>Выложил кусок с упоминанием 2-х безумцев, отдавших душу Хаосу. Слушать их и верить сказанному - такое себе занятие.
Что Саккара, что Хораг - вполне себе адекватные персонажи. Впрочем, если месье не нравятся персонажи хаоситы, потому что они все "безумные рабы Темных Богов", то вероятно не стоит читать про хаоситов? Или читать больше, потому как мотивация персонажей куда глубже.
>Фабия от скатывание в дегенерата спасла не беготня от смерти, а работа, которую он сам на себя взвалил.
Смотри глубже, надвигающаяся смерть была для него стимулом работы задолго до событий книги и его идей Новых Людей. Не будь её, он ещё во время Ереси стал бы подобным Люцию дегенератом. В трилогии же он принимает свою смертность чтобы завершить свой труд. Точнее он лжёт себе об этом, о чем ему постоянно говорят.
>Не надо вырывать куски из книги, пытаясь кого-то обмануть. Окружающие тоже умеют читать, анализировать и думать.
Экий ты грубиян. Я, разумеется, могу заблуждаться. Меня частенько поправляют и дают пищу для размышлений, но вот врать? Нет. Предпочитаю честную дискуссию, иначе бы я не бегал со своими священными писаниями по всему вахактору.
Ты дочитал трилогию? Ты выложил мне отрывок из пролога первой книги, а я тебе говорю о том, чем она завершилась. Дальше СПОЙЛЕР к эпилогу третьей книги.
— Поэтому я здесь, отец. Я не позволю им забрать тебя. — Она опустилась рядом с ним на колени. — Все вело сюда. Каждый миг, каждая история. Все, чтобы достичь этой точки.
— Почему?
— Это игра богов, а ты всего лишь пешка среди бесчисленных миллионов, — нежно произнесла Мелюзина. — Один бог хочет, чтобы ты стоял здесь, другой ж там. Все, что изменилось, это лишь твое место на доске.
Фабий слабо рассмеялся:
— Кто же из них тогда хотел, чтобы я стал рабом?
— Все. — Мелюзина наклонилась ближе. — Вопрос не в том, будешь ты рабом или нет. Вопрос в том, каким рабом ты будешь? Вольным или невольным? Верным или подлым?
— Почему? — снова прошептал он, лаская ее волосы. — Почему рабом? Неужели ты так сильно меня ненавидела?
Мелюзина поцеловала его в лоб.
— Нет. Потому что я любила тебя. И потому что только как раб ты будешь жить. Все остальные дороги вели к смерти.
— Я уже умираю, дитя мое.
— Нет. Ты только уснешь, отец. А когда проснешься, все будет так, как ты помнишь. И твоя работа начнется заново.
......
Саккара отвел взгляд.
— И что теперь?
— Теперь мы положим его в гроб и приготовимся к тому, что должно произойти.
— А что должно произойти? — спросил Саккара, прижимая безвольное тело к груди. Старший апотекарий оказался легче, чем он предполагал. Саккара вздрогнул, когда хирургеон вскарабкался к нему на спину, настойчиво щелкая, но не стал его прогонять. Все-таки тот по-своему оплакивал покойника. Душераздирающим плачем домашнего питомца, а может быть, и ребенка.
Мелюзина отвернулась:
— Это ведомо только богам.
......
— Что это? — тихо спросил Скалагрим.
Мелюзина вытянула руку:
— Глянь. Посмотри.
Скалагрим повиновался. Сквозь грязную оболочку гроба он увидел изможденные, помертвевшие черты его обитателя. Очень знакомые черты точно такого же человека, что стоял рядом. Он посмотрел на Фабия, потом перевел взгляд обратно.
— Наконец-то он… — Скалагрим умолк. — А он… ты… умер?
— Нет. Я не умер. — Фабий осмотрел себя. — Или, лучше сказать, мы не умерли. Я — не он. Но он — это я. Мои мысли, мой опыт… для него они как сон. И не только мои! — Он указал на экраны. На каждом теперь отражался Фабий. На каждом из них Фабий создавал монстров, руководил налетами или восседал в безмолвном размышлении.
— Это невозможно, — решительно заявил Скалагрим. — Они не могут все быть тобой — или им.
— Все они — это я, а мы — это он, — ответил Фабий, слегка улыбаясь.
— Но его оружие… Хирургеон…
— Хирургеонов много, а демоны — штука доступная, — сказал Фабий, глянув на Саккару. — Во всяком случае, низшего сорта. Хотя и требуется некоторое усилие, чтобы поймать их и приручить, но, однажды сломленные, они становятся абсолютно послушными. — Он приподнял Пытку. — А по моему опыту, одно оружие, напитанное демоном, не сильно-то отличается от другого. — Он снова обратился к экранам. — Нас, конечно, мало. Одновременно работает не больше десятка. Его — нашего — разума переварить больший поток информации не хватает. При этом он — я — то и дело теряем ясность сознания, так что приходится импровизировать.
— И давно? — прохрипел Скалагрим.
— С Велиала IV. Дело в том, что он — мы — умер тогда и был похоронен здесь. Он спит, а его сознание наставляет нас, чтобы мы могли наставлять его — наши — творения. — Он посмотрел на Скалагрима. — Мы — зеркала. Ловко сделанные, но все-таки зеркала.
Были слишком слабы или глупы, или неудачливы. И даже в этом случае они продолжают служить Пантеону при жизни и после смерти, придав смысл своему существованию и получив спасение после смерти.
Потому что страдание и вечное бегство от смерти - топливо, которое поддерживает Фабия в течении тысячелетий, без этого он давно бы превратился в отморозка, которыми наполнен III Легион. И строго говоря он не умирает, сам Фабий находится в вечной нежизни, управляя десятком своих клонов. А надежда заставляет его жить дальше.
— То, что не мертво, сопротивляется вечно, — буркнул Хораг, словно прочитав его мысли. — Или, по крайней мере, так сыновья Лоргара имеют обыкновение говорить по набожности своей.
— Бесконечные распри наверняка кого-то прельстят, но у меня есть высшая цель, — надменно произнес Фабий. — И она куда важнее, чем расположение любого воображаемого божества.
— Не сомневайтесь, Дедушка любит вас, Фабий, — лукаво сказал Хораг. — Таков его путь. Вы никогда не преклоните колени перед его алтарем, но вы такое же его дитя, как и воинственный Тиф. Болезнь, с которой вы вечно боретесь, это его дар.
— Дар? Да я гнию заживо!
— Да; и будь иначе, разве вы смогли бы достичь хотя бы половины того, что сделали? Или же погрузились бы в недра порока вместе со своими братьями? — Гвардеец Смерти присвистнул. — Не знаю. Но, быть может, я ошибаюсь. Как считаете, ваши последователи пролили достаточно крови, что насытить Кхорна? И как много переплетений в вашей невообразимой паутине интриг и раскрытых заговоров? Как сильна в вас надежда, Фабий?
Байл отвернулся. Похожие вещи ему говорил Саккара, и потому было неприятно слышать их вновь от Хорага.
— Безумие.
Пока он смотрел, звезды словно приняли очертания огромного заливающегося смехом лица. Лишь на мгновение — оно тут же исчезло, но и этого было достаточно, чтобы еще больше обеспокоить Байла.
— Истина, — пожал плечами Хораг. — Впрочем, как вы сами наверняка заметили, безумие и истина часто одно и то же. Мы питаем богов, Фабий, нравится нам это или нет. Даже если вы правы, и они — лишь приливы и отливы огромного психического океана, они все равно могущественны. Почему же вы отвергаете то, что они вам предлагают?
В сороковнике никто не спрашивает твоего мнения, но конкретно в этом случае твоё "мнение" запечатлено в твоей душе. Это и есть ты. И это вытаскивается наружу и улучшается, чтобы лучше служить Пантеону или Хаосу. Или самому себе, если ты достаточно самонадеян или глуп. В конце концов амбиции - святы в Имматериуме, наряду с другими эмоциями.
Мнение имперского ортодокса, ничего нового ты мне не поведал.
Перемены в эмпиреях и преображения плоти – это не стихийные, беспорядочные изменения. Варп, несмотря на все свое внешнее безумие, совершенствует своих избранников. Он творит их заново, вытягивая тайны их душ и воплощая эту правду в смертной плоти. Когда пилот вливается в консоль своего истребителя или десантного корабля, это не кошмар для тела, вызванный случайным проклятием, или же некая непостижимая божественная прихоть. Невзирая на всю претерпеваемую им боль, он обнаруживает, что его рефлексы и реакции стали куда более отточенными, а также получает большее химическое и чувственное удовольствие от совершаемых в пустоте убийств. Вооружение воина становится продолжением его тела, отражая то, насколько оно важно для него. (АДБ. Коготь Гора)
Разве сломал? Просто совершил выгодную сделку, выбрав алтарь вместо ножа, принеся себя в жертву во имя будущего своих детей. Довольно достойно на мой взгляд. Да и Рейнольдс смог достойно обыграть весьма унылый статус кво Фабия в 40к.
Так думают ЧСВшные дурачки вроде Гора и Абаддона, все у кого есть хоть капля понимания божественного осознают, что Хаос - честная стихия, которая использует тебя так же, как и ты её.
Имперцы всегда ловят когнитивный диссонанс даже от небольшого альтернативного мнения. Такова природа вашего догматизма, принимать аргументы, поддерживающие ваше мнение и яростно отвергать любую альтернативу. Потому что так проще.
Что Саккара, что Хораг - вполне себе адекватные персонажи. Впрочем, если месье не нравятся персонажи хаоситы, потому что они все "безумные рабы Темных Богов", то вероятно не стоит читать про хаоситов? Или читать больше, потому как мотивация персонажей куда глубже.
>Фабия от скатывание в дегенерата спасла не беготня от смерти, а работа, которую он сам на себя взвалил.
Смотри глубже, надвигающаяся смерть была для него стимулом работы задолго до событий книги и его идей Новых Людей. Не будь её, он ещё во время Ереси стал бы подобным Люцию дегенератом. В трилогии же он принимает свою смертность чтобы завершить свой труд. Точнее он лжёт себе об этом, о чем ему постоянно говорят.
>Не надо вырывать куски из книги, пытаясь кого-то обмануть. Окружающие тоже умеют читать, анализировать и думать.
Экий ты грубиян. Я, разумеется, могу заблуждаться. Меня частенько поправляют и дают пищу для размышлений, но вот врать? Нет. Предпочитаю честную дискуссию, иначе бы я не бегал со своими священными писаниями по всему вахактору.
Ты дочитал трилогию? Ты выложил мне отрывок из пролога первой книги, а я тебе говорю о том, чем она завершилась. Дальше СПОЙЛЕР к эпилогу третьей книги.
— Поэтому я здесь, отец. Я не позволю им забрать тебя. — Она опустилась рядом с ним на колени. — Все вело сюда. Каждый миг, каждая история. Все, чтобы достичь этой точки.
— Почему?
— Это игра богов, а ты всего лишь пешка среди бесчисленных миллионов, — нежно произнесла Мелюзина. — Один бог хочет, чтобы ты стоял здесь, другой ж там. Все, что изменилось, это лишь твое место на доске.
Фабий слабо рассмеялся:
— Кто же из них тогда хотел, чтобы я стал рабом?
— Все. — Мелюзина наклонилась ближе. — Вопрос не в том, будешь ты рабом или нет. Вопрос в том, каким рабом ты будешь? Вольным или невольным? Верным или подлым?
— Почему? — снова прошептал он, лаская ее волосы. — Почему рабом? Неужели ты так сильно меня ненавидела?
Мелюзина поцеловала его в лоб.
— Нет. Потому что я любила тебя. И потому что только как раб ты будешь жить. Все остальные дороги вели к смерти.
— Я уже умираю, дитя мое.
— Нет. Ты только уснешь, отец. А когда проснешься, все будет так, как ты помнишь. И твоя работа начнется заново.
......
Саккара отвел взгляд.
— И что теперь?
— Теперь мы положим его в гроб и приготовимся к тому, что должно произойти.
— А что должно произойти? — спросил Саккара, прижимая безвольное тело к груди. Старший апотекарий оказался легче, чем он предполагал. Саккара вздрогнул, когда хирургеон вскарабкался к нему на спину, настойчиво щелкая, но не стал его прогонять. Все-таки тот по-своему оплакивал покойника. Душераздирающим плачем домашнего питомца, а может быть, и ребенка.
Мелюзина отвернулась:
— Это ведомо только богам.
......
— Что это? — тихо спросил Скалагрим.
Мелюзина вытянула руку:
— Глянь. Посмотри.
Скалагрим повиновался. Сквозь грязную оболочку гроба он увидел изможденные, помертвевшие черты его обитателя. Очень знакомые черты точно такого же человека, что стоял рядом. Он посмотрел на Фабия, потом перевел взгляд обратно.
— Наконец-то он… — Скалагрим умолк. — А он… ты… умер?
— Нет. Я не умер. — Фабий осмотрел себя. — Или, лучше сказать, мы не умерли. Я — не он. Но он — это я. Мои мысли, мой опыт… для него они как сон. И не только мои! — Он указал на экраны. На каждом теперь отражался Фабий. На каждом из них Фабий создавал монстров, руководил налетами или восседал в безмолвном размышлении.
— Это невозможно, — решительно заявил Скалагрим. — Они не могут все быть тобой — или им.
— Все они — это я, а мы — это он, — ответил Фабий, слегка улыбаясь.
— Но его оружие… Хирургеон…
— Хирургеонов много, а демоны — штука доступная, — сказал Фабий, глянув на Саккару. — Во всяком случае, низшего сорта. Хотя и требуется некоторое усилие, чтобы поймать их и приручить, но, однажды сломленные, они становятся абсолютно послушными. — Он приподнял Пытку. — А по моему опыту, одно оружие, напитанное демоном, не сильно-то отличается от другого. — Он снова обратился к экранам. — Нас, конечно, мало. Одновременно работает не больше десятка. Его — нашего — разума переварить больший поток информации не хватает. При этом он — я — то и дело теряем ясность сознания, так что приходится импровизировать.
— И давно? — прохрипел Скалагрим.
— С Велиала IV. Дело в том, что он — мы — умер тогда и был похоронен здесь. Он спит, а его сознание наставляет нас, чтобы мы могли наставлять его — наши — творения. — Он посмотрел на Скалагрима. — Мы — зеркала. Ловко сделанные, но все-таки зеркала.
— То, что не мертво, сопротивляется вечно, — буркнул Хораг, словно прочитав его мысли. — Или, по крайней мере, так сыновья Лоргара имеют обыкновение говорить по набожности своей.
— Бесконечные распри наверняка кого-то прельстят, но у меня есть высшая цель, — надменно произнес Фабий. — И она куда важнее, чем расположение любого воображаемого божества.
— Не сомневайтесь, Дедушка любит вас, Фабий, — лукаво сказал Хораг. — Таков его путь. Вы никогда не преклоните колени перед его алтарем, но вы такое же его дитя, как и воинственный Тиф. Болезнь, с которой вы вечно боретесь, это его дар.
— Дар? Да я гнию заживо!
— Да; и будь иначе, разве вы смогли бы достичь хотя бы половины того, что сделали? Или же погрузились бы в недра порока вместе со своими братьями? — Гвардеец Смерти присвистнул. — Не знаю. Но, быть может, я ошибаюсь. Как считаете, ваши последователи пролили достаточно крови, что насытить Кхорна? И как много переплетений в вашей невообразимой паутине интриг и раскрытых заговоров? Как сильна в вас надежда, Фабий?
Байл отвернулся. Похожие вещи ему говорил Саккара, и потому было неприятно слышать их вновь от Хорага.
— Безумие.
Пока он смотрел, звезды словно приняли очертания огромного заливающегося смехом лица. Лишь на мгновение — оно тут же исчезло, но и этого было достаточно, чтобы еще больше обеспокоить Байла.
— Истина, — пожал плечами Хораг. — Впрочем, как вы сами наверняка заметили, безумие и истина часто одно и то же. Мы питаем богов, Фабий, нравится нам это или нет. Даже если вы правы, и они — лишь приливы и отливы огромного психического океана, они все равно могущественны. Почему же вы отвергаете то, что они вам предлагают?
Перемены в эмпиреях и преображения плоти – это не стихийные, беспорядочные изменения. Варп, несмотря на все свое внешнее безумие, совершенствует своих избранников. Он творит их заново, вытягивая тайны их душ и воплощая эту правду в смертной плоти. Когда пилот вливается в консоль своего истребителя или десантного корабля, это не кошмар для тела, вызванный случайным проклятием, или же некая непостижимая божественная прихоть. Невзирая на всю претерпеваемую им боль, он обнаруживает, что его рефлексы и реакции стали куда более отточенными, а также получает большее химическое и чувственное удовольствие от совершаемых в пустоте убийств. Вооружение воина становится продолжением его тела, отражая то, насколько оно важно для него. (АДБ. Коготь Гора)