людей.

Но я явно была не просто одним из инструментов. Эйзенхорн узнал обо мне на Гершоме еще до моего рождения. Он пришел, чтобы найти меня и, как мне кажется, защитить. Было установлено, что я была клоном или клонированной дочерью умершей женщины по имени Ализебет Биквин. Она тоже была нулевой и работала вместе с Эйзенхорном. Медея предположила, что они были особенно близки, возможно, даже любили друг друга, если это человеческое понятие имело хоть какое-то значение для такого безэмоционального и замкнутого человека. Эйзенхорн должен был выполнить миссию на Санкуре, возможно, последнюю и величайшую в своей жизни, и я была частью этой миссии, но также я была и другой миссией. Он намеревался присматривать за мной не потому, что я была частью Великой Работы, а потому, что это была я. 

Ранее в этом повествовании я размышляла о том, почему решила встать на его сторону, хотя было много веских причин против этого, и не в последнюю очередь его якшанье с демонами и предателями Астартес. Я была ему не безразлична. Другие также проявляли участие: Медея, бедняга Лайтберн и, возможно, Нейл. Но Эйзенхорн не заботился ни о чем и ни о ком, кроме своего долга, поэтому эта искра человечности казалась более значительной, более истинной.

Я гадала, не потому ли, что я напоминала ему его потерянную Ализебет, ведь многие отмечали, как я на нее похожа. Иногда я даже думала, не воспринимает ли он меня в какой-то мере как суррогатную дочь. Между нами не было никакой другой привязанности. Я уверена, как в синем небе, что он не видел во мне замену своей потерянной любви, своей Ализебет, чудесным образом возродившейся и вернувшейся к нему. Ничего подобного. Полагаю, на какое-то время он стал для меня самым близким отцом, хотя расстояние между ним и настоящим отцом было несколько большим, чем между Санкуром и Святой Террой. 

Моя короткая встреча с Рейвенором добавила еще один кусочек к загадке Санкура. Он утверждал, что Желтый Король пытается восстановить утраченный язык силы, известный как Энунция. Этому языку Рейвенор посвятил большую часть своей карьеры. Король хотел заполучить Энунцию, чтобы управлять самой сутью Вселенской Реальности. И, что особенно важно, он хотел узнать одно слово, которое дало бы ему непревзойденную власть: единственное, истинное имя Бога-Императора Человечества.

Иногда я задавалась вопросом, не был ли тот любопытный текст, написанный от руки в общей книге, упомянутой покойной Мэм Тонтелл, неким глифическим изображением Энунции, хотя он не походил ни на какие другие известные нам письменные свидетельства этого языка. Я подумала, не была ли это зашифрованная форма Энунции, и не скрывает ли она внутри себя то единственное, подлинное имя Его Величества Императора.

— О чем ты думаешь? — спросил меня Эйзенхорн.

— Праздные размышления. — ответила я.

— На них нет времени, — сказал он. — Тот, кто так жестоко использовал Мэм Тонтелл, был псайкером или имел псайкера в своем подчинении. Мы...

— Что насчет Рейвенора? — спросила я. — Ты сказал, что он псайкер почти непревзойденной силы, и он охотится за тобой.

— Не он.

— Не для того, чтобы выманить тебя? У него теперь есть обычная книга Чейз. Он знает достаточно деталей, чтобы использовать их. Он...

— Думаешь, это была уловка? — спросил он. — Попытка выманить меня?

— Почему бы и нет? — спросила я.

— Нет. — сказал он твердо. — Такие интриги ниже его достоинства. Я хорошо его знаю.

— Правда?

— Да. — сказал он. — Он был моим учеником.

— Ах. — произнесла я, потому что больше мне нечего было сказать. 

— Гидеон знает, что нужно держаться подальше от меня и оставить меня в покое. — сказал он. — Ибо если наши пути пересекутся, это будет конец. Он поклялся сжечь меня, а я не сдамся. Если он решит... когда он решит... выступить против меня, это будет прямо и жестко. Никаких игр и уловок.

— Приятно знать. — сказала я.

— Если граэли были посланы, чтобы помешать Мэм Тонтелл доставить ее послание, — добавила я, подумав, — это говорит о том, что послание было действительно важным. Что это была не уловка, чтобы обмануть нас, а истинное послание, которое они хотели во что бы то ни стало заглушить.

— Или чтобы не услышал кто-либо посторонний. — ответил он.

— Но послание было для нас. — сказала я, улыбаясь. – Ты сам так заявил.

— Виолетта! Дэзум! Поторопитесь! — Крукли звал нас, смеясь при этом. — Мы на месте!

Мы прибыли в «Два Гога».

ГЛАВА 5

Которая о числах

«Два Гога» — это питейное заведение в двух улицах от салона, ветхое угловое здание на повороте Фейгейт-роуд, где она переходит в Литтл-Хекати-стрит. Возможно, вы проходили мимо него, если посещали Королеву Мэб?

 Правильнее «Ягог и Магог» - заведение названо в честь мифических гигантов-демонов, разделивших первозданную пустоту и отделивших материум от имматериума, а над его дверью возвышаются две фигуры из резного дерева фепена, резные изображения близнецов-верзил, схватившихся друг с другом и ревущих. Эти фигуры, являющиеся чем-то вроде местной достопримечательности, регулярно перекрашивают, чтобы защитить стареющую древесину от воздействия стихий, хотя, очевидно, для этого используются любые излишки краски, имеющиеся на тот момент под рукой. В тот вечер они были по большей части ярко-зеленого цвета, знакомого по палатам лазарета, их конечности и клювы были несвежего синего цвета, как у корпуса баржи, а когти, зубы и плетеные кольчуги — едкого желтого. По правде говоря, я не могу представить себе ничего, что можно было бы покрасить в такой цвет, но останки краски ведь где-то взяли.

 Возможно, безумного короля?

 Когда-то они держали оружие для битвы друг с другом, или хотя бы что-то сжимали в руках, но эти предметы давно истлели и были разломаны вандалами. Сейчас Ягог сжимал в руках венок из мертвых цветов, украденный с какого-то городского кенотафа, а Магог держал потрепанную шляпу, которую, вероятно, забросили туда из спортивного интереса. Казалось, что он приветствует нас напряженным взмахом своего головного убора.

 Мы вошли. Здесь было немноголюдно, сильно пахло пролитым элем и немытыми телами. Озтин Крукли, которому явно нравилось быть в центре всех событий, громко приветствовал персонал в слишком знакомых выражениях и поторопил их принести угощение для всей компании.

 Мы заняли столики, и разговоры, начатые на улице, стали громче и оживленнее. Как и в салоне Ленгмура, я воспользовалась моментом, чтобы осмотреть помещение. У бокового бара я увидела крупного мужчину, флиртующего с двумя официантками. Даже со спины я узнала Гарлона Нейла. Он уже был на месте, и знал о нашем появлении.

 Мое внимание переключилось на остальных участников вечеринки, «банду» Крукли, разношерстную компанию из двух десятков человек, которые, очевидно, слонялись вокруг него, как небольшой фан-клуб, радуясь каждому его слову и греясь в его потускневшей славе. Я не знаю, чем он был более знаменит — своими стихами, некоторые из которых, признаю, были весьма хороши, или своей скандальной репутацией развратника, совратителя всего, что движется, сношениями с сомнительными типами и провозглашением себя мастером — магусом, не менее — оккультной практики.

 Он не был последователем Хаоса, хотя и гордился своей порочной репутацией харизматичного плута. К тому времени он был уже близок к преклонному возрасту, страдал от избыточного веса и алкоголизма, его разум и здоровье были разрушены десятилетиями употребления различных наркотиков. Он казался человеком, решившим доказать, что может все, что угодно, хотя на самом деле его звезда давно закатилась. Он цеплялся за идею себя прошлого, намереваясь никогда не отпускать ее.

 В этом, к моему стыду, он напоминал мне Эйзенхорна.

 Что касается остальных, большинство из них не имели никакого значения: подхалимы и прихлебатели, или просто одержимые наркоманией торчки, знавшие, что рядом с Крукли выпивка будет литься рекой.

 Но некоторые представляли интерес. Аулей, гравер в чернильных пятнах, был тихой душой, чьи работы принесли ему известность. Его наряд свидетельствовал об успешной карьере, но руки его дрожали, и было ясно, что он безнадежный ловелас. Его роль заключалась в том, чтобы быть постоянным подельником Крукли, и он стоически играл ее. Думаю, Крукли держал его рядом, потому что ему нравилось красоваться в компании знаменитых людей, а также Аулей был безгранично богат и оплачивал большинство вечеринок. Что касается самого Аулея, то, думаю, он просто не любил пить в одиночестве.

 Потом был Тимурлин, который был — как он всем неоднократно говорил — «тем самым» Коннортом Тимурлином, концертным клавиристом высочайшего таланта. Он отстукивал ритм пальцами на краю стола, как на клавишах своего инструмента. Это был молодой человек, тот самый, в полосатом костюме и халате, которого я видела в перепалке с женщиной в ржавом платье у Ленгмура.

Рядом с ним сидела Мэм Матичек, наставница и лингвист из Академии Гекулы. Это была суровая, вульпинистая женщина, ранее сияющая красавица, сохранившая призрачный блеск в свои немолодые годы. То ли по собственному желанию, то ли из-за отсутствия средств она ни разу не воспользовалась ювенантными процедурами. На мой взгляд, ей было не менее шестидесяти лет, а ее выразительное лицо в своих чертах ясно хранило напоминание о несравненной юношеской красоте. Она не красила волосы, а носила их, цвета первого инея на мертвой зимней траве, свободно ниспадающими на плечи. Мэм Матичек предпочитала черный креп и кружевные перчатки, и никогда никоим образом не улыбалась. Она курила палочки лхо, держа их в серебряном мундштуке и была склонна без предупреждения поправлять произношение окружающих. Когда Крукли рассказал о пути инициации, приведшего его к уровню магуса — очевидно, о долгом и покаянном паломничестве в Багровую пустыню, где к нему явились демоны-симурги Геррата и наделили дарами некуомантии, фармакии, магейи и готейи — Мэм Матичек укоряла его, что симургам следовало бы использовать эленикские термины, а не энмабские слова, и недоумевала, почему они смешивают их с халдейским термином макус — вместо магуса — и, кроме того, удивлялась, что сущности варпа так свободно владеют мертвыми языками Терры, которые стерлись из памяти людей в пыль еще до Старой Ночи.

 — Разве у них не было своих языков, у этих демонов? — спросила она.

 — У них были, мэм! — Крукли рассмеялся. — Но я не знал ни одного из них! Ни у них не было желания учить меня, ни у меня — уст, чтобы говорить на них!

 — Значит, Озтин, — заметила она, — ты свободно говорил на эленикском и старохалдейском до того, как ушел в пустыню?

 — О, дорогая Эльса, — воскликнул Крукли, забавляясь, — неужели вы не любите хорошие истории?

 — Я в восторге от них, сэр, — ответила она. — Я лишь удивляюсь, почему Санкур так наполнен останками крушений прошлого. Мне кажется, что здесь больше обломков, больше кусков старой, древней Терры, выброшенных на берег и смешавшихся воедино, чем в любом другом уголке великого Империума. Как будто мы — высокая отмель, и течение времени сметает весь мусор прошлого и сваливает его здесь, чтобы мы могли ковыряться в нем. 

 И, конечно же, был Фредрик Дэнс, объект нашего интереса. Он говорил очень мало, невзирая на шумные разговоры вокруг него, и казался спокойным в своих собственных мыслях, если в его руке была выпивка. Пожилой человек с длинными, как у паука, конечностями сидел рядом с ним. Это, как мы узнали, был Линель Унвенс, старший клерк «Судоходной Компании Геликан». Я и не знала, что судоходство все еще здесь существует.

 В салоне, хотя они сидели рядом в баре, они не признавали друг друга, но в «Двух Гогах» между ними существовали какие-то отношения, даже если они не соответствовали тому, что Крукли называл «друзьями». Унвенс следил за тем, чтобы Дэнсу приносили напитки, и даже, казалось, слушал его, хотя я никогда не видела, чтобы Дэнс вообще говорил. Иногда Унвенс поправлял свое серебряное пенсне и что-то черкал в блокноте, как будто Дэнс сказал что-то заслуживающее внимания. 

 +Интересно.+

 Эйзенхорн шипел в мой разум на самом конфиденциальном уровне псайканы. Я подняла брови.

 +Это Унвенс. Теперь я его понимаю. Он псайкер. Низкого уровня, и очень специфического типа.+

 — Правда? — прошептала я, поднимая свой стакан с джойликом, чтобы скрыть свой ответ.

 +Тип D-тета-D по классификации Ордоса на стандартной гаумонической шкале. Пассивный и однонаправленный.+

 — Как одно из грамматических правил Мэм Матичек? — пробормотала я.

 +Нет. Это значит, что он может читать, но не передавать. И, в частности, только из одного разума одновременно. Это большая редкость. Например, сейчас он не может слышать ни меня, ни мысли других людей. Его внимание полностью сосредоточено на Дэнсе. Он слушает его разум. Читает его. Отношения странные, почти симбиотические. Унвенс — это глаза и рот Дэнса. Он... записывает то, о чем думает Дэнс, как стенографист. Меня не удивит, если я узнаю, что Унвенс написал безумную книгу звезд для Дэнса под диктовку.+

 — И о чем же сейчас думает слепой астроном? — очень тихо спросила я.

 +Я не могу сказать. Унвенс настолько замкнулся на сознании Дэнса, что оно закрыто. Частный разговор. Это нелегко для Д-тета-Д. Возможно, долгое знакомство, почти зависимость.+

 — Что ж, — прошептала я, — давай выясним, что они говорят.

 Эйзенхорн резко посмотрел на меня.

 — Я слышала, вы работаете в судоходстве. — сказала я, наклонившись вперед к Унвенсу. Внизу, за столом, большинство участников вечеринки прислушивались к деталям последней пикантной истории Крукли, которую он рассказывал стоя.

 — Да, мэм, — ответил Унвенс. — Это скучная работа, я уверен, что такая прекрасная молодая леди, как вы, сочла бы ее очень нудной.

 — Я нахожу космические перелеты очень увлекательными. — ответила я. Выбраться за пределы этого мира, достичь других звезд...

 — Ну, — сказал он, — моя работа в основном связана с накладными и грузами. Это просто писанина. Сам я никогда не покидал Санкур, хотя видел корабли в доках и на низкой орбите.

— Это, должно быть, великолепное зрелище. — сказала я. 

 — Вы — та самая леди, которая вела разговор. — неожиданно сказал Фредрик Данс. Он наклонил голову в мою сторону, хотя его глаза оставались такими же невидящими, как всегда. — Вы говорили с Мэм Тонтелл во время ее сеанса.

 — Да. — сказала я.

 — Да, я узнаю ваш голос. Она погибла, как я слышал. Просто упала замертво.

 — К сожалению, это правда, сэр. — подтвердила я.

 — Она заинтересовала вас числом. — сказал Дэнс. — Один-один-девять. Сто девятнадцать. Интересное число. Я тогда так и подумал. Натуральное число, конечно, полупростое, с удивительно большим коэффициентом. Сумма пяти последовательных простых.

 — Правда? — заинтересовалась я.

 — Да. Семнадцать плюс девятнадцать плюс двадцать три плюс двадцать девять плюс тридцать один. Это четвертое число в последовательности Шепралона и наименьшее составное число, которое на единицу меньше факториала. Это...

 — О, успокойся, Фредди. — сказал Унвенс, положив заботливую руку на запястье Дэнса. Но Фредди Дэнс уже настроился говорить.

 — Сто девятнадцать — это порядок самой большой циклической подгруппы в Бенчианской мастер-группе, — продолжил он, — а также средняя точка на шкале Лейкамисса. Это число звезд в созвездии Антико и угол, в градусах, Сикакса на восходе солнца в середине зимы. Это число ступеней в башне Святого Зороаста и число железнодорожных столбов на западной стороне Парнасского моста. Это бортовой номер «Тандерболта», на котором летел в Осквернение Ипруса коммандер Дориан Казло во время Пятой Орфеонийской. Его ведомый, Виве Ларатт, совершил сто девятнадцать убийств во время той кампании. Это число, присвоенное Фантасмагору в «Бестиарии всех демонов» Глинидеса. Это возраст, которого достигла бы твоя тетя, если бы у нее был еще один день рождения. Она умерла?

 — Моя тетя? — спросила я.

 — Нет, Мэм Тонтелл.

 Боюсь, она умерла.

 — «Л» и «Ч»... это были последующие буквы. Интересно...

 — Я тоже удивляюсь, сэр. — сказала я. Вы человек цифр. Как бы вы использовали "один-один-девять" в качестве ключа, скажем, в письменном шифре?

"The Truest of Iron, Warsmith Barabas Dantioch"

Fan art of my favorite iron warrior. Thank you everyone. Hope you like it.