тень грядущего кошмара

Видение прошлого, видение грядущего

У меня бывали видения до этого. Как и у большинства гротов в Ржавошипе; нас не пускали в пивные хаты или в бойцовые сараи, так что изредка, когда удавалось избежать тяжкого труда, мы собирались группами с гротами, которых ненавидишь меньше всего, и лопали тощие грибы, росшие на складах варпоголовых на краю поселения. Не очень-то они хорошие были, те видения: скорее, просто разноцветные головные боли. Но это? Это было чем-то иным. Аудиенцией с богами.

Сначала ничего не было. Только тьма, сырость и холод. А потом, высоко наверху, раздался голос. Точнее, голоса. Они были такими громкими и глубокими, что я не понимал, на каком языке они говорят, тем паче о чем говорят. Это точно были Горк и Морк. И они дрались, что нормально, ведь это то, что они любят больше всего. Я этого не видел, но чувствовал – тяжелые, грохочущие удары, которые заставляли тьму рокотать и сбили бы меня с ног, будь я там так или иначе.

А потом – искра. Крошечное пятнышко зеленого, яркое и голодное, опускавшееся вниз много-много-много длин клыка, пока не коснулось пола того места, где я находился. Зеленое расползлось из этой маленькой точки, колыхаясь большими яркими кругами и собираясь в пятна, также растекавшиеся кругами. Оно расширялось быстрее и быстрее, пока им не покрылось все, что видел глаз. Теперь стало светло, и я увидел, что нахожусь в какой-то пещере. Или скорее, в большой, искажающейся мешанине пещер, как ячейки в улье сахарного гада, только здоровенные.

Стены были... я думаю, правильное слово – мясистые. Влажные, красные и морщинистые, как складки в мозгах, которых я за свою короткую жизнь повидал немало, чтобы хорошо запомнить. Когда на них собиралось зеленое, они менялись. На них начинали вырастать грибы. Сначала плесень и слизь – то, что ешь, пока в разгаре пыльная буря, а орки забрали все хорошие харчи. Но потом появились мракокорни, желчешапки и большие, сложные штуки, подобных которым на Урке не росло.

И, как и вовне священных видений, где бы ни росли грибы, прорастают другие зеленые твари. Сначала сквиглеты, те, которые такие крохотные, что видишь их только как мелкие крапинки, копающиеся у тебя в подмышках, после них – сквиги размером с кончик когтя, кулак и голову. Потом появились снотлинги – которые для гротов, как мы для орков – ползавшие, скулившие и бранившиеся друг с другом в больших, извивающихся кучах. Повсюду снотлинги ели сквигов, сквиги ели снотлингов, и с каждым щелчком челюстей, скрежетом зубов и грызущим звуков, зеленое становилось ярче и живее.

Потом появились гроты. Стаи гротов, и они тут же принялись за работу, смастерив маленькие жалкие инструменты из сухожилий сквигов и шапкодерева и угрозами заставляя снотов тоже работать. Быстрее, чем я мог осознать, они отбросили грибные джунгли и начали сооружать фермы, склады, пивные хаты и бараки. Они уложились как раз к появлению первых орков, которые уже продирали себе путь из ростовых дыр и уже были голодны.

Орки прибывали и становились больше, пока даже заморыши среди них не стали размером с варбоссов на Урке. И надо всем этим – сверху, на чем-то, видимо, служившим потолком пещеры, или, может, в бесконечности – появлялись звезды. Больше звезд, чем могли бы сосчитать все меки на Урке за свою жизнь, и каждая из них такая ярко, злобно, красиво зеленая.

Я так увлекся звездами, что не увидел сквиггота.

Это было великолепное создание. Ужасное создание. Большой, как баивой вагон, и на его фоне тощие звери с обвислым горлом, выращенные пастухами-змеекусами на Урке, выглядели жалко. Он едва не раздавил меня в кашу своими лапами. Но я не дожил бы и до трех лет, если бы не мог по-Морочьи ловко и быстро откатиться от поступи, а едва я оказался на ногах, то последовал за зверем. Не знаю, почему, но это казалось правильным. Вскоре, там оказалась целое стадо сквигготов, неуклюже топающих в чем-то похожем на галоп и сталкивающихся друг с другом с силой достаточной, чтобы разрушить форт. Я бежал вместе с ними через этот непослушный сад, и мне было плевать, раздавят ли они меня в лепешку, потому что казалось, что страх – это не то, что стоило испытывать в этом месте.

К тому моменту, наверху, где сияли зеленые звезды, находились воины. Огромные орки, идеальные орки, каждый – больше, чем вождь клана, и подернут зеленым светом. Я не знаю, как это понял, но то были орки, какими их задумывали. Они светились достаточно ярко, чтобы затмить звезды, и когда они шагали по небу, я чувствовал над ними богов, скалящихся сверху вниз в злобной гордости. Потом сверху начали раздаваться удары, грохот и рев – гиганты вступили в драку.

Сложно было видеть, что происходит, учитывая, что я смотрел вверх через просветы между боками галопирующих сквигготов, но там была большая, большая, большая драка. И она становилась больше. И я думаю, орки выиграли. Конечно, они же не могли проиграть? Но потом, когда шум сражения затих, присутствие богов тоже исчезло. Казалось, будто вся пещера снова стала холодной и темной, какой была в начале. Сквигготы мгновенно остановились, как и каждая другая тварь во всем Большом Зеленом. Ощущение было такое, будто все неожиданно потерялись, осматриваясь и размышляя, что делать теперь.

Естественно, они начали драться. Это было безумие, сверху и снизу, от гигантов в небе, обменивающихся ударами, подобными падению комет, до снотлингов в самом низу, сжимающих тощие пальцы вокруг шей друг друга. И в отсутствие богов, которые бы надавали всем по башке и приказали бы угомониться, действо продолжалось до тех пор, пока то место не превратилось в палатку мясника, а убийств не стало столько, что для выживших появилось достаточно пространства.

Мирно после этого не стало, но и кровавой бойни не было, поскольку все действительно крепкие твари, вроде орков в небе, были мертвы. Так продолжалось годами. И все же орки там были. Но они и в сравнение не шли с громадными бойцами, которые находились там до того. И все они застряли на полу пещеры. Наблюдать за ними было, как смотреть на капли дождя, стираемые люкотерами тракка: каждый раз, когда один из них становился таким большим, что казался способным достать до неба, все остальные поблизости сбивались в кучу и раздирали того на куски, так что никто не смог стать таким большим, каким должен был.

Вернее, пока один не стал. Он не был таким уж большим, когда на него напали, но он подобающим образом уничтожал каждого орка, атаковавшего его, раздавая удары головой, как выстрелы в упор из пушки, и затаскивая каждого выжившего в строй, чтобы те сражались рядом с ним. По мере того, как стекалось больше и больше врагов, боец становился крупнее, как и груда тел перед ним. Вокруг него во все стороны начала бить зеленая молния, и вскоре куча трупов доросла до самого неба. Увидев это, новый гигант начал лезть по горе мертвецов к звездам.

С каждым шагом, победитель становился крупнее... мощнее, и вскоре пещера снова начала ярко светиться. Звезды разбухли, и я знал, что почему-то Горк и Морк вернулись. Или что они никогда не уходили, просто на какое-то время потеряли интерес, пока вновь не появился кто-то достойный их взгляда. Вскоре, чемпион достиг вершины горы трупов, где звезды стали такими большими, что между ними не осталось места, и замер там ненадолго, будто размышляя.

Глядя на этого титана, у которого теперь были рога и куча рук, державших всевозможные пушки и чоппы, я был в ужасе. Но еще я впервые познал, что такое радость.

А потом титан посмотрел на меня в ответ. В зеленом море его здорового глаза плыли космические корабли, выглядевшие как крохотные мусорные гады, и когда вся тяжесть этого взгляда легла на меня, я возблагодарил богов, позволивших мне умереть вот так. Но гигант не убил меня. Он согнул палец, достаточно большой, чтобы запустить луну в планету, и поманил меня. Потом он повернулся и шагнул в восхитительное, бесконечное зеленое, оставляя лишь полыхающие следы.

Когда я вновь оказался во дворе, надо мной возвышался Газкулл Трака. Это был он. Он почему-то выглядел больше, чем когда был трупом. И он посмотрел на меня глазом, который, хоть и был нормально красным, сохранил то же выражение, с каким обратился ко мне в глубинах того видения.

И едва он взглянул на меня, я потерял уверенность в том, что был собой. Взамен, я стал собой. Но времени на долгие размышления не было. Потому что вместо того, чтобы поманить меня, как это сделал гигант, Газкулл ткнул пальцем мне в лицо, и я никогда не забуду первых слов, что услышал от него.

– Теперь слушай внимательно, – сказал он, – или я тебя поколочу.

Однако, какое бы сильное впечатление это ни оставило, вам, скорее всего, интереснее, что он сказал дальше. Проведя рукой по гряде уродливых скоб, окаймлявших его новую блестящую макушку, и удовлетворенно ощерившись, он опустился на одно колено так, что мы оказались лицом к лицу, и снова заговорил.

– Некоторые орки умные. Некоторые орки сильные. А я и то, и другое.

Так это и было. Со временем он сказал больше, но тогда этого было достаточно. По правде говоря, я никогда не слышал, чтобы кто-то описал Газкулла лучше, чем он сам сделал это прямо там, во дворе Гротсника. И едва он заговорил, мы оба поняли, что я связан с ним, так же просто и так же неотрывно, как пластина, скрепленная с его черепом.

Прозрел.

Конфликт поколений

– Кхров, – сказал он. – Кхров из Тысячи Сынов. Потомок Магнуса. Сын... но действительно ли ты сын Просперо? Или ты, как все остальные, поздний птенец? Но говори свой рассказ, говори. Если твоя история окажется славной, то, может быть, она даже достаточно смягчит меня, чтобы выслушать, что поставило на кон это так называемое Дитя Императора.

Медленно и тихо Кхров вышел на середину круга и постоял там несколько секунд. Потом он испустил крик и ударил по каменным плитам концом посоха, и тут же его окутало шипящее пламя розового и голубого цвета, такое яркое, что рабыня Эммеш-Аийе зажмурилась от боли. Кхров ударил снова, и пламя опало с его тела, растеклось и превратилось в клубящийся у земли туман. Чародей поднялся в воздух на пьедестале из разноцветного огня. Он указывал посохом вниз, и куда бы он не ткнул острием, бурлящее многоцветье под ним начинало смешиваться и искажаться.

Без всякой преамбулы, не считая этой причудливой колдовской демонстрации, Кхров из Тысячи Сынов начал свой рассказ.

– Нет, – сказал он, кивнув Ченгрелу. – Нет, я не из первых легионеров, как ты, почтенный господин Ченгрел. Я никогда не видел лик живого Императора. Я не взирал на Терру и не ступал на Просперо. Я вырос среди нищенствующих логиков Преки Магна, которые странствуют по дорогам между центральными городами Университариата, ищут математические закономерности в формулировках имперских писаний и предлагают извлеченные уроки молодым ученым и рабочим в обмен на подаяние. Когда мы встречались с путниками у космопортов, то менялись с ними трактатами и научными трудами, и так моя семья завладела эзотерическими книгами, которые нам передали втайне, шепча об истинах, что известны самым выдающимся ученым, но при этом не доверяются никому, кроме их собственных фаворитов и льстецов. Мы применили наши расчеты к этим новым текстам и погрузились в чудесные и ужасающие откровения. Понимание пришло так легко, что это было все равно что подобрать сокровище с земли, проведя целую жизнь в попытках взломать запертые хранилища.

Пока Кхров говорил, туман и огонь под ним образовывали живые картины, отображающие все, что он описывал.

– Мы считали себя лишь учениками, вечно ищущими объяснений, но пока мы предавались изучению, нас тоже, в свою очередь, изучали. Эти уроки разжигали свет моего собственного спящего дара, и, когда Тысяча Сынов заметила меня, они начали действовать.

Это был не настоящий легион Магнуса, хотя я и не знал этого, когда они появились среди нас. Несмотря на внушаемый ими ужас и гордое поведение, они были лакеями Аримана-библиария, этого всюду вмешивающегося изгнанника, которого Магнус едва сберег от смерти. Они без единого слова увели меня. Это было на самой заре сорок первого тысячелетия.

Началось мое настоящее обучение, выстроенное на фундаменте, заложенном тайными трактатами. Я научился управлять страстью и иллюзией и повелевать Океаном при помощи лишь воли и интеллекта. Жаждая знания, я начал развивать принципы своих повелителей своими собственными способами, и каждый момент моего бодрствования был наполнен озарениями и возможностями.

Ариман не навсегда стал моим господином. Один из странствующих магистров из ядра Тысячи Сынов атаковал нас на северо-востоке галактики. Я не принимал участия в той битве, но чувствовал, как они сражаются оружием и силой воли на безымянном мире, куда Ариман приземлился в поисках чего-то, что мне до сих пор неизвестно. Их прогнали с того камня, прежде чем удалось это найти, а меня забрали в качестве трофея и увезли ко двору Магнуса Красного.

И теперь двери познания действительно распахнулись передо мной. Я сделал услугу для колдуна Абхенака, вычислив семь слогов семи истинных имен князя демонов Нургла Фоэтра Гнилодушителя, и тогда он передал меня в услужение Сулабхею Архинвокатору, который приставил меня к работе над оттачиванием принципов, по которым строились его защитные и призывающие печати. Мои результаты столь увеличили его могущество, что он назвал меня первым среди своих адептов и научил Третьей и Пятой конкатенациям, посредством которых мы можем противодействовать восьми фундаментальным темпераментам имматериума. В состязании с Ксердионом из Девяти Башен он приказал мне изобрести и исполнить ритуал, в котором варп-излучение человека-псайкера, каковое определяется в трудах Карракона Старшего, привязывается через три вторичных нюанса характера к вспышкам бурь, описанных в посланиях Гхелла. После моего успеха Ксердион признал превосходство адептов Сулабхея, и, когда я использовал элементы этого ритуала для того, чтобы связать и узнать происхождение демона Геракдола, меня снова привели к Магнусу и облачили в одеяние мага-соискателя.

Огненные марионетки Кхрова в светящемся тумане под ним сделали жесты и написали знаки, от которых воздух застенал и заискрился.

– Теперь меня обучили военному делу. Мои дары и заклинания были отточены для битвы, и я овладел более примитивными, материальными видами оружия Легионес Астартес. Я мог выпустить меткую очередь из болтера, фехтовать цепным мечом, командовать одной из древних машин легиона, отправиться на бой с одним из моих братьев или с сотней и знал, что ожидается от меня, не задавая вопросов и не требуя новых приказов. Я переписал доктрины моих солдат пламенными умениями мага.

На каждой стадии меня проверяли. Я помню битву, которая длилась сто шестьдесят два часа под небом, загроможденным серебряными башнями, битву с двумя главарями, подчиненными Магнусу. Один подобрал с равнины камни и кости и отправил их в нас на стремительных потоках мысли, пронизанных алыми искрами. Другой распустил прочную ткань пространства-времени и послал ползучие трещащие руны, чтобы они разорвали связь между нашими сознаниями и чувствами. Только я остался хозяином своим мыслям и телу и командовал остальными в гуще боя. Когда проверка закончилась и башни заговорили друг с другом голосами своих повелителей, они признали меня, объявили не соискателем, но адептом, и отдали мне других выживших в качестве ядра для моего первого ковена.

Мне принесли боевое облачение – пустой доспех давно умершего брата-легионера. Я перековал его с помощью лучших магов-кузнецов Легиона, покрыл его варп-гравировкой, так что теперь он пылал живым эфирным огнем вместо простых энергий, что прежде скрывались в его реакторе. Когда я надел доспехи, то взмыл с пола цеха и повис в помещении из сложенного пространства, пока оружейники атаковали возведенную мной защиту. Они испытали мое кузнечное умение, мои колдовские руны, связь моего духа с анимой доспеха и хищных, живущих инстинктами духов, лишь немного недотягивающих до разумов, которых я вплел в каждый зубец своего цепного меча и в каждый снаряд, загнанный в магазин пистолета. Такова была мощь оружейников, что всего лишь их простое внимание обжигало мои тело и душу, но, хотя они разобрали на части мои проекты и рассмотрели их со всех углов в четырех измерениях, не нашли ничего, что вызвало бы неудовольствие, и я спустился со Зрячей горы, чтобы начать свои исследования с...

Но тут Кхрова, как Эммеш-Аийе до него, оборвала ярость слушателя.

– Замолчи, Кхров! Замолчи! Замолчи, Сын Тысячи! – ибо Кхров все еще пытался говорить. Когда колдун понял, что Ченгрел не потерпит продолжения, он пожал плечами и плавно опустился на землю. Призрачная пантомима провалилась обратно в светящийся туман, который взбился вокруг ног Кхрова, взметнул движущийся край его накидки и исчез.

На этот раз дредноут не задвигался, но позади него, в тенях, раздался скрежет металла по камню.

– Хватит, Кхров, – повторил он. – Хватит слушать вас всех. Покиньте это место. Уходите к своим товарищам. Я дам вам весть при свете дня.

Ченгрел развернул свое вместилище и с неожиданной для таких коротких толстых ног скоростью начал удаляться. Двое терминаторов уже ушли, подобрав сумку с камнями.

Эммеш-Аийе сидел, опустив голову, и не сделал ни движения. Драхмус наклонился к Ходиру, как будто хотел что-то сказать, но тот повернулся спиной к остальным собравшимся и встал на ноги. Кхров, однако, не сдвинулся с места в центре каменного круга. Он тихо сказал:

– Я не закончил говорить, сэр.

Остальные трое повернулись и посмотрели на него, но Кхров продолжал пристально смотреть на Ченгрела и его свиту. Топот бронированных ног в темноте прекратился. Эммеш-Аийе сомкнул губы вокруг растянутого языка, чтобы увлажнить их. Ходир и Драхмус переглянулись и быстро, целеустремленно двинулись вперед, чтобы встать по бокам от Кхрова.

На миг повисла тишина.

– Мой рассказ не закончен, – проговорил Кхров. – Я так понял, что мы будем относиться друг к другу как к равным, как к товарищам, с уважением. Я думал, что каждый из нас представит тебе свою ставку, и даже те истории, которые ты счел нужным требовать от нас, и будет услышан. Я прибыл сюда, готовый благосклонно примириться с любой ставкой, которая окажется лучше моей, и удалиться, даже не получив иной награды, нежели чувство содружества с ними и с тобой. Но мне отказали в этом. Ты не выслушал мой рассказ и не узнал, что я предлагаю в качестве ставки. Господина Эммеш-Аийе ты также не дослушал. Ты скверный хозяин, господин Ченгрел. Мои товарищи и я заслуживают большего уважения, чем то, что ты нам продемонстрировал.

Вдали в тенях появился движущийся источник света. Это было окошко в передней части дредноута, которое стало видно, когда он развернулся. Зеленовато-белое свечение внутри резервуара становилось ярче по мере того, как он стремительно приближался.

– Уважение? – взревел он. – Уважение к тебе, ты, бесполезный, бескровный потомок инцеста? К тебе, позору генов Магнуса! Если бы ты имел хоть какое-то представление об уважении, то уже простирался бы на камнях и молил меня о прощении!

Набор болтеров, крест-накрест установленных на бронированной громаде Ченгрела, залязгал. Стволы поднялись на шестьдесят градусов и с ревом выпустили залп в переплетение ветвей наверху.

– Это подлое предательство! – прокричал он, заглушая треск горящих обломков, падающих вокруг. – Я выслал более чем сто герольдов, и где уважение ко мне? Четыре слабака? Мы – Легионес Астартес! Мы шагали средь крови и огня, мы были живыми богами войны для человечества! И мы ведем Долгую Войну, чтобы расколоть галактику на куски и переделать ее заново, чтобы Империум возрыдал, оплакивая день, когда обманул нас!

По обоим сторонам от Ченгрела появились, тяжко топая, два «Осквернителя», и со всех сторон от озаренного фонарями круга площади задвигались силуэты.

– Но теперь я вижу подлинную измену! – продолжал Ченгрел. – Кучка безмозглых младенцев, которые не понимают ответственность, возложенную на них геносеменем! Я ждал рассказов об ударах, нанесенных имперцам, о сожженных мирах, поверженных лордах и генералах, о возмездии легионам, которые не подняли вместе с нами праведное восстание. Историй о том, как вы исполняли цель, ради которой гены примархов были внедрены в ваши презренные неблагодарные тела! И что я услышал?

От тебя, Ходир, я узнал, что дети Кёрза настолько разобщены, что ты хвастаешься тем, как тебе удалось общипать жирный конвой снабжения, и вынужден выпрашивать у меня помощь для атаки на имперскую крепость. Драхмус, ты рассказал мне, как твои Несущие Слово едва смогли удержаться против имперского вторжения. Кхров, твой легион должен сильнее всех пылать добела раскаленной ненавистью к Императору, но вместо этого, словно сожжение Просперо для тебя ничего не значит, ты брешешь о вспышках бурь, конкатенациях и фундаментальных темпераментах. Расскажи мне о бурях, которые ты обрушил на былых братьев по оружию! Расскажи, как эти твои «конкатенации» помогли оборвать хотя бы одну жизнь в Империуме! Ты не можешь! Ты предал свое наследие и бесполезно растратил себя!

А ты, Эммеш-Аийе, – Ченгрел больше не орал, но его голос так и сочился презрением. – Что одолело тебя, что ты способен чувствовать хоть что-то помимо стыда? Сокрушить имперский город без какой-либо причины, кроме как помешать другому легиону? Помешать столь великому брату, как Тифус? Где твоя гордость? Неужто пустой блеск твоего покровителя затмил тебе тот факт, что, если мы все будем бросаться друг на друга подобным образом, не останется никого, кто мог бы атаковать Золотой Трон? Как мы сможем снова собраться в единую силу для разорения Терры, когда в наших рядах – такие, как ты?

И ты требуешь ответа, почему я не буду выслушивать, что ты ставишь, Кхров? Теперь ты понимаешь? Понимаешь, почему я не отдам никому из вас эту награду, пока ваши легионы не смогут прислать мне чемпионов, которые докажут, что пламень, разожженный во всех нас Гором, по-прежнему жарко горит? Скажи этой Тысяче Сынов, от лица которой ты, по твоим словам, выступаешь, что их посланник – воистину недостойный представитель.

Если он намеревался сказать что-то еще, то этого уже никто не услышал. На миг показалось, будто какой-то ужасный снаряд разорвался перед вместилищем Ченгрела, и все пространство над каменными плитами заполнилось бело-голубым пламенем. Когда сияние исчезло, Кхров снова висел в воздухе, поддерживаемый шипящими паутинами молний. Конец его посоха был направлен прямо меж глаз Ченгрела.

– А что же тогда ты? – резко спросил он. – Могучий Ченгрел, почтенный Железный Воин? Великий Ченгрел, признанный своим кузнецом войны? Ченгрел, которому однажды удалось разграбить несколько имперских ульев, возглавляя армию и флот, и чье величайшее достижение с тех пор – это постройка убежища в секторе, столь опустошенном войной, что здесь ему никто бы не угрожал, живи он хоть в дерюжной палатке?

Услыхав это, Ченгрел издал рев, и его болтеры выкашляли яркую тучу снарядов. На расстоянии руки от Кхрова болты закувыркались в воздухе и разлетелись по сторонам от искрящейся руны, которой там не было еще долю секунды назад.

– Кто ты такой, Ченгрел? – как ни в чем не бывало продолжал Кхров. Молнии распростерлись по сторонам и окружили его аркой. – Ты смотришь на нас сверху вниз, глумишься над нашими историями. Ты хвалишься, что сражался в попытке Гора захватить власть, как будто это уже признак величия. Ты, что маршировал в рядовом составе десять тысяч лет тому назад! Говоришь, тебя хвалил за доблесть кузнец войны на самом Медренгарде? Да был бы ты наполовину, на треть так велик, как хвастаешься, то эти похвалы сошли бы с уст самого Пертурабо, а не какого-то вассала у его ворот. И если ты столь великолепный зверь войны, Ченгрел, то почему украшаешь себя титулами вроде «господина»? У тебя было сто веков, чтобы доказать свою ценность, почему ты сам до сих пор не стал кузнецом войны?

– Взять его! – рыкнул Ченгрел в ответ. Орудийные установки развернулись по бокам дредноута, и две роторные пушки начали поливать землю, взметая пыль и каменную крошку. «Осквернитель» прополз мимо него на множестве металлических ног и изрыгнул желтое пламя в левитирующего Кхрова. Не глядя, Сын Тысячи перехватил пламя и заставил его зависнуть в воздухе, как будто в стоп-кадре. Через миг оно, приобретя блестящий кобальтово-синий цвет, пронизанный алым и изумрудным, развернулось и помчалось прямо в бак огнемета «Осквернителя», который взорвался губительным шаром огня.

– Вы все предатели! – взвыл Ченгрел поверх шума. – Долгая Война не окончена, покуда Император сидит на своем троне на Терре! И все, что у нас осталось – хлыщи и трусы, которым духу не хватает расплатиться по всем счетам!

Пока он ломился вперед, стреляя из всех болтеров и пушек, левая пушка вдруг затихла. Это Ходир совершенно спокойно скользнул вперед, незаметно пробрался между двумя здоровенными рабами, чьи чувства были оглушены пламенем и выстрелами, и выпотрошил ее механизм одним точным ударом силового ножа. Теперь он развернулся для защиты, и рабы, похрюкивая, приближались к нему.

– Мы? – прокричал Кхров. Очередь уцелевшей пушки отбросила назад Драхмуса, прикрывавшего его с другого фланга, маленький демон с трудом удержался на месте, но продолжал говорить, не сбившись ни на слог. – Ты так отстал от жизни, Ченгрел? Так ограничен? Оставь эту так называемую Долгую Войну старикам, изъеденным злобой, которые уже десять тысяч лет не могут выбраться из одной и той же колеи! Подумай обо всем, что предлагает тебе Хаос. Подумай о могуществе и великолепии. Подумай о том, что ты уже построил, и чего мог бы добиться, если бы позволил Великому Океану свободно струиться сквозь тебя и расширять границы твоего понимания. Подумай, что тебя ждет, когда ты просто избавишься от своей безотрадной вендетты и отправишься исследовать мир! Ты – предатель, Ченгрел! Предатель потенциала, который увидели в нас предки, когда отвернулись от Императора и увели нас в пустоту! Подумай об этом, Ченгрел, и познай стыд!

Слева от него поднялась ужасающая буря оружейного огня. Несущие Слово Драхмуса, выжидавшие в сумерках, поливали последователей Ченгрела из болтеров и пушек. Справа стая домашних рабов била Ходира силовыми таранами и боевыми клинками, только чтобы обнаружить через миг, что они искромсали пустой плащ. В следующее мгновение существо, державшее плащ, повалилось замертво с дымящейся дырой во лбу – там, где силовой нож Ходира пронзил его череп. Труп рухнул, и Ходир поднял другой рукой пистолет и выстрелил в горло надсмотрщику рабов.

Верхние болтеры Ченгрела снова извергли пламя, и Кхров опять развеял залп одним жестом. На этот раз снаряды затанцевали перед ним, оставляя за собой полосы небесно-голубого света, которые образовали в воздухе странные буквы. Ченгрел зарычал от гнева, и рык вышел из его динамиков визгом статики, от которого болты сдетонировали. Взрывы не повредили Кхрову, но отбросили его назад в воздухе. Огонь и молния простерлись по его плечам, как вторая мантия.

– Долгая Война дает нам смысл! – прокричал Ченгрел, наступая. – Война – наша цель! Так поклялись наши примархи! Как ты смеешь отвергать пакты, заключенные ими с Гором и друг с другом! Предатель! Я нарекаю тебя предателем!

На этом он бы не остановился, но тут ходовая часть его дредноута врезалась в символы, которые Кхров оставил висеть в воздухе, и разметала их. Знаки распались, и пространство вокруг них тоже как будто растрескалось, и вдруг Ченгрела окружили ослепительные сияющие призраки, которые сгустились в более плотные, материальные формы. Приземистые комья розовой светящейся плоти, перемежающейся поющими ртами, закопошились вокруг ног дредноута, хихикая и терзая когтями суставы. Твари с зубастыми клювами и бахромчатыми грибными ножками вместо тел запрыгали кругами вокруг Ченгрела и его «Осквернителей», как дети вокруг костра, выдыхая потоки переливчатого света, который расползался по металлической коже врагов. Более темные силуэты с визгом метались возле турели «Осквернителя», оставляя борозды в его броне.

– Бездушный, бессмысленный обрубок человека, – презрительно ухмыльнулся Кхров, из каждого шва на доспехах которого теперь вырывался синий и серебряный свет. Диск из струящегося белого металла образовался под его ногами, и он шагнул на него. – Война все равно что выиграна, и мы – победители! Мы, те, кто понимает! Империум значит для нас так же мало, как нелепые амбиции того, кто не может вырваться из войны с ним. Единственные проигравшие в твоей драгоценной Долгой Войне – те, кто неспособен оставить ее. Вы и ваш Империум заслуживают друг друга.

Без перил

Сурс: http://warhammer-empire.com/theforum/index.php?topic=53848.0

Без перил

В дряхлую эпоху тьмы человек должен следить за каждым своим шагом.

Каждый день на миллионах миров и бесчисленных пустотных станциях мужчины, женщины и дети должны ступать осторожно, дабы их не поглотила бездна. Неуклюжее движение может вывести вас из равновесия и отправить в пропасть. Скользкий участок может сбросить вас с края. Пьяная оплошность, минутная рассеянность или игривый прыжок могут закончится для вас криком падения. Внезапный толчок, соседский локоть или предательская подножка – вот все, что нужно для последнего мига. Иногда сильный ветер или тяжелый грохот близлежащих механизмов, взрывы или ульетрясения могут застать вас врасплох и сбросить на верную смерть далеко внизу.

Идти среди творений человечества в мрачной тьме далекого будущего - значит подставлять свое тело зияющей яме, жаждущей вашего падения. Действительно, телесное истощение, плохое освещение или рассеянность могут стать причиной гибели в городах и пустотных сооружениях Империума Человечества, ведь почти повсюду в звездных владениях Императора Терры наблюдается повсеместное отсутствие перил и ограждений на лестницах, крышах и мостах.

На высоте разница между жизнью и смертью - всего лишь мгновение. Внезапное падение может произойти одномоментно, хотя всего секунду назад его не предвидели и не предупредили. Калечащие аварии и смертельные крушения - это вопрос одного неуверенного шага, еще одного узкого прохода или участка ветхого помоста, провисшего под неудачным углом.

Изо дня в день по всей беспечной галактике триллионы людей ступают на пешеходные дорожки без перил. Многие работают всю смену, но находятся в нескольких дюймах от ужасного падения, или живут и спят на краю рукотворных обрывов. Привычка - сильная сила в сознании людей, поэтому мало кто обращает внимание на постоянную опасность. Они уже давно осознали ее, не задумываясь, и научились передвигаться так, чтобы избежать крутого падения. Инстинкты служат им час за часом, год за годом, пока они проживают свою суровую и неблагодарную жизнь. Сколько шагов сделали их ноги по самым краям таких ям, ни разу не дрогнув? Сколько опасных восхождений они совершили без ушибов и переломов?

Но несчастные случаи могут застать врасплох даже самых зорких и внимательных людей, и даже самые бдительные не застрахованы от падения. Среди плебеев Империума, кажется, каждый знает человека, который не хотел переступать через край, но однажды все равно разбился. Так было всегда, это неизбежная часть жизни на протяжении многих поколений. Просто так сложились обстоятельства.

Существует множество причин отсутствия и даже удаления перил безопасности по всему Империуму Человечества. Зачастую, жадные требования тотальной войны заставляют рабочих и простых техников на фронте демонтировать перила и ограждения на драгоценный металл. Также часто проектировщики при расчетах снижают стоимость строительства, обходясь без лишних перил. Иногда включение ограждений в утилитарные и обычные сооружения даже не приходило в голову архитекторам - само понятие просто было чуждо им, их образованию и традициям.

И все же некоторые из самых распространенных причин обычной нехватки перил в человеческих городах и пустотных обителях связаны с верованиями и идеями, ведь разве не правильно и не достойно благочестивых подданных Императора Священной Терры уповать на защиту своего божества? Разве не Император должен судить о том, как уберечь тебя от падения, а не нечистые перила? Разве не добродетельно поощрять бдительность среди масс, особенно среди неблагонадежных низших сословий? Разве это не здоровая евгеника для всего вида, если низшие представители человечества исчезают из генофонда из-за своих собственных слабостей?

Ведь человек создан не для того, чтобы дрожать в страхе перед опасностью, а для того, чтобы смело шагать навстречу изменчивому шансу и отваживаться на риск, который может привести его к гибели. Человек был создан не для трусости, а для смелости и самопожертвования. Человек был создан для того, чтобы полагаться на себя и всегда быть готовым броситься в пасть смерти ради высшей цели. Не посылает ли установка ненужных заборов противоположные сигналы людям? Не будет ли это способствовать появлению жалких бездельников и халтурщиков, воображащих, что им нужны меры безопасности, чтобы осмелиться выйти вперед? Не лучше ли приучить мужчин, женщин и детей к постоянным опасностям и лишениям и воспитать сильное человечество?

В одной из притч Старой Земли говорится о том, что соль улучшает вкус мяса, а слишком много соли портит его. Так и с людьми: страдания улучшают характер, но слишком много страданий разрушает характер, утверждала древняя аллегория. Империум Человечества полностью отвергает это понятие, ибо вместо этого он действует на принципах чрезмерной жестокости, увеличения затрат ресурсов, безразличия к жертвам, призыва к лишениям и доведения человечества до предела и дальше. Пусть сломаются те, кто сломался. Самые ревностные и истинные слуги Его Божественного Величества выстоят благодаря силе своей веры и Его спасительной благодати, ибо выживание отщепенцев и слабаков нежелательно в любом случае. Те же, кто окажется неполноценным, в любом случае станут рядовыми сервиторами или трупными батончиками.

Таким образом, Империум не потерпит безумцев, боящихся высоты. Человек должен бояться только Бога-Императора и ничего больше. И поэтому миллиарды и миллиарды смиренных подданных Империума по всей галактике Млечный Путь включат стих в свои ежедневные молитвы, прося своего спасителя и повелителя уберечь их, их род и их потомство от падения, от зияющей ямы. Они никогда не наберутся храбрости обратиться к начальству за материальными защитными сооружениями, ибо им хорошо известна отвратительная судьба тех, кто осмеливается советовать ставленникам и хозяевам, не получив на то приказа.

Забудьте обещания материальных улучшений, ибо они были не более чем ересью грешных предков, погрязших в гнилой роскоши и высокомерии. Забудьте их ложь о науке и прогрессе, ибо мы теперь гораздо мудрее. Забудьте их возведение ничтожного человека на пьедестал, ибо истинное предназначение человека в жизни всегда заключалось в том, чтобы трудиться, молиться и умирать, и ничего более.

Никакого милосердия. Никакого раскаяния. Никаких перил.

И поэтому человечество в Эпоху Империума доверяет Императору, дабы он хранил их в безопасности, вместо низменных, мирских ограждений. Каждый шаг может бросить вызов смерти. И все благодатно в Империуме.

На дворе сорок первое тысячелетие, и ничто не в силах остановить падение человека.

ГВ выпустило тизер компании Черных Храмовников

Демонология.

«…их’хал’хрек», — мысленно напел Ктесий. Рот наполнился желчью и вкусом испорченного мяса, и камень трона холодом коснулся его кожи. Он закашлялся, и ему пришлось постараться, чтобы не утереть губы. Пальцы непроизвольно дернулись. Рука начала двигаться сама по себе, она ползла по груди к его лицу, словно паук.

Резким усилием воли он остановил ее.

Он удерживали мысли в неподвижности три секунды. Следовало быть осторожным. Движущаяся рука могла показаться сущим пустяком, но он прожил девять веков лишь благодаря тому, что знал — небольшие ошибки были семенами погибели.

Если бы он сейчас утер рот, то мог бы сделать это в следующий раз, когда у него возникло бы схожее ощущение. Затем это могло войти в привычку. Каждый раз, когда он думал бы о поедании мяса, то вытирал бы губы. Спустя некоторое время привычка могла измениться, могла превратиться в необходимость заменить запах благовонием. Потребность перебивать смрад гниения сладковатым дымом стала бы навязчивым желанием, а затем одержимостью настолько сильной и настолько глубоко засевшей в подсознании, что определенный запах и привкус могли заставить его сжигать все, к чему он бы ни притронулся.

Такова сила варпа. Неважно, сколь незначительна связь или насколько крошечно начало, — демон был способен использовать твой собственный разум, чтобы уничтожить тебя. Для этого могло потребоваться тысячелетие, но легионы варпа обладали терпением вечности.


Девять часов. Он просидел в каменном кресле внутри кругов из свечей девять часов. Ктесий не сомневался, что Игнис выразил бы свое неудовольствие тем фактом, что он не сумел предсказать продолжительность медитации с точностью до секунды.

Это была скорее медитация, нежели ритуал, ибо его целью было не призывать кого-то в бытие или создать в варпе некий эффект. Цель была совершенно противоположной. В течение девяти часов Ктесий шерстил воспоминания, касаясь и проверяя каждый изолированный отсек своего разума. Каждая ячейка содержала фрагмент слова или, в некоторых случаях, единственный звук либо только его составляющие. Каждый фрагмент отделяли стены ментальной силы. Сплетенные вместе, звуки создадут имя: истинное имя демона.

Даже часть подобного имени психике смертного могла нанести непоправимые повреждения. Даже непроизнесенное, оно разлагало материю, что его содержала. Если записать его в книге, бумага сгорит и обратится в живую кричащую плоть. Если отлить в металле, он проржавеет, расплавится, примет форму и скроется в тенях. Если выгравировать на кубке, стекло разобьется, и его кусочки станут облаками острых осколков, жаждущих крови. Произнести подобное имя, воспользовавшись им для призыва, сковывания или освобождения демона, означало сотворить нечто ужасное и экстраординарное. Ктесий занимался именно этим. Его разум хранил тысячи истинных имен демонов — от жалких созданий до высших демонов из недосягаемых кругов Разрухи. Сама его душа служила гримуаром, а разум был рукой, что переворачивала страницы. (Джон Френч. Ариман: Неизменный)