генерал предатель

В мрачной тьме далекого будущего есть лишь ксенофилия

Эхо Смерти

Глаза Ангела открыты.

Они смотрят, но на что? На растраченное прошлое, на застывшее настоящее, на украденное будущее? Трудно сказать. Во взгляде нет осуждения, скорее шок, первый миг удивления.

Конечно же, в отличие от физиогномики, читающей лица живых, искусства чтения лиц мертвецов не существует. По глазам мёртвых можно узнать только то, что они пусты. Что бы ни пытались поведать эти глаза, это не более чем миф.

Глаза Ангела неподвижны и расширены. Точки петехий на конъюнктивах похожи на веснушки. В несфокусированном взгляде видна пустая незрячесть смерти. Глаза открыты не чтобы видеть, а лишь потому, что они не закрыты. Подобно рубинам-кабошонам на ресницах висят бисеринки крови, но Ангел не моргнёт, даже если они упадут на роговицу.

Если бы он мог видеть, то узрел бы лишь плёнку крови. Но он не видит ничего – ни вариаций и конфигураций, потому что их не осталось, ни даже грёз и видений, что покинули его вместе с дыханием и теплом тела.

Его грёзы, его видения, ныне бесполезные и больше не принадлежащие ему, разлетаются во все стороны. Словно шрапнель, они летят прочь, и подобно шрапнели, они остры и смертоносны. Осколки остры его болью, его надеждой, его сожалением, его гневом. И хотя он этого не хотел, вред, нанесённый ими, будет велик и долог.

Где бы они ни оказались, куда бы ни попали, они причинят вред.

Уже второй раз за этот не-час по искореженному царству Терры проходит сияющая ударная волна. Но это не потрясший мироздание астрономических масштабов выдох почти божественной силы в тот момент, когда была отвергнута мантия Тёмного Короля.

Это больше похоже на стремительную вспышку осколочной бомбы.

Немногие смогли её заметить. Осознать. Немногих она затронула. Её почувствовали нерождённые. Они морщатся, вздрагивают, иные даже гибнут, но большая часть всё равно смеется. Подобная смерть редка и сладка, и ею должно насладиться, даже если она убьёт их самих.

Но что насчёт сыновей Ангела? Взрыв задел их всех до единого.

Сердца Ралдорона останавливаются на восемь ударов. Его кровь застывает, а затем воспламеняется. Спазм пронзает его с ног до головы, словно щелчок кнута, где кнутом стал он сам. Он опадает на чёрные адамантиевые двери Большого Атриума – двери, которые за мгновение до этого пытался открыть.

Боль столь внезапна и столь абсолютна, что Ралдорон не в силах задуматься о тайне её происхождения. Он сползает по дверям, кончики пальцев оставляют царапины на чёрном металле. Икасати и Хорадал бросаются к нему. Когда они переворачивают Ралдорона, то, видя незрячие глаза и беззвучное напряжение челюстей, опасаются худшего: неведомого убийцы, незамеченного врага, яда, болезни, приступа недуга.

Затем «худшее» настигает и их. Они падают в конвульсиях, как и их Первый капитан, корчась и задыхаясь. По всему Большому Атриуму «Мстительного духа» Кровавые Ангелы из роты Анабасис, все сыновья Сангвиния, падают на выщербленный пол, сражённые общей болью словно масс-реактивным снарядом. Они корчатся и извиваются, бьются о разбитую палубу. Оружие случайно стреляет. Поражённые судорогой руки выпускают штандарты и знамёна.

Их крики наполняют, а затем раскалывают воздух.

Ралдорон не видит этого. Он видит агонию, огромным красным мешком заполняющую его зрение. Он чувствует утрату словно воздух, что не может войти в его легкие. Муки видятся разящим клинком. Горе ощущается когтями, смыкающимися и режущими его плоть.

Он видит горящий бастион. Он видит вечно горящее небо. Он видит своего лорда Сангвиния, насаженного на шип демона, приколотого лицом вверх, словно бабочка-экспонат. Он видит несметные количества алой крови, его крови и крови его владыки. Она вызывает жажду.

Он видит ярость. Ярость черна.

Тервельт Икасати видит кровь на ресницах. Если моргнуть, она не исчезает. Он лежит лицом вниз. Он смотрит, потому что не может не смотреть. Он кричит, потому что он может лишь кричать. Он видит, как его Светлый Владыка падает на колени под ударом шипастого фальшиона, как кишки взлетают в воздух. Он видит, как нечистый клинок поднимается вновь, чтобы разрубить коленопреклонное тело на части. Всё красное становится чёрным. Всё чёрное становится яростью.

Зрение Сародона Сакре взрывается. Он узрел видения своего повелителя, и те обжигают глаза. Словно осколки стекла, боль разрывает его. Он видит мрачную башню Потерянных, башню, полную рёва и воя. Он видит имя «Амарео», написанное кровью. Он видит Роту Смерти, облачённую в чёрное, с кровавым крестом на плечах. Он видит их жрецов и слышит пение их Морипатрис. Вместо лиц черепа. Они раскрывают объятия, приветствуя его.

Как и их одеяния, его ярость черна.

Хорадал Фурио видит, как переменчивые боги разрывают Сангвиния на части. Эти боги огромны, сгорблены и тучны, полускрыты бесконечной ночью, из которой были призваны. Они размером с континенты, луны, солнечные царства. Они сидят и рвут крошечную золотую фигурку на части, откручивая конечности, чтобы грызть их словно птичьи голени. Они хихикают и зубами обдирают мясо с костей. Их пиршество неизбежно. Это было предвидено и предопределено в снах и видениях. Хорадал чувствует боль своего господина в ртах богов, он чувствует кровь своего господина на их губах. Он вкушает черноту ярости.

Он становится яростью.

В Большом Атриуме его силовой кулак сжимается на горле Ралдорона.

Удушающая, кровожадная, неугасимая ярость всё разрастается. Она овладевает каждым в IX легионе. Это изъян их геносемени, наследие инсангвинации, подобная жажде всепоглощающая страсть, скрываемая ими к своему стыду. Но это больше, чем жажда, больше, чем порча модифицированных генов, больше, чем сильнейший голод гиперактивной омофагии, больше, чем наследие рождения на мутагенном, радиоактивном Ваале. Это безумие, вызванное смертью Сангвиния, эмпатическая мука, промелькнувшая перед их глазами картинами его жизни и его убийства так, что они разделили его воспоминания, его сбывшиеся и несбывшиеся мечты, его реализованные и нереализованные видения, его кошмары.

Разделили каждую вариацию его боли. Каждую конфигурацию его судьбы. Каждую крупицу его страданий.

Разделили сейчас и навсегда.

Кровавые Ангелы извергают ярость по всей истерзанной Терре. Их ярость неудержима. Они превращаются в бессмысленных тварей, лишённых разума и полностью потерявших контроль над собой. В головах внезапно вспыхивают явленные им мучительные видения, и они обрушиваются на всех вокруг.

Все Кровавые Ангелы IX легиона находятся на полях боя. Где же им ещё быть в этот судьбоносный, решающий час? Когда на них обрушивается ярость, почти каждый из Ангелов уже сражается с войском предателей. Враги становятся добычей. Навыки, приёмы, тактика и даже оружие отброшены. Изысканное боевое мастерство, которым славится Девятый, исчезает за мгновения. Бездумные и одичавшие, они уничтожают всё вокруг, руками и зубами убивая предателей, которых за мгновение до этого сдерживали мечом и щитом.

В своем безумии Кровавые Ангелы больше не способны отличить друга от врага. Льётся не только кровь предателей.

Ангелы кричат. Крик заполняет весь мир. Крики Ангелов – это то, что не должно слышать ни одному человеку.

Источник: Дэн Абнетт. Конец и Смерть, Том 3. Warpfrog. Гильдия Переводчиков.

Sister doing Sailor Moon pose

Carpenter marine

High Inquisitor

Injured guardsman taking out a tank with nothing but a laspistol

Inquisitor Kaiba

Noise marine singing blues

Very tall sister

Sister doing skate trick

Angry chibi Sister

Commissar's daughter buying the Emperor Doujin

Darkness as Sister of Battle

Space Marine drinking smoothie

The Emperor with mustache

Приветствую, гвардейцы!

Славная победа

Жители Импрезенции выходили небольшими группками; выходя, они благодарили спасителей и сразу приступали к работе, дабы показать раскаяние.

Через несколько дней они закончили вручную расчищать маршрут от пролета святого Клейтора до макрособора, расположенного примерно в тридцати километрах. Весь процессиональ Надежды Благодатной сделали пригодным для движения. Едва закончив работу, они послали грязных, истощенных и практически мертвых гонцов — умолять новые власти Гаталамора.

Их просьбы, к неудовольствию Вихеллана, удовлетворили.

Вихеллан с Малдоваром Колкваном наблюдали за подготовкой кортежа. Им как представителям Самого Бога-Императора предоставили почетные места на изрешеченном пулями балконе высоко над процессиональю. Еще сотня кустодиев выстроилась вдоль дороги — пятеро на милю, золотые отблески света в темных толпах людей.

— Неправильно это, — произнес Вихеллан.

— Да, но это целесообразно, — ответил трибун.

Тысяча гаталаморцев, посыпанных пеплом и одетых во власяницы, тащила саркофаг на катках, сделанных из сломанных колонн. Гроб с резными изображениями создали в течение нескольких дней, что свидетельствовало о мастерстве местных скульпторов. Еще десять тысяч людей маршировали по обе стороны и впереди, бичуя себя и распевая печальные песни покаяния. Позади кортежа разлилась река пламени. Тысячи и тысячи людей несли факелы и рыдали так громко, что сотрясались окрестные развалины.

Были там и другие жители Гаталамора. Те, кто связал судьбу с Темными Богами, — им не было прощения. Их распяли на железных столбах по обе стороны процессионали. Во главе колонны шла канонисса Имельда Веритас вместе с сестрами. Они пели гимны победы. Молодые девушки, осиротевшие во время войны и отобранные для воспитания в Сестринстве, бежали впереди и выливали прометий из украшенных ведер прямо на предателей. Сестры Битвы с огнеметами обжигали каждого короткой вспышкой огня, пока проходили рядом. Стенания горя, песни покаяния и триумфа сопровождались едва слышными криками. Еретики, ожидавшие своей участи, молились, но их слова затерялись в шуме похорон. Улучшенное зрение и авточувства доспеха позволили Вихеллану прочесть по губам некоторых.

Чаще всего они произносили слово «Император».

— Вера — яд. Император был прав, когда хотел избавиться от нее. Вера укрепляет врага и сковывает людей. Она слепа. И превращает нас в скот, — произнес Вихеллан.

Люди поднимали взор, когда проходили мимо башни, где стояли кустодии. Руки, воздетые в молитвенном жесте, тянулись к трибуну, наблюдавшему за всем с высоты.

— Они нам молятся. Это недопустимо. И в итоге это повлияет на нас. Мы долгое время провели в изоляции и отнюдь не совершенны.

— Мы не падем.

— Но этот дурацкий фарс повышает шансы. Позволить похоронить его так, прямо здесь, в церкви, с этим богослужением… Это неправильно.

— Это неправильно. — Колкван посмотрел на Вихеллана. — Но это необходимо. Ахаллор погиб, сражаясь за этот мир. Все в этом мире связано с верой. А в ней есть своя сила. Ты сражался вместе с Сестрами Битвы и видел, как вера защищает и укрепляет их дух.

— Психический эффект, который в любом другом случае они назвали бы колдовством.

— Мы здесь не для того, чтобы порицать Галактику за лицемерие, а для того, чтобы спасти ее. Вера может быть нашим величайшим оружием. Вера — психической эффект, но она не похожа ни на что другое, и, нравится нам это или нет, тесно связана с нашим повелителем. Ты не понимаешь, Вихеллан. Все эти видения, святые, таро — инструменты, средство, с помощью которого мы можем контролировать остальных. Они весьма полезны. Мы показали всем, чья лояльность могла поколебаться, что войска Императора — у их рубежей. Теперь они знают, что Его слуги сразят всех, кто отвернулся от Терры, а верные Ему обретут спасение. Погребение Ахаллора здесь — символ веры. Пусть они какое-то время почитают его как святого. Они все равно бы так поступили, и лучше, если мы этим воспользуемся. Этот мир скрепляет не только сегментум, но и крестовый поход.

— Все равно это неправильно.

Колкван кивнул.

— Именно, но ненадолго. Как только все закончится, церковь падет, и эта долгая эпоха язычества наконец прекратится. Ибо это и есть единственная истина, да, Гастий Вихеллан?

— Истина Императора, — выдохнул тот.

— Примарх среди нас. Я все-таки сомневаюсь в мудрости слепо следовать за ним. Но это дает мне надежду, поскольку, если одно такое существо из веков чудес может вернуться, то и наш владыка сможет найти дорогу. У меня своя вера, Гастий. Вера в великий замысел Императора. Взгляни — и узри в этом не провал, а дело рук нашего наставника.

Саркофаг медленно продвигался вдоль процессионали к возвышающимся башням собора; предатели воспламенялись, освещая путь, свет следовал за ним, и человеческое горе и боль омывали покойного со всех сторон.

Так распорядилась судьба, чтобы щит-капитан Марк Ахаллор пришел в этот мир и обрел вечный покой в храме Императора Торжествующего, соборе Аскломеда Строителя — обмане, призванном позолотить наглую ложь.